Хотя, справедливости ради, шатапатиша не так уж и ошибся: убегающие всадники стреляли за спину неважно и попадали, скорее случайно. Действительно, до степняков им далеко.

Под стрелами Спитамана заколебался на мгновение: не стоит ли достать щит? Глупо умирать от первой же стрелы. Нет, только мешать будет.

Крышку горита шатапатиша отстегнул загодя, дабы не мешкать, когда потребуется выхватить уже снаряжённый лук и теперь, не отрывая взгляда от беглецов, выдернул стрелу. Отточенным движением наложил её на вощёную тетиву, не заботясь, попал ли в пропил на костяном ушке. Нет нужды смотреть, пальцы с раннего детства сами знают, как надо. Изгибаясь, заскрипели рога короткого степного лука и, с неслышным уху вздохом, рванулись назад, пытаясь обрести свободу. Стрела улетела. Гудящие колебания тетивы замерли, не достав до предплечья Спитаманы, защищённого лишь рубахой. Опытному стрелку щиток не нужен.

Никто из удирающих даже не вздрогнул. Мимо!

— Улала!

Слева с азартным улюлюканьем согдов обгоняли саки.

Возле уха что-то треснуло, и перед глазами задрожало оперенье чужой стрелы, расщепившей край закинутого за спину щита, торчавший над плечом.

— Акем Мана... — Спитамана вздрогнул, выломал древко, злобно скалясь.

— Улала! — орали саки и пускали стрелы на полном скаку, растягивая тетивы до уха.

Они стреляли успешнее согдов, убегающий враг недосчитается уже дюжины воинов.

Спитамана отметил, что вражеские всадники — не яваны. Тех он бы сразу узнал, а эти обликом, хоть и, несомненно, чужие, но от его собственных воинов отличались не так уж и сильно. В сравнении с голоногими яванами.

— Хей! Хей!

— Улала!

В азарте погони, преследуя отряд, человек в пятьдесят или чуть больше, Спитамана не мог оценить, какое расстояние его всадники пронеслись, и очень бы удивился, если бы ему сказали, что не меньше половины парасанга. Шатапатише казалось, что скачка вышла скоротечной.

Удирающие воины свернули к реке, в камыши.

— Фаиспарт, осторожно! — предостерегающе закричал Спитамана, но вождь саков его не расслышал.

Саки, не разбирая дороги, бросились за противником и поплатились. Из камышей выскочили прятавшиеся там люди, пешие, большей частью без доспехов и даже шлемов. Саки напоролись на выставленные копья. Заржали раненные лошади, вздымаясь на дыбы и сбрасывая седоков.

Спиатмана заскрежетал зубами, бросил разогнавшегося жеребца направо, уходя от вражеской пехоты, которой оказалось неожиданно много.

Пельтасты, таившиеся в камышах, прикрываясь от стрел небольшими щитами, забрасывали согдов и саков дротиками. Некоторые воины даже использовали их, как короткие копья, смело бросаясь на оторопевших от неожиданности и сбившихся в кучу степняков.

Спитамана вложил лук в горит и выхватил из-за пояса топор с узким, всего в ладонь шириной, лезвием и длинным топорищем, туго обтянутым кожей.

— Согды! Вперёд!

Сам он на правом крыле, подтянувшийся Ухшатра на левом. Сотня согдов, издав боевой клич, бросилась выручать степняков.

Первого своего врага Спитамана стоптал конём, рубанул топором второго. Тот прикрылся щитом, плетённым из лозы. Топор пробил щит, но податливые прутья охватили лезвие словно руками. Шатапатиша рванул топорище на себя, одновременно отталкивая противника ногой. Успел освободиться. Как раз вовремя, чтобы увернуться от высунувшегося, откуда ни возьмись, чужого копья.

Спитамана рубил направо и налево, углубляясь в камыши, кишевшие пельтастами. Под ногами коня хлюпала вода. Вокруг визг, вой, треск.

