Не заметил, что вскочил, ору. Коль-Коль — прячет глаза. Потому что меня слышат. Слушают. Ах, вы слушаете? Ну, так слушайте!
— Двигатель вам дать в пятьсотмильонов кобыльих сил? А реактивный не надо? А на антигравитации движок не подогнать? А? Пушку вам надо? А вы — какую башню сделали? А? Человек в неё не умещается? Это — его, мазутные, проблемы? Ты, Василий Гаврилович, в танк со своей ЗиС-6 влазил? Как на ней прикажешь работать? А? Казённик всю башню полностью занимает. Даже в просторной рубке моего Единорога он занял вообще — всё! Кто из вас задумывался — как командир танка должен наблюдать за полем боя, находить цель, регистрировать угрозу, наводить орудие, руководить экипажем, вести переговоры с другими экипажами без раций? Как командиру танковой роты руководить ротой? Это — его проблемы? Да? Вы, дизелисты! Создали мотор! А габариты? Что, В-2 — гениальный мотор, базара — нет. Но, время идёт, появился вопрос — у вашего В-2 — так принципиально расположение насосов, фильтров, что нельзя снизить внешние габариты? Надо — чтобы полковник пехоты пришёл и по башке дал? Приду, дам! Ты! Ты же проектируешь башни! Ты в ней хотя бы сидел во время боя? Хотя бы на полигоне, но при интенсивной стрельбе? Не угорел? Как сложно догадаться, что должен быть приточный, а должен быть вытяжной вентилятор? Это тоже — смежники? А до пола боевого отделения, что будет крутиться с башней вместе — вы сколько веков додумываться будите? Некогда? Трёхсоттонный танк рисуем? В историю войти, как ежлан Гротте? Похоронит нас, на хрен, История, вместе со всеми такими прожектами! Кто вас так упёр в эти бронесараи? Пальцем мне покажи, буду этот тупик в головах кулаком пробивать! Сами же додумались, создали, сотворили рационально наклонную броню! Весь мир — копирует. Сами же — отказались. Котин, какая у тебя схема бронирования проектных танков? Какой угол наклона лобовой плиты? Твой средний танк тяжёлого бронирования забронирован, как КВ-1С. Зачем эти закидоны? Вот эти вот эволюции верхней бронедетали? Тебя носом в доклад Федоренко тыкать? Яков Николаевич, доклад — нужный. Но, не прониклись. И к вам вопрос имеется. Они — исполнители. Пляшут под ту музыку, что ты — заказал. Заказал ты — вальс. А надо — гопак! Где тактико-технические на перспективу? Доклад есть, а выводы?
Федоренко вскочил, кулаки — сжаты, скулы — ходуном, багровеет. А я ему кричу:
— Каким твоё управление видит применение танков? Как их, битых, с поля боя вытаскивать? Как их на передке заправлять? Как подвозить боепитание? Как будет двигаться пехотное сопровождение? На чём? Кто и как, и на чём будет разведку осуществлять? Как дороги и мосты танкам чинить под огнём? Чем с воздуха прикрывать? Чем обеспечивать огневую поддержку? А? Есть такое видение у Вас, уважаемые? Танк — один в поле — не воин. Один он — гроб стальной, начинённый взрывчаткой и горючим. Сколько мы тысяч машин потеряли без боя? Никто не ответил — Сталин — добрый. А зря! Даже никто не почесался. А отдали бы тебя, Яков Николаевич, под трибунал прошлым летом, посидел бы в подвале, ответил бы на тупые и упёртые "Почему?" прокурора — может быть были бы сохранены тысячи жизней и миллионы человеко-часов! Где ремонтно-эвуакационные машины? Где заправщики? Где арт-сау огневого усиления? Где зенитные самоходы? Где бронированные транспорты для пехоты? Почему Гудериан подумал о том, чтобы вся его панцердивизион двигалась вся разом и с одной скоростью — скоростью основной ударной силы — скоростью танка, а МЫ — нет? Сколько танков мы будем терять до боя и вне боя?
Не ожидал, что Федоренко растеряется. Но, он — растерялся. Гневный Малышев — белеет. Только Устинов сидит, что-то чиркает в блокноте, будто его — не касается.
— Ты в курсе, сколько и каких себе врагов сегодня нажил? — как змей-искуситель, шипит Кельш.
