Кен Собеско лежал на спине с окровавленным лицом, наполовину заваленный рухнувшей стеной. Но он был жив, Млиско видел, как поднимается и опускается его грудь. Из четырех солдат-носильщиков один был мертв, другой стонал, держась за разбитое колено. Двое остальных, кажется, целые и невредимые, медленно поднимались с земли. Мухобойка была отброшена в сторону, но, похоже, не пострадала. Держась за голову, Млиско поднял с земли попискивающую рацию.
— Отзовитесь, отзовитесь, — кричал наблюдатель. — Шесть танков вошли в село со стороны ремонтной станции. Они едут к центру по параллельным улицам!
— Ниже или выше нас? — с усилием спросил Млиско. Наблюдателю пришлось повторить свое донесение дважды, прежде чем он понял.
— Ниже, ниже! Крайний за две улицы от вас!
И Млиско решился.
— Оставайся с раненым! — приказал он солдату с разбитым коленом. — Остальные, за мной! Поможете мне с установкой! Побежали!
Через пролом они попали на главную улицу. Пригибаясь под тяжестью мухобойки, пробежали по ней квартал, завернули за угол и вдруг оказались посреди толпы, в панике разбегающейся от горящего храма.
— Прочь, прочь! — кричал Млиско. — Убирайтесь отсюда! Прячьтесь!
С тяжеленной и массивной заряженной мухобойкой они никак не могли протолкаться. Люди разбегались в стороны слишком медленно, и Млиско с нарастающим отчаянием ждал, что в эту людскую массу вот-вот посыплются снаряды.
И дождался. Снаряды разорвались прямо в толпе, но не взорвались, а раскололись с глухим "Пок!" Оттуда повалили клубы белого дыма. Млиско еще увидел, как люди, попавшие в этот дым, спотыкаются, хватаются за грудь, падают на землю... А через секунду дым накрыл и его. И мир вокруг сразу стал черно-белым, завертелся вокруг и начал гаснуть. И еще в нем совсем пропал воздух...
Дальнейшие события проходили уже без участия Эстина Млиско. Он не видел, как танки пришельцев, выехав на площадь перед храмом, начали длинными манипуляторами, похожими на клешни, собирать усыпленных людей и деловито запаковывать их в белые полупрозрачные коконы, похожие на муравьиные яйца. Это вообще мало кто видел — снотворный газ держался довольно долго и действовал даже в самой малой концентрации.
Выполнив задачу, танки развернулись и двинулись в обратном направлении, а из туч вынырнули три "Дракона" и высыпали на несчастный город свой бомбовый груз.
Джип Дэсса Ургана стоял между двумя горящими домами напротив того места, где раньше была мэрия. Мэрия не горела — там просто нечему было гореть.
Докладывал ему все тот же щеголеватый майор-порученец. Только теперь он не выглядел щеголеватым — в порванном и обгоревшем кителе, с опаленными волосами и измазанным сажей безбровым лицом с ожогом на щеке. К тому же он заикался.
— В-в-в-все п-погибли, — говорил майор. — И г-г-генерал В-в-вейн, и б-б-бригадный генерал, и п-полковник Гирг-го. И м-м-м...
— Мэр, — понял Урган.
— Д-да. И м-мэр. Т-т-теперь вы к-ком-мандующий. Т-только т-танков у нас б-б-больше нет, ни од-дного. И з-з-завода нет. И цент-т-трального склада ГСМ...
— Хорошо, майор, — прервал его Урган. — Я понял. Давайте сосредоточимся на том, что у нас еще есть...
Ургану было плохо. Ему было очень плохо. Он знал о результатах попытки остановить танки пришельцев. Он знал, что Кен Собеско ранен и контужен, и что Эстина Млиско нет ни среди живых, ни среди мертвых.
Полковник Дэсс Урган уже знал, что такое терять товарищей в бою. Но он не знал и не мог придумать, что скажет он Лике Ранси...
Глава 24. Каждый выживает в одиночку
Где я?
Глупый вопрос, но в данном случае, вполне уместный. Итак...