Аргамак жалобно заржал: на шее его заалела рана. Жеребец, не слушаясь седока, взвился на дыбы и копытом размозжил череп обидчика.

Чужой чернобородый воин в лисьей шапке насадил на копьё неосторожного согда совсем близко от шатапатиши и уронил его вместе с конём в жижу под ногами. Согд визжал, пытаясь вытащить древко, но наконечник копья торчал из его поясницы уже на две ладони. На маленькую свежевытоптанную "полянку" посреди зарослей, ворвался ещё один согд и, перелетев через конскую голову, покатился под ноги вражьим воинам. Его коню подсекли ноги странным оружием. По виду меч, но очень длинный и узкий, снабжённый рукоятью не короче самого клинка. Спитамана прежде не встречался с фракийцами, и оружие их видел впервые. Он бросился на подмогу сбитому соплеменнику, но не успел: тот, совсем ещё мальчишка безусый, хрипел, обливаясь кровью, уставившись на командира безумными глазами в крупную монету величиной. Второй фракиец, выскочивший на "поляну", перерезал парню горло.

Спитамана, стиснув зубы, яростно толкнул пятками бока храпящего тонконогого аргамака. Тот грудью сшиб фракийца, вооружённого клинком-переростком, а второго врага сотник зарубил, правда, повозившись при этом: вёрткий попался ублюдок.

— Спитамана! Смотри! Справа! — долетел до шатапатиши чей-то крик.

Сотник в это время отчаянно рубился с всадником во фригийской шапке, одним из тех, убегавших, и не мог оторвать взгляда от вражеского широкого, серповидно изогнутого клинка, который едва не перерубил топорище согдийского начальника, оставив на нём уже три глубоких отметины.

Справа нарастал какой-то шум. Что там такое? Нет времени взглянуть. Удар, ещё один. Израненное топорище трещит и стонет. Противник вдруг захрипел и повалился в воду, которая доходила здесь лошадям до колен. Командиру помог один из его воинов, всадив акинак в незащищённую спину врага.

— Выбираемся! — скомандовал шатапатиша, — Ухшатра, ты где?

Нет ответа.

— Ухшатра?!

— Здесь! — сдавленный крик откуда-то сзади.

— Отходим!

Рассекая камыш перед мордой коня могучими взмахами топора, Спитамана выбирался на сухое открытое место. Пельтасты отхлынули, словно растворились среди шумящего на ветру серо-зелёного травяного леса, высотой почти в человеческий рост.

Вот снова поле. А на нём...

— Ухшатра! — заорал Спитамана, срывая голос, — уходим! Бежим!

С вершины близлежащего холма, на увязших в камышах согдов, летела конная лава. Три или четыре сотни всадников. Нечего и думать тягаться с ними. Согды бросились наутёк. Роли поменялись, теперь удирающим оказался Спитамана.

Впрочем, яваны, или кто там ещё был, долго преследовать согдов не стали. Повернули назад. И весьма своевременно. Ещё чуть-чуть, и они сами нарвались бы на превосходящие силы противника. Превосходящие стократно. В десяти полётах стрелы к югу, равнина была чёрным черна от войск великого царя.

Дарайавауш подошёл к Адане, стоявшей на правом берегу реки Сар, в полдень. Персы не стали переправляться сразу, принялись разбивать лагерь, а к северу и к югу отправились на разведку усиленные разъезды. Не десяток всадников, как обычно, а по паре сотен.

Северный, согдийский отряд, наткнулся на противника, попытался преследовать его и еле-еле смог выскочить из засады. К югу от города все было чисто, ни следа яванов.

После возвращения Спитаманы, едва он успел доложить о столкновении, Бесс со всем своим отрядом бросился в бой, но враг уклонился, откатился назад, огрызаясь стрелами.

Противник постоянно маячил на отдалении, иногда немного приближаясь и вынуждая персов вновь и вновь хвататься за оружие.

