Гном. Книга первая.

6) Разведывательные и малые боевые (штурмовые) группы, специально обученные для скрытого пересечения болотистой местности показали свою высокую эффективность, зачастую обеспечивая быстрый прорыв тактической обороны противника. В ряде случаев такого рода группы значительно облегчили достижение успеха оперативного уровня.

7) Средства индивидуального передвижения по малодоступной болотистой местности из ОХП уступают аналогичным, сделанным на основе пустотелых понтонов с жестким корпусом под резиновым покрытием, из-за недостаточной прочности. Наиболее эффективными ввиду меньшего веса и большей плавучести, оказались пустотелые понтоны из высокопрочной пластмассы..."

Не будучи немцем, Гуннар Фридрикссон, тем не менее, был из настоящих. Из той редкой категории рыцарей Черного Ордена, которые не веровали свято в мистические откровения Туле, но и не относились к ним с цинизмом, мирясь как с неизбежным злом, отдавая дань для видимости и ради соблюдения ритуала. Он — понимал. Если не все, то многое, он пользовался многим для дела. Воспринимая понятое если и не как руководство к действию, то то как некий дополнительный способ видеть, понимать и оценивать. И то неожиданно глубокое впечатление, которое произвела на него сегодня сущая, в принципе, мелочь, он совершенно однозначно расценил, как миг Откровения, в индийской традиции именуемого "самадхи", а в японской — "сатори".

Знание копится исподволь, осознанно или неощутимо, но не давая до поры полноты понимания. А потом — мелочь какая-нибудь, пустяк вроде сегодняшнего, и в единый миг, поистине вмещающий вечность, становится видна суть вещей, дальнейшее течение времен, пути судьбы. Он знал, что полученное в Откровении нередко содержит ошибки в частностях, — и все-таки не сомневался. Потому что сомневаться было невозможно и немыслимо.

Что он увидел? Да сущие пустяки, недостойные внимания. До сих пор не может понять, что именно привлекло его в этой паре. Казалось бы, что может быть обычнее пары пехотинцев в забитой войсками прифронтовой полосе, — а вот поди ж ты.

Один — низкорослый крепыш, еще чуть-чуть, на пару сантиметров пониже, — и мог бы считаться коротышкой. Но плечи — широченные, впору могучему атлету на голову выше, жилистые мышцы распирают гимнастерку, и сам — весь, как на шарнирах, тело ходит ходуном, энергия переливается через край и не дает постоять человеку спокойно. Скуластая, малость рябоватая рожа, рот до ушей, маленькие глазки, ярко-голубые настолько, что кажутся светящимися, горят бесовским весельем, и пилотка, сбитая на затылок стриженой башки. Через плечо — ремень "КАМ — 43".

Второй — высок и спокоен, ему лет тридцать-тридцать пять. Отменная выправка, прямая спина, великолепное телосложение. Привычная, обмятая, поношенная форма, тем не менее кажется необычайно опрятной. От всей фигуры веет уверенностью, достоинством и спокойной, самодостаточной силой. Не той, которой хвастают, а того сорта, которой просто-напросто всегда хватает. Движения точные и ни одного лишнего, с первого взгляда видно, что этот мужчина при необходимости может ждать сколько угодно, неподвижно и терпеливо. А потом не поспешит и не промедлит. Правильное, спокойное, очень красивое лицо с крупным, но прямым и тонким носом. Вообще говоря, человек с таким лицом вполне мог бы сойти за немца. Или за соотечественника-норвежца. Но что-то, — Гуннар не смог бы точно сказать, — что, — говорило о том, что перед ним чужак. Нет, не так. Чуждое существо.