Койка. Довольно жесткая и узкая, с загнутыми вверх краями, что делает ее по форме немного похожей на корыто. Вверху прямо над головой — точно такая же койка. Внизу, совсем близко, только руку протяни — узкая полоска пола из шершавого черного пластика. По другую сторону прохода видны те же койки в три яруса.
Позади, в ногах, — стена, вернее, широкие металлические двухстворчатые двери. За черным стеклом в дверях ничего не разглядеть, лишь отражается тусклый свет плафона над потолком.
Запах. Едкий запах лекарств, грязных бинтов, дезинфекции и еще чего-то сугубо больничного.
Звуки. Хриплое дыхание откуда-то сверху, приглушенный кашель, чье-то неясное бормотание сквозь сон. Извне доносится чей-то голос, но кто говорит, о чем — различить невозможно.
Больница? Госпиталь? Подземное убежище?
Вдруг негромко взревывает мотор, и все трогается с места и медленно тащится куда-то по тряской дороге. Отчего вопрос о местонахождении становится еще более актуальным.
— Так где же я?
Кажется, Кен Собеско произнес это вслух, потому что сосед с койки напротив открыл глаза и приподнялся на локте.
Мальчик. Нет, подросток, почти юноша, лет пятнадцать-шестнадцать. Темные глаза, темные волосы, нос, пожалуй, чуть великоват, но все равно, приятное лицо.
— Где-то между Нейсе и Кодирне, — сказал он громким шепотом, слегка прокашлявшись. — Возможно, ближе к Кодирне, но я в этом не уверен.
— Кодирне? — переспросил Собеско. — Но почему Кодирне?
— Чтобы ехать в Лешек, разумеется.
— В Лешек? Из Нейсе через Кодирне?
— Из Акеса, — недогадливость Собеско, похоже, забавляла парня.
— Не понимаю...
Собеско и в самом деле ничего не понимал. От Акеса до Лешека по прямой около двухсот пятидесяти километров, по шоссе через Тороканские Ворота и Тамо — меньше четырехсот. Но вместо Тамо поворачивать в противоположную сторону, на Нейсе, а затем на север, к Кодирне...
— А зачем делать такой большой крюк?
— Нельзя напрямую, — серьезно объяснил парень. — Где-то возле Тамо сел корабль пришельцев, там не проедешь. А в Кодирне, говорили по радио, начинается безопасная дорога прямо к побережью. Вот мы и едем. Только что-то никак не можем доехать. Пришельцы мосты разбомбили, вот и приходится все время искать дорогу. У моего отца джип, вот он и ездит на разведку. Потом возвращается и ведет всех остальных.
— Постой, — сказал Собеско. — Значит, вы на побережье? А потом? В Гордану?
— В Гордану, — равнодушно подтвердил парень. — Или в Телларну. Отец говорит, это как получится.
— Вот как, — растерянно произнес Собеско.
Какая-то мысль мелькала в голове, но все время ускользала. Он попытался потереть пальцами виски, но наткнулся на повязку.
Паренек с соседней койки понял этот жест по-своему.
— Это вас в бою с пришельцами ранили?
— ...Не знаю, — признался Собеско. Ему было не по себе. В голове царил полный хаос, мелькающие обрывки воспоминаний никак не хотели становиться по местам. — А почему ты так решил, может, это меня при бомбежке. Как тебя, наверное.
— Не-а, — покачал головой парень. — Не как меня. Я не раненый, я больной. Правда, глупо? А чего я спросил, так вы, пока без сознания были, все время говорили. Что-то вроде "Стреляй, скорее, он тебя сожжет" или Стину какому-то кричали, чтобы быстрее перезаряжал мухобойку. Вот я и подумал... Кстати, а что такое мухобойка?
— Стой! — с облегчением перебил его Собеско.
Он вспомнил. Да, они с Млиско ждали атаки пришельцев. А затем... Затем был снаряд! А потом кто-то — наверное, Урган — решил отправить его в Лешек как летчика. Или как раненого летчика?
Все вставало на свои места. Оставалось только проверить.
— Как я очутился у вас? И когда? — Он почему-то очень боялся, что пролежал в забытьи уже несколько суток.
