Заложник Волшебства (Magic's Pawn)

Танец, наконец, повернул свою голову. И протянул Ваниелю руку.

— Кешара, мог бы ты разделить скорбь Талло? От рыданий в одиночку так бесприютно, а у тебя на сердце та же боль, что и у меня.

Ваниель протянул, было, руку в ответ, но потом засомневался.

Если не сближаться ни с кем...

— Если не сближаться, — сказал Танец, словно прочтя его мысли, — значит, не жить. Если наглухо запечатать себя внутри собственных барьеров, то вместе с болью снаружи можно оставить любовь. А любовь, она, хоть, порой и приносит боль, но никогда, ведь, не знаешь, не приведет ли боль тебя к новой любви.

— Тайлендел... мертв.

Вот. Он произнес это. Произнёс вслух. Такова реальность... и этого не изменить.

Запекшаяся кожа на его лице начала гореть, от того, с каким усилием он сдержал в себе слёзы.

— Уже ничто не вернет его к жизни. Я всегда теперь буду одинок.

Ветер медленно кивнул, и опустил руку на край его постели. В тени каскада его белоснежных волос Ваниелю было не видно его лица.

— Да, большая любовь ушла. Но остается любовь поменьше — друга к другу, брата к сестре, ученика к учителю. Неужели откажешься погреться в хижине у очага лишь потому, что тебе более недоступен дворец с камином? Неужели отвергнешь тех, кто тянется к тебе в надежде погреться у твоего очага? Это жестоко, а ты не кажешься мне жестоким, Ваниель. А Ифандес? Она любит тебя всем своим существом. Неужели отгородишься и от неё? Это уже не просто жестокость.

— Зачем ты вообще рассказываешь мне всё это? Зачем задаёшь вопросы?

Слова вырвались сами, он этого и не желал.

— Потому что я сам прошёл почти точно такой же дорожкой.

Тайледриец чуть подвинулся в своём кресле и Ваниель услышал, как под ним слегка скрипнуло дерево.

— Лучше, думалось мне, ни с кем не входить больше в контакт, не причинять боли ни себе, ни другим. Лучше не делать вообще ничего, чем совершать непоправимое. Но, даже решив не соприкасаться ни с кем, и вообще ничего не делать, всё равно, Ваниель, я тем самым причинял боль тем, кто пытался до меня достучаться.

Он немного выждал, но Ваниель так и не смог заставить себя ответить.

Выражение на лице Лунного Танца стало отчуждённым, непроницаемым, и он пожал плечами:

— Решать тебе. Это твоя жизнь. Целитель не может так жить. Тебе, быть может, это удастся.

Он выпрямился в своём кресле и, не прерывая движения, встал, откинул назад волосы.

В глазах его, когда он снова взглянул на Ваниеля, уже не было слёз, а выражение лица было таким невозмутимым, словно их не было никогда.

— Если почувствуешь, что болит, Подумай обо мне, и я приду.

И ушел, не успел Ваниель и глазом моргнуть.

Настало утро... он ждал, что его опять позовут в Рабочую Комнату Звездного Ветра, но его так никто и не позвал. Встало солнце, он слонялся по пустынным комнатам — по этой небольшой, знакомой ему территории, — так и не повстречав никого. Он уже начал волноваться, не избегают ли его, оставив здесь одного, потому, что он вчера отверг Лунного Танца?

Наконец, ему удалось самостоятельно найти выход в долину. Он остановился под сводчатой аркой, моргая от яркого солнца, которое не рассеивалось теперь прозрачным колпаком потолка. Тут росли папоротники, размером с небольшую комнату, кусты и невысокие деревья, под чьей листвой он мог бы укрыться от дождя, и ещё деревья, побольше, хоть и не такие громадные, как то, что росло посреди их "дома", но всё равно в обхвате человек на пять.

:Ифандес.:осторожно Позвал он. И был даже не уверен в том, что получит ответ.

Но ему ответили.