Рядом, — все верно, даже не увидав ее, Гуннар вряд ли ошибся бы в специальности бойца! — снайперская винтовка, аккуратно обмотанная тряпьем. Только представив себе, сколько жизней на счету у этого чудовища, норвежец на миг позабыл осторожность и внутренне ощетинился. И тогда, словно почуяв чего, солдат поднял на него огромные, как у кинодивы, серебристо-голубые, редко моргающие глаза с длинными пушистыми ресницами и зрачками, как два шила. Смущало только одно обстоятельство: почему человек в таком возрасте и при таких статях — и не офицер, а всего-навсего старший сержант. Впрочем, в России для этого могло быть даже слишком много причин.

А самое главное, — и именно это было дано ему вначале и в начало Откровения, — было отчетливо видно, что два этих человека не только соратники, но и закадычные друзья. Два вовсе, вроде бы, не схожих лика одной и той же Славянской Пехоты, два очень разных металла, слитых в нерасторжимом единстве ее несокрушимого сплава. Что рядом с ним крупповская сталь, с которой любил сравнивать своих гренадеров фюрер. Победить их немыслимо, они просто не держат в голове такой возможности, вдруг отчетливо осознал штурмбаннфюрер, — это ощущалось так, как будто кто-то посторонний произнес эти слова в его мозгу. И, как результат откровения, внезапно охватившее его чувство безнадежности, что было совершенно новым для его вдумчивой, но крайне энергичной и деятельной натуры, потому что это было Черное Откровение. Таких, как правило, не пишут в священных текстах и не оставляют в назидание потомству.

Метод проникновения высокопоставленного разведчика в прифронтовую полосу был, в общем, не новым, но использовался все-таки нечасто. Он прибыл на передний край с пополнением из достаточно глубокого тыла. У него была безупречная легенда и безукоризненные документы, при изготовлении которых были учтены все прежние ошибки. Он имел большой и очень разнообразный опыт действий на советской территории, как в тылу, так и в прифронтовой полосе, как под легендой, так и в ходе операций армейской разведки. Было предусмотрено, казалось, все, — кроме того, что предусмотреть невозможно. Его узнал по виданной полгода тому назад фотографии некто Подгорбунский. Всего-навсего лучший разведчик 1-й Танковой. Они длительное время были визави в заснеженных лесах подо Ржевом и Вязьмой, под Ярцево и под Смоленском, многократно обменивались любезностями, равно кровавыми и хитроумными с переменным успехом, так и не повстречавшись лицом к лицу, да вот только Подгорбунскому показали фотку знатного разведчика, одной из самых опасных тварей всех Ваффен-СС, а вот портрета Подгорбунского штурмбаннфюреру никто показать так и не удосужился. Какой-то там никому не известный младший лейтенант. Подгорбунский образца полугодовой давности непременно схватил бы шпиона: вопрос только в том, позвал бы своих, или понадеялся бы на собственные силы, — пока, значит, не ушел. Исключительная сила, реакция и нахрап, наряду с немалым опытом захвата "языков", в общем, позволяли ему чувствовать себя уверенно, — но в данном случае он имел не меньшие шансы сгинуть, поскольку норвежец выделялся своей выучкой даже среди эсэсовских диверсантов. Но это было давно. Теперь Володя был другой, теперь он стал взрослый. Заметил, узнал, мазанул мимолетным и равнодушным взглядом, чтобы удостовериться, и даже виду не показал. Совсем. Только приказал Смиге и Лисовскому приглядеть. Издали и с предельной осторожностью. И дал инструкцию, как эту осторожность соблюдать. А сам сообщил одному неприметному майору со знаками различия танковых войск. Тот, в общем, одобрил действия товарища Подгорбунского, заменил его подчиненных своими людьми, — такими, которых не надо инструктировать, — после чего доложил товарищу Ширманову, бывшему его оперативным начальством, и товарищу Утехину, который курировал соответствующую службу в ГУКР "Смерш", одновременно. Крупный, матерый шпион — птица по-настоящему редкая, и решения по его поводу принимают на очень высоком уровне. Достаточно сказать, что товарищ Абакумов не стал гордиться, пошел на то, чтобы посоветоваться и с т. Кузнецовым и с т. Берия: на таком уровне забывались даже намеки на соперничество. Нелегкое само по себе, решение, тем не менее, было принято единогласно. Пункт первый: следить, не трогать, не мешать эксфильтрации, кою обставить предельно естественно. Так, чтоб даже не заподозрил, что его пропустили специально. Пункт второй — не допустить: а) терактов, б) диверсий, и в) знакомства со специальными инженерными батальонами РГК. Пункт третий: окончательное решение оставить за товарищем Ширмановым, которому на месте виднее.