— Да вчера днем вы появились. Точно, мы как раз мимо Нейсе проезжали. Принесли, помню, вас на носилках солдаты, а с ними были врач и полковник авиации...
Урган?
— Точно авиации? — спросил Собеско. — Ты не ошибся?
— Да что я, маленький? — возмутился парень. — У него на погонах был крылатый меч — значит, полковник авиации. Я же знаю. У пехотного полковника — скрещенные алебарды, а интенданта — бычья голова, а у танкиста — хвостатая звезда. Он еще попросил, чтобы с вами поосторожнее, у вас два ребра треснули. И контузия.
— Это я догадался, — усмехнулся Собеско. — Еще бы не догадаться, если грудь стягивает тугая повязка, а каждый вздох вызывает боль в правом боку. — А с полковником больше никого не было? Такого чернявого мужчины примерно моего возраста и очень загорелого?
— Не-а, — помотал головой парень. — Не было. А полковник сказал, вы были в Тороканских Воротах, и у вас даже орден есть. Правда? А то тут рядом со мной двое — так у них медали. Один горданец, у него нога сломана, вот ему все время и дают снотворное. А второй — баргандец, он сказал, что вас знает. Вас ведь зовут Кен Собеско, верно? А меня Чирр Чолль. Только не Чоллу и не Чолло, а именно Чолль. Это тороканская фамилия...
Кен Собеско рассеяно кивнул. Человек, лежащий над головой Чирра Чолля, повернулся лицом к проходу и открыл глаза. На этот раз капризная память не подвела.
— Дилер Даксель!
— Точно! Он самый. Вот ведь, как жизнь повернулась. А ведь я еще вчера вашему напарнику, Драйдену, жаловался, что уже, видать, не судьба встретиться и поблагодарить за то, что не бросили тогда в Макьелине...
— Как, и Драйден тут?! — удивился Собеско. — Вот уж, действительно...
— Ну, это долгая история, — сказал Даксель. — Хотите?
— Хочу. Только не слишком ли вас это напрягает, ночь ведь уже...
— Не уже, еще, — улыбнулся Даксель. — Ну и что? Вы спать хотите? И я — нет, днем выспался. Да и знаете, мне тут больше не с кем особенно и разговаривать. У Драйдена сломана лодыжка, он очень мучается на этих проселочных дорогах, вот его и держат все время на снотворном. Гранидского я не понимаю, а мой единственный переводчик — вот этот молодой человек — к сожалению, владеет баргандским только на уровне школьной программы... В общем, ладно. Итак, все началось с того, что я вашими трудами — спасибо — оказался в чужой стране без документов и практически без денег...
Рассказ был долгим и с подробностями.
— ...Ну, и после всей этой эскапады, — закончил Даксель, — Мы снова оказались там же, откуда стартовали. То бишь, в акесской городской больнице.
— Говорят, вам медаль дали, — рассеяно сказал Собеско.
— А как же, дали, — Даксель вытащил из-под подушки Бронзовую Звезду — простую солдатскую медаль за отвагу на поле боя, выполненную в виде слегка выпуклой восьмилучевой звезды с круглым щитом и скрещенными алебардами в центре. — Хотя, конечно, заслужил ее, в основном, Драйден, это он танк подорвал. Я больше так, за компанию. Но мне эта медаль дорого обошлась, можно сказать, я из-за нее здесь и оказался.
У Собеско вдруг начала болеть голова, вернее, даже не болеть, а медленно кружиться. Он попытался остановить ее. Его молчание можно было при желании принять за вопрос, и Даксель продолжил.
— Я же после того, как все кончилось, точнее, это тогда казалось, что кончилось, наконец своих нашел. Оказалось, все живы, здоровы, даже дом наш в Макьелине цел остался. Мне бы домой сразу и рвануть, так нет, медаль хотелось получить, чтобы потом приехать, покрасоваться... Вот и получил. А на следующий день все началось по новой. Акес в первую же ночь бомбили, и очень жестоко, особенно, порт. В общем, вышло, что мне домой ехать опять как бы не на чем. А тут отец этого молодого человека (Даксель кивнул в сторону Чирра Чолля), который так и не довез нас тогда в Лешек, предложил добираться сухопутным путем. А из Лешека — в Гордану.