:Я здесь:— Произнесла она..., а спустя какое-то время прискакала резвой рысью из подлеска, высоко держа хвост и в столь же приподнятом настроении. Она ткнулась носом ему в щёку.:Как твои руки? Получше?:

Утром он размотал повязки. Руки немного побаливали, но выглядели вполне сносно. И болели уж точно не так, как ещё прошлой ночью.

:Думаю, да:

Он уткнулся лбом в её шею. Было ужасно комфортно просто быть рядом с ней, он и не вспомнил про баррикады, которыми окружал себя.

:А где все?:

:Сейвиль наверху, у Звездного Ветра:она мысленно нарисовала ему картинку какой-то комнаты со множеством окон, примостившуюся среди ветвей, наверняка, того самого дерева, в центре "дома".:Ей не больно-то хотелось туда, так что её поход наверх заставил Келлан немного нервничать, но Ветер здорово расстроен после вчерашнего происшествия, а там, среди ветвей ему лучше. Они беседуют.:

:С другими КейТрева?:

:Сидит в одиночестве. Размышляет: отвечала Ифандес.

:Фанди..., я...:он сглотнул.:Я вчера вечером что-то сделал не так?:

Она глянула на него с укоризной.

:Да. Я думаю, тебе следует с ним поговорить. Ты вчера обидел его куда сильнее, чем он тебе показал. Никогда и никому он ещё не рассказывал эту историю. Сейвиль с Ветром знают её, но сам он никогда им не рассказывал. И даже Ветру никогда не признавался в том, как ему до сих пор ещё плохо. Ему было очень нелегко рассказывать всё это тебе:

Первой реакцией Ваниеля было чувство вины.

Второй — злость.

Он же сам признаёт, что тот трагический роман был всего лишь мимолётным романом, не больше... заранее обреченным на то, чтобы быть скоротечным. Так как он вообще посмел сравнивать свою боль с моей? Танец же не один.... Он же убил не Ветра... а какого-то там тупого джентльмена, появившегося в его жизни на каких-нибудь пару недель. Так как же Танец может сравнивать себя с ним?!

Ифандес, похоже, почувствовала, что творится в его голове. Она немного отстранилась и взглянула на него — или это только ему показалось? — слегка оскорбленно.

Это лишь разозлило его ещё больше.

Ни слова не говоря — ни мысленно, ни вслух — он развернулся на каблуках и побежал ...подальше от неё, подальше от этих Тайледрас... ото всех!

Он бежал, пока не оказался в дальнем уголке в конце долины, в угрюмой тенистой роще с сочной листвой и толстыми папоротниками, куда почти не проникал свет. Он продрался сквозь эти ветви и свернулся калачиком, лелея свой гнев и свои страдания. У него подвело живот и щипало глаза.

Им всем плевать на меня... их заботит лишь то, что я могу делать. Им плевать, как мне больно, всё, что им нужно, это чтобы я делал то, что мне говорят. Сейвиль хочет лишь одного — чтобы я притворился проклятым Герольдом. И никто, никто из них не желает понять! Ни один не знает, как сильно...я....

Он принялся тихонько плакать.

Ленди, Ленди, они же понятия не имеют, как много для меня умерло вместе с тобой. Всё что мне надо, это чтобы все от меня отстали. Ну почему они не могут оставить меня в покое? Почему никак не прекратят заставлять меня делать то, что хочется им? Они все одинаковые, чёрт их возьми, все, как мой Батюшка, единственное различие лишь в том, чего именно они от меня хотят! Ох, Ленди,... как же сильно ты мне сейчас нужен...

Так он и просидел там, то плача, то умолкая, пока не стало совсем темно.... Потом выбрался, как можно тише, и вернулся в дом, какой-то частью своей души надеясь обнаружить, что его всё-таки ждали.

