Слова Сан Саныча мне потом не раз на ум приходили. Особенно когда с Мутабором встретился. А ведь может потому и выжил. Сложил бы лапки покорно — не разглядело бы чудище во мне союзника. Глядишь бегал бы сейчас я с чьими-то пришитыми ручками и откликался бы на какую-нибудь вычурную кликуху типа... А откуда брал свои кликухи вивисектор? Мутабор — вроде сказки Гауфа? А Альманзор? Знакомое что-то... Кольца... Оловянные кольца Альманзора — точно. Тамара Габбе, тоже сказки. Я ж их помню, отличные сказки были, значит и вивисектор их тоже в детстве читал... Надо же, читали вроде одно и то же, а гляди как вкось вышло. Значит мало правильные книжки в детстве читать, не все это, что нужно, ошибся значит Высоцкий... так какое у меня было бы имя?
Мухамиель? Кохинур? Альдебаран? Или еще лучше — Пилюлио?
А ну его к черту об этом думать.
И я тут же получаю подтверждение, что про серого речь — а серый навстречь. Из такси вылезает мичман Алик. В двух словах объясняет, что Валентина Ивановна очень хочет со мной пообщаться. Мог бы уж как воспитанный человек поздороваться не кивком, а как следует и мое согласие спросить... Ну да ладно, видно с дитенком что не так. Знакомая штука.
Но тут оказывается я ошибаюсь, в чем убеждаюсь сразу по прибытии на Летний пирс.
Кабанова, разумеется, с детенком, но дитенок сладко спит в куколе из спасательного жилета, благо мама с дитем сидят в небольшом катерке. Там же еще какой-то суровых лет военмор, с замасленными руками. Моторист наверное. Мне ничего не остается, как спуститься вниз, на покачивающийся катер. Алик не без изящества отдает швартовы и прыгает на борт. Катерок заводит мотором тарантеллу и шустро двигает вдоль берега. Оба моряка остаются в каютке, или как там это называется, а мы — на корме, под солнышком, греющим лавочки.
— Что то с ребятенкой? — спрашиваю я.
— Нет, с Лялей все в порядке, кушает, спит, растет на глазах.
— А к чему такая срочность? Аж на такси ехали? Что случилось? — улыбаюсь я своей наставнице.
— Вивисектор упокоился — отвечает мне Кабанова.
— Ну туда ему и дорога. Вот уж о ком сожалеть у меня не возникает ни малейшего желания.
— Как сказать. Проблема в том, что у Мутабора пропал стимул к существованию. Вы обещаете помалкивать о том, что сейчас услышите?
— Разумеется.
— Так вот, проект начатый с вивисекторских опытов в принципе провалился.
— Погодите, что вы имеете в виду? — недоумеваю я.
— Вы отлично знаете, сами же в нем принимали участие — сердится на мою недогадливость начальница некролаборатории.
— Вы о пришивании рук что ли? — с некоторым стыдом вспоминаю я бывшее этой весной происшествие. Которое я бы с удовольствиеим забыл ко всем чертям.
— Конечно же нет. Сохранение интеллекта у умирающего в ходе многократной реанимации. Как собственно и были получены материалы для управляемых морфов и самого вивисектора. Не могли вы этого запамятовать.
— Ну да. А что вивисектор тоже сохранил интеллект?
— Отчасти. Во всяком случае он узнавал Мутабора и даже вроде они о чем то беседовали. В перерывах между сеансами...
— Сеансы — это вы что имеете в виду?
— Скажем так — воздействие на вивисектора различными средствами...
— Звучит настораживающе. Слушайте, Валентина Ивановна. Я не ребенок в конце концов, говорите уж прямо. Без эвфемизмов.
Она строго посмотрела на меня, потом перевела взгляд на проплывающий мимо берег.
— А куда мы вообще сейчас плывем?
— Просто катаемся. Морская прогулка. Солнечные ванны.
Немного помолчали. Потом она снова заговорила.
— Всего было проведено 39 экспериментов. Только один, номер три — успешный. И бесполезный. У 38 пациентов сохранения интеллекта не произошло.