"Человек с рентгеновским зрением", матерый оперативник в самом недавнем прошлом и с самым, что ни на есть, кромешным опытом, которого даже злейший враг не назвал бы чисто кабинетным работником, Виктор Тимофеевич не поленился. В сопровождении только любимого подручного и телохранителя в одном лице отправился, чтоб поглядеть на шпиона самому. После этого окончательно решил: сведения, переданные ЭТИМ человеком, врагу не принесут ничего, кроме вреда. Потому что это был конченый человек.

... То, что с этого памятного момента норвежец стал обращать куда больше внимания на пехоту, только утвердило его во мнении. Первое впечатление оказалось безошибочным. Глядя на ловкие, уверенные движения этих людей, на то, как естественно держатся в нечеловеческих условиях войны и молодые, бойкие парни, и жестко настороженные, злые мужики лет двадцати пяти — тридцати, которых война оторвала от молодых жен и малых детей, и спокойные, неторопливые дядьки многочисленных служб тыла, как сливаются со всеми этими реалиями, а также техникой, местностью, оружием, впору было впасть в отчаяние. Они научились, и теперь попросту делали дело, будучиыли совершенно уверены и в неизбежности своей победы, и в собственном неоспоримом превосходстве, — он видел это. Видел в людях неизгладимый отпечаток того неслыханного драйва, особого рода кровавого вдохновения, которое за полгода лишило Германию всего завоеванного в России за год с лишним и стерло в порошок лучшие, — а он был свято уверен в этом, — войска всех времен и народов. И еще: в ходе наблюдений он вдруг осознал очевидное, — ТУТ НЕ БЫЛО ПЕХОТЫ. По крайней мере — ничего похожего на советскую пехоту образца 41-го, да и, чего греха таить, — 42 года. Даже с тем, с чем он имел дело страшной минувшей зимой была большая разница.

Штурмовые отряды, ударные отряды, подвижные группы преследования, именуемые здесь "бригадами полной комплектности".

Мотострелки, составляющие со своими верными грузовиками прямо-таки трогательное, нерасторжимое единство. Танковый десант.

Снайперы, автоматчики, самокатчики, гранатометчики, штурмовые саперы, пулеметчики, — даже радисты, — были. Была полевая разведка всех уровней, попутно занимавшаяся диверсиями и террором, и отдельные группы диверсантов. А вот собственно стрелковых частей, понимаемых как бесконечные толпы людей с одинаковым вооружением — не было. Теперь каждый взвод Красной Армии сам являлся, по сути, небольшой армией, способной самостоятельно решать боевые задачи. Могущей просочиться в малейшую щель в обороне, при случае натворив беды не меньше, чем какая-нибудь танковая часть, а потом моментально окопаться, став в прочную оборону. А еще — вызвать резерв для развития успеха. Нет, — все остальное, виданное им в тылу и прифронтовой полосе тоже не внушало ни малейшего оптимизма. Ни бесконечные стада танков новых модификаций, теперь, — он отметил это, — еще и сопровождаемых весьма достойным количеством тяжелых дальнобойных самоходок и пехотой на грузовиках. Ни громадное количество самолетов, застилающих небо или замаскированных на аэродромах. Ни бесконечной длины артиллерийские позиции. Но пехота все-таки была страшнее всего.