Но оказалось, что в комнатах по-прежнему пусто, как и когда он уходил. Лишь повсюду горели ночники, да и те зажигали на случай, если кому-то из Тайледрас придёт в голову ночью спуститься на землю. Похоже, по нему тут никто не скучал.

Им плевать, сиротливо думал он, бродя по пустым сумрачным комнатам.Им же совершенно плевать. О, боги...

Живот скрутило в жесткий тугой комок.

Никому нет дела. Никому и никогда, кроме Ленди. И так теперь будет всегда.

Плечи его поникли, к горлу подступил новый ком. Он ещё раз обошел все комнаты, но они оставались пустыми, отзываясь на его шаги гулким, причиняющим боль эхом. Ни души. Ни признака, что сюда когда-нибудь снова вернутся.

Добродившись до того, что звук собственных шагов уже вызывал слёзы, он, наконец, залез в постель, свернулся там калачиком и зарыдал. И рыдал так, пока не заснул.

Тринадцать.

Леарет смеялся. Его ледяной хохот прокатился эхом по отвесным склонам каньона, едва лишь он вскинул руку и сделал совсем простенькое движение. И точнёхонько на границе защитного поля Ваниеля взвихрился волшебный ураган. Ваниель скорее добавил энергии в своё поле: то была последняя, самая последняя из его защит. Он уже выдохся, его энергетические ресурсы исчерпались, эта дуэль нанесла ему гораздо больший урон, чем он мог себе позволить показать Леарету.

Заключительным взрывом снесло остатки защиты. Ваниель закричал в невыносимой агонии, какой никогда не испытывал прежде, тело его от боли выгнулось дугой....

...И проснулся. Кровать его была влажной от пота, его самого трясло так, что над головой вздрагивали листья папоротника. Он испугался, что громко кричал во сне. Однако, судя по тому, что никто не прибежал к нему в комнату, это было не так. Всё было лишь во сне. На сей раз он, хотя бы, никого не разбудил. И в этом сне он уже не был загнан в ловушку.

Сон. О, боги, да это не просто сон!Он дрожал, несмотря на то, что в комнате было тепло. Он поднял голову, вгляделся сквозь папоротниковые ветки в убывающую луну. Ночной кошмар впился в него железной хваткой и, кажется, не собирался отпускать.

Наверное это то, что должно случиться на самом деле. И оно настолько реально... Это и есть ПроВидение. Да, должно быть, оно самое. Леарет называет меня "Герольд-Магом Ваниелем", и я весь в Белом. А то, что мне снится — это моя собственная смерть. То, что ожидает меня однажды. То, как я погибну, если стану Герольдом. В одиночестве. В ужасных муках и совершенно один, паду в безнадёжной битве.

Его затрясло пуще прежнего: он буквально продрог от холода из своего сна, но ещё больше — от ужаса. Наконец, он откинул одеяла, схватил рубашку и кинулся в комнату с горячими бассейнами, найя привычную дорогу при свете луны. Да, он уже не впервые просыпался вот так, посреди ночи, окоченев во сне и мечтая скорее согреться. Но впервые с тех пор, как он приехал сюда, сон оказался столь ясным, что он сумел его после вспомнить.

Он забрался в верхний бассейн, выдохнул, и, дрожа, погрузился в воду.

О, боги! Я не желаю так умирать! Не может быть, чтобы им хотелось, чтобы столкнулся с чем-то подобным! Неужели, узнав про этот сон, они по-прежнему захотят, чтобы я стал Герольдом? Боги... я знаю, каков будет ответ....

Он погрузился в воду поглубже, пока она не стала доходить ему до подбородка. Он изо всех сил пытался перебороть этот слепой, панический страх, но всё тщетно.Что же мне делать? О, боги... ума не приложу.... Нет. Мне нужно бежать. Я не могу здесь более оставаться. Если останусь, они попытаются меня уговорить. Но куда же бежать? Я ведь даже не знаю, в какой стороне отсюда мой "дом". Но и оставаться я не могу.... Нет, нужно бежать. Собрать вещички и делать отсюда ноги, в надежде, что что-то получится, вот и всё, что я сейчас могу. Но это значит — бросить Ифандес....