Тем временем хазарапатиша лично перешёл через реку по старому каменному мосту возле городских ворот и выяснил, что они открыты.

— Где яваны?

— Ушли, — отвечали горожане.

Набарзан осмотрелся. Да, похоже на правду. Все убрались прочь, хотя это не совсем укладывалось у него в голове. Он ожидал, что Одноглазый затворится в городе.

— Не вижу здесь ничего удивительного, — сказал Аристомед, когда Набарзан вернулся в ставку, — Антигон опередил нас всего на день или два. У него не было времени подготовиться в обороне, а без этого сидеть большим войском за стенами, только что взятого, чужого города, бессмысленно. Я первым советовал бы повелителю отказаться от штурма. Македоняне не имели времени запасти достаточно продовольствия для осады, им всё равно пришлось бы выйти наружу.

Эти слава показались Дарайаваушу вполне убедительными. Для царя царей стало очевидным, что яваны ищут сражения в поле.

В тридцати стадиях вверх по течению Сара Алейская равнина, на юге плоская, как доска, вспучивалась грядами холмов. Здесь уже начиналось предгорье Тавра. Наскоки вражеских всадников, в которых персы опознали каппадокийцев, завлекали царя царей с его полководцев в холмы. Этому Дарайавауш не удивлялся. Конечно, Одноглазый попытается использовать любую неровность местности, дабы хоть немного ослабить удар персидской конницы.

Принять приглашение? Почему нет? Холмы — ещё не горы. Конница без труда их преодолевает. Ко всему прочему, царя царей уже весьма утомил поход, и он не горел желанием его затягивать. Вельможи хором пели славословия, на все лады расхваливая военную мощь великого царя. Без сомнения, яваны, пытающиеся измыслить спасительную хитрость, извиваются, как уж, брошенный на угли, но ничто их не спасёт от справедливого возмездия.

Из Аданы прибыла депутация зажиточных горожан, которые пали ниц, умоляя царя царей оказать им величайшую честь и посетить город. Они молили о прощении, что сдали его яванам и изливали, кажущийся бесконечным, поток оправданий.

— Потом, потом! — раздражённо замахал руками царь царей.

В Адане Дарайавауш оставил весь свой двор, гарем и огромный обоз, выделив для охраны тысячу мидян во главе с Атизием. Остальное войско не стало переправляться через Сар и, свернув лагерь на следующий же день, двинулось на север, углубляясь в холмы. Однако пройти им пришлось не один парасанг, как рассчитывал царь царей, а все четыре, целый дневной переход. Персы достигли места, где в Сар с запада вливалась небольшая безымянная речка (конечно, местные её как-то называли, но царские землеописатели не удосужились сие имя указать в походных дневниках, хотя обычно составляли их с большим тщанием).

Смеркалось. Военачальники и сам царь царей уже начали беспокоиться, когда разведчики сообщили, что за ближайшей грядой горят тысячи костров.

Хшаятийя удовлетворённо разгладил свою великолепную бороду.

— Слава тебе, Премудрый Господин и всем вам, Благие Бессмертные! На рассвете мы, наконец, покончим с этими наглецами.

Ночью Дарайавауш провёл военный совет, на котором утвердил расстановку войск перед сражением.

Командование было распределено согласно достоинству вельмож. Войском, разделённым по традиции на три части, предстояло руководить высшим, знатнейшим начальникам.

Правое крыло, состоящее из тяжёлой поместной конницы персов и мидян, получил хазарапатиша Набарзан.

Левое предстояло возглавить Бессу Ахемениду. Под его рукой оказались Равамитра и Сиявака, все египтяне, сирийцы, согды, саки, персидская лёгкая стрелковая конница.

Аристомед напомнил о том, что эллины чаще всего главный удар наносят своим правым флангом, то есть он придётся как раз в Бесса. Замечание все нашли справедливым и фессалиец, вместе с подчинёнными ему кардаками, оказался тем щитом, которому предстояло выдержать этот удар.