Двигаясь вместе с пополнением, он получил очень живое и ясное представление о том всесметающем потоке, который двигался теперь сюда, к Висле и был, как плотиной, остановлен только железной волей Сталинского генералитета. Так волны цунами притормаживают перед мелью, чтобы, встав во весь рост, целой стеной воды обрушиться на обреченный берег. От одного представления о том, что эти — сделают с Германией, со всей уютной старушкой — Европой вообще, пальцы сами сжимались в кулаки так, что ногти вонзались в ладони. Но этого же не может быть?! Это же кошмарный сон! Этого нельзя допустить ни в коем случае! Любыми средствами!!! Газы, бактерии, чума — что угодно, только не это!!!

... "Да?" — с безнадежной иронией спрашивал, услыхав это, внутренний скептик, усталый, пыльный дьявол, с некоторых пор угнездившийся в его душе: "При том преимуществе в воздухе, которое у них есть, они попросту не пропустят бомбардировщики с этим твоим газом. Зато получат полное законное право залить Германию, к примеру, люизитом. На весь Берлин, скорее всего, хватит одной этой их "черной коровы", а они пошлют десять. Им не жалко. Тем более, что и потерь-то не будет."

А потом его охватывали бесполезные и совершенно непродуктивные сомнения относительно того, можно ли ВСЕ ЭТО — считать полезной разведывательной информацией.

Те самые инженерные батальоны, упомянутые выше в качестве специальных, секретились вовсе не зря. Дело в том, что предложенное коллективом 63-го завода средство вооруженной борьбы в достаточно широких масштабах испытали на укромном, малолюдном севере. По результатам, наряду с рекомендациями по применению, оно получило самую высокую оценку и было признано весьма серьезным. Настолько, что некоторые из частей, получивших бесценный опыт в Финляндии, теперь со всей возможной поспешностью перебросили сюда, на направление главного удара. Мирная, практичная вещь, изначально разработанная для целей герметизации и утепления в крупных самолетах, вот только теперь, после Финляндии, в обсуждении ее боевого применения участвовали такие товарищи, как Г.К. Жуков, К.К. Рокоссовский и А.М. Василевский, а непосредственным исполнителем в данном случае следовало считать товарища Воробева М.П.

Искоса глядя на него, Жуков поймал себя на мысли, что это не его, Жукова следует считать знаковой фигурой, появление которой обозначает скорое наступление на этом участке фронта, а вот этого сапера.

В наше непростое время появление Жукова Г.К. может обозначать что-то, а может являться частью грандиозной стратегической дезинформации. Такого уровня, что правда вообще перестает существовать. Были прецеденты. Даже колоссальное количество ствольной артиллерии, собранной в одном месте, можно трактовать по-разному, а вот если бы абверу удалось отследить появление Михаила Петровича, двояких толкований быть не могло. Он НЕ МОГ полноценно осуществлять свои обязанности, не побывав, — причем предварительно! — на переднем крае перед наступлением. Как и стратегического масштаба наступление, не могло, не имело права и шансов начинаться без его работы. Теперь он, к примеру, прибыл прямиком с Ленинградского фронта, которому, — вот-вот уже! — не миновать изменения своего привычного названия. Сейчас генерал-полковник кажется искренне увлеченным новой игрушкой. Ему не терпелось как можно скорее приступить к боевой учебе своего несгибаемого личного состава. Насчет "несгибаемости" — это никакая не ирония. Мужеством и мастерством, равно как и заслугами, "кротовье племя" не уступало на этой войне НИКОМУ. Ни геройским истребителям, ни лихим разведчикам, ни всесокрушающим танкистам.

Всесторонне обсудив все аспекты этого непростого дела и поспорив по ряду частностей, они практически единогласно пришли к выводу, что настоящий эффект новинка даст, если применение ее будет не только неожиданным, но и максимально массированным. Объем поставок, кстати, вполне это допускал. Откровенно говоря, он на двадцать-двадцать пять процентов превосходил то, что требовалось по расчету.