На какой-то миг мысль эта показалась невыносимой. И всё же... страх пересилил всё.Одно из двух: или потерять её, или свою жизнь. Нет. Не могу. Не могу встретить вот так вот ужасно свой конец.Кроме того...,он шумно всхлипнул,она же тоже спит и видит, чтобы я стал Герольдом....

Он снова глянул вверх, пытаясь определить по луне, который теперь час.У меня есть несколько часов до рассвета. И когда меня хватятся, я уже буду далеко, за пределами этой долины... А быть может, никто и не хватится... Ветер пока не готов снова связаться со мною. Они могут решить, что я просто вышел, чтобы побыть одному, особенно если мне удастся заблокироваться от Ифандес и держать её в неведении.

Он выбрался из бассейна, вытерся своей рубашкой. Он отлично знал, где висит его одежду, в которой сюда прибыл. Отыскав её в дальнем углу кладовки Танца, он как мог быстро натянул её на себя, забрал добротный плащ, перекинув его через руку. Один из их дорожных мешков оказался здесь же. Тот, в котором была вся его зимняя одежда. В долине ходить в такой было слишком жарко, так что её даже не доставали, а вместо неё он носил вещи Танца, которые были ему здорово велики. В комнате возле лестницы обычно всегда была какая-нибудь еда, ведь Тайледрас порой выбивались из обычного режима. Он сунул в мешок с вещами немного сыра и хлеба.

На то, чтобы выбраться в долину, у него ушла почти целая свечная мерка. И если бы не начавшийся снег, он бы, возможно, даже вернулся ни с чем обратно. Но сыпал снег. Несильно — как раз, чтобы замести следы. Он накинул на плечи тяжёлый плащ и обнял себя руками, сразу озябнув из-за резкой смены температур, и шагнул в стылую ночь. Хорошо, что он вовремя вспомнил о необходимости укрыться защитой, чтобы его не выследили по свечению ауры.

* * *

— Шаг вперед, два назад, — донёсся доэкелеВетра голос Танца, и лишь через какое-то время с трапа — Сейвиль упорно отказывалась называть "лестницей" эти крутые ступеньки — показался и сам Лунный Танец. Голова его вынырнула из люка в блестящем деревянном полу одновременно с сильным порывом ветра, заставившем всё дерево угрожающе скрипнуть и покачнуться.

Сейвиль судорожно сглотнула и вцепилась в ручки своего низкого кресла, поскорей отвернувшись от окон, за которым метались птицы. Ветер, конечно, сроду не признается, что такое они используют для этих своих окон вместо стёкол..., но это, должно быть, не продержится и десяти вздохов при хорошем-то урагане. Из того же материала были и потолки, только слегка потолще. Что-то вроде упругих и гибких прозрачных мембран.... Сейвиль никак не могла убедить себя, что они выдержат, если свалиться на них.Экелескрипнуло снова, и она поёжилась, увидев, как затряслись все эти "стекла" в своих гуляющих оконных рамах.

— Нельзя ли поподробнее? Что значит это твоё загадочное высказывание? — поинтересовалась Сейвиль, когда Танец полностью показался из "двери".

— А, да это всё твой ученичок, Сестрица, — сказал тот с самым непринуждённым видом, захлопывая за собой люк от очередного порыва ледяного ветра.

Лестница хоть и находилась под крышей, но не закрывалась со всех сторон — то было не целесообразно, так что Ветер не считал необходимым тратить магию на защиту входа в собственное "гнездо", когда с этим прекрасно справлялся обычный люк.

— С погожим деньком, Господин-ашке.

— Ветер в крылья, — не раздумывая, отозвался Ветер, поворачиваясь от окна. Его мрачное лицо слегка посветлело. — У тебя тут нет никакого "Господина", шайкрет ашке.