Даксель вздохнул и очень посерьезнел.
— Сейчас я молю всех богов, и своих, и чужих, чтобы моя Кара догадалась сделать то же самое. Нет, она должна, должна догадаться! Мы же обсуждали этот вариант — перебираться им всем в Гордану, если здесь снова начнется война! Я, в конце концов, сотрудник горданской компании, а через Макьелин проходит один из этих безопасных коридоров. Она поймет, не может не понять!...
Даксель замолчал. Его лицо вдруг показалось Собеско очень далеким, а потом оказалось совсем рядом — нос к носу. Проклятый плафон, отражающийся в черном стекле двери, слепил глаза. Койку качало, и было непонятно, что тому причиной — головная боль, взявшаяся за него всерьез, или тряская дорога.
Внезапно взвизгнули тормоза, и автобус рывком остановился.
— Вот так и передвигаемся, — грустно заметил Даксель. — Час едем, три стоим.
Собеско не ответил. Головная боль наконец отпустила его, милосердно позволив провалиться в глубокий сон без сновидений.
Авария случилась рано утром, когда темнота ночи за окнами уже уступила место серенькому рассвету. Справа и снизу что-то громко хлопнуло, автобус повело в сторону, слегка занесло, и этого хватило, чтобы он не удержался на узкой проселочной дороге и въехал одним колесом в глубокую канаву. Раздался треск, шум падения, что-то со звоном прокатилось по проходу, кто-то завопил от неожиданности и боли — и Кен Собеско очнулся от забытья.
Пробуждение, вопреки всему, не оказалось таким уж неприятным. Голова, во всяком случае, не болела. Собеско заворочался, пытаясь принять позу поудобнее на накренившейся койке, но внезапно распахнувшиеся широкие двери в конце автобуса, прямо у его ног, заставили его зажмуриться — после полутемного салона даже свет обычного пасмурного осеннего утра показался ему слишком ярким.
— Вы в порядке? — склонилась над ним молоденькая девушка в белом халатике медсестры. — Как вы себя чувствуете?
— Кажется, нормально, — осторожно сказал Собеско, открывая глаза. Все было действительно нормально, даже лучше, чем он предполагал.
— Очень хорошо, — улыбнулась девушка. — Вы можете встать? Кажется, сейчас всем придется покинуть автобус. Или вас вынести? Эти койки можно использовать и как носилки.
— Нет, я сам, — Собеско свесил ноги вниз и нашарил услужливо предложенные стоптанные шлепанцы.
Придерживаясь за койки, он осторожно выбрался наружу. Это оказалось не так уж и трудно, надо было только не торопиться и следить за дыханием.
Оказавшись на свежем воздухе, Собеско с интересом огляделся по сторонам. Дорога пересекала неглубокую узкую ложбину, на дне которой шумел под весьма хлипким на вид мостиком сильно заросший камышом ручей. Впереди, метрах в тридцати, прямо на мостике, стоял небольшой грузовичок наподобие тех, которыми пользуются мелкие торговцы для развозки товара. Дальше, уже на подъеме, всю дорогу заслонил широкий зад пассажирского автобуса.
Позади машин было побольше. Два армейских грузовика с покрытыми брезентом кузовами, похожие из-за этого на крупных серо-зеленых жуков, парочка мини-вэнов, пяток легковушек, наконец, одиноко стоящий прямо на пригорке позади колонны роскошный черный лимузин с затененными стеклами.
— Вы присядьте где-нибудь, — посоветовал незаметно подошедший Чирр Чолль. — Это надолго. Говорят, мы крепко засели.
Чирра Чолля пошатывало, но он крепился. Да и сесть было пока некуда, разве что прямо на мокрую траву.
Тем временем из накренившегося автобуса появлялись все новые и новые люди. Дилер Даксель помог вынести на носилках Эргемара. Бывший напарник выглядел неважно: бледный, осунувшийся, его длинные светлые волосы слиплись и падали на лицо грязными сосульками. Эргемар был в сознании, он приветственно улыбнулся Собеско и помахал ему рукой.