— Пох! — плюю на пол, — Я тут — проездом. Между прошлым и будущим.
Посмотрел на генералов.
— Сколько вас! Генералы! Вам люди доверили свою судьбу, свои жизни. Вам даны в руки рычаги всей промышленности страны. Как вы ими распорядились? А, уважаемые? Меряетесь, чья пи... чьи амбиции крепче? Перья друг перед другом распушаете? А этим летом Ваня Иванов опять под танк с крестами с гранатами в обнимку полезет, с криком: "Мама! Я — жить хочу!". Да, воспитали отличных защитников! Опять оставите их безоружными? Пацаны, по команде "По машинам!" — каждый раз идут в свой последний и решительный. Федоренко, ты знаешь это чувство бессилия, когда ты даже не видишь немецкий танк, а он отстреливает твоих друзей, как на охоте? Когда каждый выстрел — попадание, каждое попадание — пробитие. Каждое пробитие — уничтоженный танк. С двух километров! А ты его только в упор, только в борт или корму, да и то — подкалибером. Тебе дать почувствовать это? А?
Я иду на него. Бася трансформируется во что-то жуткое, над ухом повисла турель плазмомёта, с руки срывается язычок пламени. Иду, как неизбежный рок. Кельш встаёт на пути, отмахиваюсь от него, как от назойливой мухи — мой друг и командир летит три метра в воздухе, падает, пропадает в рядах кресел. Один из сержантов НКВД вскидывает карабин, пальчиком ему показываю — "ни-ни!". Не понимает, турель уже начала накопление заряда, но на пути у меня встал Устинов:
— Хватит, Виктор Иванович. Ни к чему. Прекрати.
Он сказал это спокойным уставшим голосом.
— Нам нужен каждый из присутствующих. И ты — тоже. Хватит. Работать надо, Витя. Работать. Поехали со мной. У меня для тебя кое-что есть интересного.
Кладу руку ему на плечо, сжимаю. Морщится, проседает, но так же спокойно говорит:
— Тебя услышали, твоим посланием прониклись. Надо работать. Выработать концепцию боевых машин на этот год и на следующий, надеюсь — последний год войны. Надо определиться по конструкторам, заводам, установить графики, сроки выполнения, распределить людей и ресурсы. Пусть люди работают. Поехали. Я — тебя прошу!
Разворачиваюсь, иду на выход. Турель разворачивается, продолжает "сопровождение" бойца с карабином. Кельш, птицей, метнулся к бойцу, выбил карабин, ещё и оплеуху отвесил. Турель сложилась в заплечный ранец. Не удержался, так хлопнул дверью, что та вылетела из коробки, посыпалась штукатурка.
Выставка достижений народного оборонного хозяйства.
— Перегнул ты палку, — сказал мне в машине Устинов.
— А чё они? Ладно, прав ты. Я — не прав. Занесло. Народ жизни не жалеет, они достоинства вымеряют...
— Хватит!
— Молчу!
— В споре — рождается истина. Не в скандале. И жути нагнал зря. Страх — плохой помощник. Из-под палки ты, конечно, получишь результат. Но — один раз. А войны — вечны. После этой нам опять нужны будут танки. Лучшие в мире. А руки у конструкторов отобьём, ограничим полёт фантазии — не будет прорывов. Ну, воплотим мы в металле всё, что ты принёс, а дальше? А Морозов не захочет больше заниматься танками, пойдёт сады сажать или тракторы проектировать — что делать? Нельзя им так явно подсовывать наработки будущего. Отобьём вкус творчества.
— Знаю, Дмитрий Федорович, знаю. Взбеленился. Вы бы меня в дурку бы закрыли — всем легче было бы.
Устинов вздохнул:
— Непозволительная роскошь. Тебе отдохнуть бы, Виктор Иванович. Отвлечься от всего. С семьёй побыть...
— Но... — усмехнулся я.
— Да, "но..." — кивнул Устинов. Помолчали, глядя на проносящийся за окнами лимузина пейзаж Танкограда.