Эллинских наёмников во главе с Тимондом хшаятийя собирался поставить в центре, но Набарзан посоветовал заполнить ими пространство между центром и левым крылом, дабы они поддержали кардаков. Это предложение так же было принято.

Наконец, арштибара, царскими телохранителями, составлявшими центр, предстояло командовать брату царя царей, Оксафру. За их спинами должна была разместиться колесница самого Дарайавауша в окружении самых отборных из числа "носящих айву".

С первыми лучами солнце, едва край его показался над вершинами далёких Аманских гор, персы приступили к построению, но тут разведчики донесли обескураживающую новость: яваны отсутствовали за грядой. Там только головешки. Сотни прогоревших кострищ.

В отчаянии царь царей взметнул руки к небу, кляня неуловимых яванов, трусливо сбежавших от сражения. Ведь очевидно — Одноглазый впечатлился силой персов и ударился в бега. Теперь гоняйся за ними по всей Киликии, а это значит, что ненавистный Дарайаваушу поход продолжится.

Впрочем, долго сетовать царю царей не пришлось. Ахура Мазда его услышал: недалёкие холмы начали стремительно чернеть, заполняясь тысячами людей и лошадей.

Холмы на правом, противоположном строю персов берегу Сара!

* * *

— Слишком глубоко, государь. Пехота не пройдёт.

— Здесь есть броды?

— Да, даже несколько. Есть удобный широкий брод к северу. По нему можно быстро провести много войск.

— Как далеко он?

— Менее парасанга.

— А где расположены остальные?

— Ещё один широкий брод южнее, но он далеко, возле места нашего предыдущего лагеря. Есть и ближе, но тот узкий и почти незаметен с берега. Хотя там довольно мелко, но всадники по нему могут ехать только гуськом.

Царь царей задумался.

— Перейдём по северному броду, на нашем пути окажется ещё и вон та река, — сказал Набарзан, указав рукой на место слияния Сара с его правым притоком, укрытое в высоком камыше и едва заметное даже отсюда, с высокого холма, где расположились военачальники во главе с Дарайаваушем.

— Она узкая и совсем мелкая, господин, — учтиво склонился глава чиновников-землеописателей, вызванный на военный совет, — это даже не река, а речушка, ручей. Воинам по колено будет.

— Круты ли берега? — поинтересовался Дарайавауш.

— О, незначительно! Твои доблестные воины, великий государь, легко их преодолеют!

Царь царей был раздражён. Опять потеря времени из-за этих непредвиденных перемещений. Яваны, как зайцы, бегают от него кругами. Но ещё не один заяц не уходил от стрелы хшаятийи в царских охотничьих садах. И Одноглазый не уйдёт.

— Выступаем к северному броду. Немедленно, — объявил Дарайавауш.

"А если они опять отступят? На юг, прямиком в Адану. А там..."

Словно прочитав мысли повелителя, подал голос Бесс:

— Великий государь, позволь мне переправиться по тому южному броду. Я ударю яванам в спину и не позволю сбежать!

На этот раз царь царей раздумывал совсем недолго.

— Быть посему!

— Вот и хорошо, — сказал Антигон, разглядывавший из-под ладони пришедшее в движение войско персов, — теперь им ещё и солнце в глаза будет.

Союзники выстроились фронтом на север вдоль берега маленькой речки. Их правое крыло прикрывал глубокий Сар. Можно не опасаться флангового удара. Здесь встали самые надёжные силы Антигона — два таксиса "пеших друзей", под руководством Пердикки и Кена. Далее разместились гоплиты союзных городов. Ими командовал Леоннат.

Наконец, на левом крыле Антигон расположил почти всю свою конницу — гетайров, продромов-ионийцев, и каппадокийцев. Полноводный Сар позволил Монофтальму, не без основания опасавшемуся могучей персидской конницы, избежать распыления своих сил. Конечно, они были очень пёстрыми, но у персов в этом отношении дела не намного лучше.