— Но у вививсектора было два управляемых морфа с остатками интеллекта. И он сам тоже, вроде как вы говорите, был успешен. Хотя бы отчасти. Значит, вы что-то делали неправильно, не соблюли условий эксперимента.
— Здесь вы правы. Но мы не могли соблюсти условий по определению — печально вздыхает железная Кабанова.
— Не понимаю. То есть у нас, в совершенно диких условиях результат был положительный, а у вас — в 39 , то есть 38 случаях — неудачи? Может стоило привлечь лучшие силы? Анестезиологов, например?
— Мы и привлекали. Итог — инфаркт у врача-реаниматолога после очередной неудачи. Его супруга. Канцер — неохотно выдает Кабанова.
— Так это он у вас значит...
— Да...
— Тогда в чем дело?
— Скажите, вы что-нибудь читали про призраков? Про привидения? — неожиданно задает странный вопрос Валентина Ивановна.
— Ну, читал. Но все это фикция. Как я понимаю — признаюсь я.
— Ладно, скажу прямо — люди считали, что призрак, привидение — то есть посмертное существование человеческой личности возможно далеко не всегда после смерти. Только особо жестокое убийство, очень сильные человеческие чувства — типа любви или мести, ненависти, могли задержать человеческую личность в этом мире. Так вот, как ни странно, но старые вроде бы суеверия здесь отработали на все сто процентов. Только сильнейшая мотивация позволяет интеллекту личности остаться в мертвом теле. Сильнейшая. Не простая охота еще пожить. Это не срабатывает. Получаем на выходе простого зомби.
— То есть это вы хотите сказать... Что у Мутабора была мотивация?
— Да. Сильнейшая мотивация. Лютая ненависть и месть. То же и у двух остальных. Причем мотивация у первого разумного морфа — Альманзора, кажется — была слабее, он был более глупым. Но у него к слову и ручки пришитые были на стадии лизиса, потому и отвалились. А вот у Мутабора — приросли отлично. Как и у вивисектора, кстати. Явно наличие чего-то вроде иммунной системы, опознающей и переваривающей чужие ткани.
— А у единственного успешного эксперимента? Там какая мотивация?
— Смешно и грустно. Бабушка и внуки. Безумная любовь. И совершенно бесполезно, мы никак это не можем использовать — печально улыбнувшись, признается Валентина Ивановна.
— Таак. Значит Мутабор сейчас потерял мотивацию и соответственно 'уходит'.
Кабанова молча кивнула, провожая взглядом стремительно скользнувшую над нами здоровенную чайку.
— Ну хорошо. А я то тут с какого боку?
— Нам предложили его экстерминировать. Он ведь действительно очень опасен.
— Как посмотреть. Блондинку он взял — любо-дорого было посмотреть.
Тут до меня доходит, что я рассказываю начальнице некрологической лаборатории очевидные для нее вещи. Явно же, что без ее санкции и благословления морфа никто бы так на зачистку не выпустил. И ответственность она разумеется взяла на себя.
— Я знаю. Дело в том, что эксперименты на животных дали интересный результат. Морфированный экземпляр вполне потребляет и зомби своего вида. Особенно когда у него небогатый выбор между голодовкой и охотой на зомби.
— Ну я видел, что и зомби друг друга жрут.
— Они жрут упокоенных. А морф упокаивает сразу сам. Охотится и упокаивает. К слову я общалась с вашим пациентом из Америки — он своими наблюдениями подтвердил этот вывод. Морфы и сами занимаются чисткой таким образом. И мы могли бы это использовать, коль скоро зомби пищевая база для морфов.
— Много ли проку с одного морфа.
— Скажите это еще раз. А я припомню охоту на Блондинку.
— Да ладно вам. Я ж тоже не очень хочу, чтоб его пристрелили. Хотя знакомство с ним вспоминаю с содроганием.
— Значит придется вам посодрогаться еще — решительно говорит моя собеседница.
— Вот это здорово! Всю жизнь мечтал! Вот спасибо вам громадное!