— Знаешь, информации новой и потрясающей поступило от тебя и твоих людей столько, что осмыслить — не удаётся. И не знаешь — кому можно её доверить, а кому — не желательно, — вздохнул Устинов, — людей ломает такая информация. Не полная информация — ломает ещё больше. Вот, до Никиты Хрущёва как-то дошло. Сам понимаешь, какого мнения о нём все твои люди. Как ты их называешь — "хроники". Сорвался человек. А мог ещё работать и работать. Теперь его делянку другой должен пахать. А мог и он не совершить тех ошибок. Кстати — у тебя к нему нейтральная позиция. Почему?
— Он — никто. Он — флюгер. Куда дует ветер — туда его и хвост заносит. Партфункционер. Не личность. Не интересен.
— Даже так? — удивился Устинов.
— Уроборос. Навершие толпы. Толпа устала от войны и Сталина, если понимаешь о чём я.
— Продолжай.
— Под словом "Сталин" я имею в виду не только самого Сталина, но и его людей, вас, его наркомов, весь этот строй, что вы воплотили, не придумав ему названия...
— Я понял, продолжай.
— Вот, Хрущёв сделал то, что сделал. Он ведь воплощал то, что "Сталин" задумал, не понимая ни черта в этих задумках. Не проникнувшись. Отсюда такие провалы. Потому что — нет целостного восприятия. Что по Целине, что по хрущёвкам, что по ракетам. Чё о нём психовать? А, вот то, почему он оказался у руля — вот вопрос. Вопрос к "Сталину". Вопрос к этой самой толпе. К тебе, например.
Устинов насупился. Думал он долго.
— У меня тоже нет полной картины. Как ты сказал: "не проникся". Хозяин сказал Никиту — не трогать. У него — своя роль. А почему — не знаю. Только — застрелился Никита. На радостях сдачи Паулюса нажрались, тут ему и поведал кто-то о его дальнейшем "царствовании". А он — застрелился. Вот так вот, Витя.
— Откуда протекло? Кто это был?
— Не смогли установить.
— Да, ребята. Оказывается, страной правит не только Компартия. Скорее, у вас в Партии — не одна партия.
Устинов опять напрягся. Понятно — запретная тема. Бывает. Вдруг, вспомнились все эти "теории заговора", комитеты 300. И прочий бред про масонов. Бред же. А бред — не стоит из головы выносить. Целее будет. А то застрелюсь из своего же бластера, как Хрущёв.
— Фу, как противно! Гля, чувство что в наступил в субстанцию вонючую, сапог оттёр, а запах — мерещится. Все эти дворцовые интриги и перевороты! Как это мерзко! Тьфу!
Устинов улыбается, пожимает плечами.
— Давай лучше о заклёпках, — говорю ему, — ты же за этим меня позвал? Карту Танкограда я видел, она теперь у меня постоянно тут висит, — постучал по шлему, что изображал из себя шапку-ушанку, — мы же на заводской полигон едем?
Устинов покосился на мою шапку, мельком взглянул в "пустые" мои глаза, поспешно отвёл взгляд.
— Дмитрий Федорович, не в службу, а в дружбу, не добудешь мне солнцезащитные очки какие-нибудь стильные — чтобы людей не пугать. Не вечно же мне в маске ходить? Образ Дарта Вейдера мне стал надоедать.
— Как у тебя были летом очки? Добудем. Что их добывать — с каждым самолётом приходят. В цену самолёта включили, крахоборы. Как и кучу всякого хлама. Кольты ихние, спасательные жилеты, кондиционеры. Нам, в нашей вечной зиме эти холодильники воздуха так нужны! А мы — золотом платим.
— Они на этой войне хорошо "поднимутся". Поставляют всё подряд всем сторонам конфликта. Даже своим друзьям — наглам — и то — в долг.
— Они меж собой — сочтутся, — махнул рукой Устинов, — Перекладывание денег из одного кармана в другой. А вот мы — навсегда теряем. Хорошо хоть удалось отказаться от их танков. Ты бы видел, как они насторожились! Там что не торгпред — то шпион.
— И не одной страны. Стучат во все инстанции. Что продаётся — то будет куплено. Хер бы с ними, Дмитрий Фёдорович, ты про танки, про танки.
— Ды, сейчас всё увидишь! Хочу тебя мордой потыкать. Разорался на наших, как зверь лютый.
— Наших? — уцепился я за слово, — а я — какой?
— Чужой ты, Медведь. Был, есть и будешь — чужаком. Хочешь, обижайся, хочешь — нет. Но мне рекомендовали с тобой только в открытую. Без недомолвок. Напрямки. Вот, в лицо и говорю.