— Перестаньте паясничать — одергивает меня как расшалившегося школьника строгая учительница.
— А моего согласия даже и не спросили?
— Этот разговор — не учитываете? — улыбается Кабанова.
— Ну, вы не спрашивали меня о согласии. Черт, да я даже не знаю, с чем я тут должен соглашаться!
Валентина Ивановна внимательно смотрит на меня и потом спокойно говорит:
— Мы знаем дополнительный резерв для мотивирования Мутабора. Благодаря ему мы получили массу интереснейшей информации и он, как источник, еще не исчерпан. Поверьте, у меня нет большой охоты подвергать вас и вашу охотничью команду риску. Но ставки очень высоки. Очень.
— Как тогда, когда вы остались ставить опыты в пустой поликлинике?
— Значительно выше — серьезно отвечает упрямая моя наставница.
* * *
До Ольховки Ириха решила не ехать. По словам Мелании Пахомовны за пару километров была заросшая дорожка, которая выходила на свежую довольно лесосеку, а оттуда по тропинкам можно было при известном везении довольно быстро и минуя редкие и немноголюдные здесь деревушки выбраться сначала на ветку железной дороги, а потом и на шоссе Санкт-Петербург — Москва. Или как частенько называл это шоссе ядовитый Витька: 'Трасса ведущая из города-героя Ленинграда в город-геморрой Москву'.
Сюка за спиной деликатно повизгивала, но сидела вполне спокойно. Мотоцикл шел легко и наконец Ирка заметила вроде бы подходящий съезд, во всяком случае просвет в кустарнике у дороги сильно напоминал проезжее место.
Тут пробираться стало сложнее и несколько километров пишлось повозиться. Наконец немного наискосок проявилась другая дорожка, не такая заросшая. Шла она немного не туда, но ехать по ней было куда как проще. Ириха повертела в руках карту района, фиговую прямо скажем карту, по возможности сориентировалась, хотя ни той дорожки по которой она ехала ни той, по которой собиралась на карте не было и в помине, зато впереди как раз покарте судя была вполне себе пристойная дорога идущая хоть и в обход, но как раз куда надо. На дорогу между Борками Ирина выехала позже, чем рассчитывала, но не так чтоб уж слишком задержавшись. Аккуратно перебралась на другую сторону, вроде никто не заметил, да и она никого не заметила. Опять тропинки, опять наобум святых, по солнышку ориентируясь и слушая, как там за спиной Сюка — все таки рядом с дорогой мертвяки вполне могли быть. Нашли снова заборошенную дорожку, покатили по ней. Солнце показалось из-за тучек, почему-то не совсем там, где ожидала его увидеть Ирина. Остановилась, достала снова карту. Поразбиралась и вроде сообразила где они находятся.
Сюка, выпущенная погулять получила чуток харчей и с неохотой, но залезла в корзину. Поехали дальше, там где должна была по схеме быть дорога ничего не нашлось, зато через пару километров дорожка превратилась неожиданно в бетонку. Плиты торчали вперекосяк, но дорогу для мотоцикла было выбрать не проблемой. Удивившись внезапной бетонке, Ирка пробурчала себе под нос частенько говоримое ее муженьком в подобных ситуациях странноватое присловье:
— Это единственная приличная дорога. А на соседних у нас шины не выдержат!
Не любила Ирка здешние леса, мусорные они какие-то были, слишком заросшие всякой мелкой кустарней. И болота. В Карелии болота тоже были, но все же не такие, тут болота были какие-то... враждебные что ли... И воды было слишком много. В этом она лишний раз убедилась, когда попыталась проехать по вроде как тропинке и вьехала в воду по ступицу. Болотина. Пришлось возвращаться на бетонку.
Здоровенная дыра в земле с каким-то мусором на глубине метров десяти — пятнадцати распахнулась так внезапно, что медленно катившая Ирина чудом затормозила на краю. Ахнула, прижала руку к сердцу. Чуть быстрее бы ехала — улетела бы туда. Дырища впечатляла, нечеловеческое это было сооружение, словно великаны строили, диаметром метров несколько, серый замшелый бетон, ржавый металл, все мощное и старое. Осторожно откатила назад, высоченная трава на полянке сразу же скрыла провал с глаз. Перевела дух. Вспомнила, что немного раньше попалась на глаза колючая проволока, ржавая, но не той войны явно, на ту она насмотрелась, когда Витька еще копался. Прикинула, подумала. Витя вроде толковал, что ближе к Валдаю стояли стратеги-ракетчики, а потом их демократизировали, чтоб не угрожали миру во всем мире. Видно эта шахта от них осталась, от ракеты наверное. Так, тогда понятна и бетонка. Но если это к Валдаю близко, то ей туда совсем не надо. Там мертвяков полно. Надо выбраться на трассу, не в городишко. Ведь что Валдай, что Крестцы не на трассе лежат, а в сторонке. Вот и не стоит туда соваться. Хотя а вдруг? Вдруг там люди? Ну то есть живые люди, разумеется.
Ирина посопела, потом почувствовала, что уже и проголодалась, глянула на часы и огорчилась — времени на катание по лесным дорожкам-тропинкам ушло многовато. Она рассчитывала, что уже на шоссе выберется к этому времени, а пока все что нашла — дыру в земле. Вот уж тоже, сто лет не нужно, а нашлось.
Можно было бы посмотреть — раз военные тут стояли, то может и нашлось бы что полезного, потом Ирка вспомнила, то раньше такие объекты были жутко секретны, потом их отмародерили беспощадно, так что нечего тут ловить. Была она в нескольких заброшенных военных городках под Питером, были мысли у Витьки где-нибудь в бункере военном устроиться, так оказалось это глупостью, разрушено все и загажено. Никакого смысла. То же самое и здесь.
Хотя если прикидывать по карте... Нет, не выходит ничего, не отмечена на карте эта шахта. Ладно. Но если предположить, что в ту сторону — Валдай, то может все же сунуться туда? Ну просто глянуть и назад. Одета она хорошо, не прокусишь, Сюка зомби за версту чует, как загавкает, так сразу обратно и давай бог ноги... А вот если там живые... Может и самолетик ихний? Ведь там всей верхушки дачи. Охрана должна быть и вообще. Может быть — отстояли?
От раздумий есть захотелось еще сильнее.
Выбрав местечко посимпатичнее, Ирина выпустила Сюку, раскинула скатерку и сноровисто разложила термос и пару коробок. Собака умильно глядя и предвкушающее размахивая хвостом все время совала мокрый нос куда не надо, но Ириха отпихивала ее до поры до времени. Потом выдала пайку собаке и себя не обидела. Все-таки кое-что вкусное удалось в Борках найти, было чем себя побаловать. От горячего чая из клубничных листьев пробило испариной, накатила усталость. Мотоциклистка решила немного полежать. Чтоб ножки отдохнули. Собачонка с готовностью пристроилась рядом. Некоторое время Ирина разглядывала раскинувшееся над поляной небо, там собиралась какая-то неприветливая куча серых туч. Явно к дождю дело шло.
Разлеживаться на теплой земле Ирка не стала. Отдохнула немножко и снова тронулась в путь. Поразмышляла — вернуться назад и поискать дорожку к трассе или сунуться наобум вперед — вроде как к Валдаю. Проверила, как достается оружие. Поправила груз. Закинула собачонку в корзину. Глянула на небо. И очень осторожно двинулась вперед, туда где предполагала городишко Валдай.
Ехала осторожно. Когда начались явно обработанные поля (это определялось легко — кончились деревья и кусты наконец-то), стала вертеть головой еще внимательнее, хотя то, что поля явно не этим летом не косил и не пахал и сейчас на них вымахала травища по пояс не слишком воодушевляло. Но с другой стороны лес, густой, заросший и неприветливый надоел уже за прошедшее время, да и катить по дороге было не в пример легче, чем по заросшей кустами тропинке.
Сюка внезапно залаяла тонко, визгливо и злобно, захлебываясь лаем.