— Благодарю за искренность. И, правда — не могу доверять людям, если фальшь чую. Кто врёт — тот враг. Кто говорит гадости в лицо — пусть и редиска, но честный человек.
— Редиска? — усмехнулся Устинов.
— Да, тот ещё фрукт. Не стал я вам своим, да? Ну, бывает.
Настроение — упало. Не углядел, не успел остановить — Бася что-то впрыснул в меня. настроение стало поправляться. Этого добра — завались. Из заживляющего — ничего не осталось, а вот наркоты — полно.
— Ты мне лучше расскажи, — говорю Устинову, — что удалось воплотить из того, что мы вывезли с Донбасса?
— Технику, пока, изучаем. Никому не показываем. Хозяин приказал подсказывать, но не давать готовых решений. Есть много интересного. Даже очень много. Например — роторный комбайн в снаряжении патронов — меня лично очень заинтересовал. А лёгкая броня авиадесантных танков?
Смеюсь:
— Она — дюралевая. Вы алюминий у Америки больше не закупаете?
— Закупаем, — вздохнул Устинов, — столько чудес упирается в суровую реальность, просто уныние находит. Вот мы и приехали. Пошли. Приготовили для всех делегатов съезда, но они пока там перебрешутся, мы спокойно всё осмотрим.
— Ха! СУ-85! А это — КВ-85?
— Точно. Смотри, как решили с башней. Целиком башню вылить — нереально. Низ башни отдельно, башню — отдельно, крыша — катанная сталь. Всё заварили. Такую сложную конфигурацию из листовой стали не сделать.
— Согласен. А зачем опять пулемёт в затылок запихали? Анахронизм же. Если враг обошёл сзади — танк потерян. Охраной танка от пехоты должна заниматься пехота. А вместо пулемёта лучше бы ещё пару-тройку снарядов под руку разместили. Снижение веса и габаритов, опять же!
— Согласен. Пусть эта — так будет. На следующем этапе — уже иначе будет. А может и этот переделают. У нас месяц от месяца танки — разные получаются. И не в худшую сторону. Вот, смотри, эта носовая балка. Раньше была — вот такая. А тут — вообще нет. В стык сварили.
— А эту сложную конфигурацию передка — оставили. Надо было — выпрямлять! И производить — проще, да и приведённая броня — возрастёт. А вес — меньше.
— Согласен. Котин уже готовит следующую машину на базе этой. Используя наработки этого танка и наработки опытного КВ-1-3. Тот самый, средний, тяжёлого бронирования. Погон ещё увеличим под большую башню. Орудие большей мощности встанет. Да, дай-ка запишу, а то опять пулемёт "в затылок впихнёт". Не Федоренко ли это хвост?
— Так с Т-28 пошло, так и идёт. О-О-О! Зверобои!
Рыча, сквозь поднятый ими же буран, ползут два тяжелых самохода. Судя по торчащим пушкам — СУ-122 и СУ-152.
— Зверобои? — кричит Устинов.
— Тигр и Пантеру — помнишь? А это — их смерть.
— Мы их планировали как упрощённый вариант штурмового танка.
— Одно другому не мешает. Этому бревномёту что танк, что дот разваливать! Вот, порадовал, Дмитрий Федорович!
— Есть чем гордиться. Я сам приложил руку к появлению этой помеси танка и ... чего? А, ладно! КВ-2 хотели возобновлять! Пришлось вмешаться. Омичей подключил.
— Погоди, а где пулемёт?
— Сам же говоришь — пехота.
— Один пулемёт — должен быть! У танка — есть? Спаренный. И у этого должен быть. Не всегда надо бревно метать. Надо поставить ДШК или авиапушку 20 или 23 мм. И на крышу, на командирскую башню — СГ в зенитном варианте. Слушай, а как дела с 14,5 мм?
— Занимается бюро Дегтярёва, — улыбается Устинов, — авиапушка — не влезет как спаренная. МЛ-20 — та ещё громадина.
— Дим, давай я тебе нарисую Саушку?
— Не надо, Витя. Дай пережевать то, что уже приволок. Витя, ты, наверное, не понимаешь. Кроме конструкторских тупиков, есть тупик промышленный. Например, мы не сможем в этом году собрать дизель от Т-90, как бы не хотели.
