На неведомых тропинках 1. Шаг в темноту

— И? — ветки кололись, от холодного воздуха стыли пальцы, но я все продолжала копаться в буреломе. Теперь я не могла остановиться, не имела права.

— Дык, знамо дело его. Ему мать их на резинку пришивала, мы со Славкой слюнтяем и маменькиным сынком его дразнили, Матвей злился и срезал, мол, не малыш он вовсе, не потеряет, но, конечно же, терял. Так что, стало быть, пацан сгинул, одну варежку и нашли. Мы, дураки малолетние, и сочинили страшилку про проклятый ручей, который даже поисковые собаки переходить отказались и про призрак мальчика, — Олег Павлович развел руками и поправил ружье.

Больше я не оборачивалась, лесник молчал, переступая с тихим шелестом с одной ноги на другую. Другой бы давно махнул рукой на меня и вернулся назад, но этот все топтался и топтался. Уж не знаю, что тому причиной: неспокойная совесть, так некстати растревоженная воспоминаниями о пропавшем Матвее, о детских обидах и дразнилках, или долг лесника, взрослого и ответственного человека.

Я наткнулась на то, что с таким рвением искала, когда осуждающее сопение старика за спиной стало достаточно громким, и притворяться глухой на оба уха уже не получилось бы.

Откинув очередную ветку, я увидела характерные очертания, и маячившая в голове догадка переросла в уверенность. Покосившаяся склизкая от осенней влаги и поросшая мхом конструкция, Сергей сделал ее из крепких палок толщиной в руку, так что сгнить они попросту не успели. Я дернула и не очень длинный корявый шест, казалось бы, прочно зажатый меж валунов, он нехотя выскочил из узкой щели. Крест давно утратил форму, и поперечная перекладина покосилась, обещая в скором времени сложиться вдоль основания окончательно. Но это было не важным, главное, палки по-прежнему были крепко прикручены друг к другу.

Старик крякнул и перекрестился.

— Что это? — успел спросить он, прежде чем его удивленные светлые глаза замерли, брызнула кровь.

Охотник возник за спиной лесника как призрак, и тот успел охнуть, когда кончик острого ножа на сантиметр вышел из груди старика.

— Тём, нет! — закричала я, но было поздно

Как сказала Пашка, я медлительный и неловкий человек, мне никогда не опередить нечисть. Я еще кричала, а Вощажников был уже мертв. Он повалился лицом на мокрую землю, бесполезное ружье съехало с плеча и ткнулось в осыпавшуюся хвою.

— Зачем? — хрипло спросила я.

Вместо ответа ветер толкнул ногой тело, и старик скатился в овраг к моим ногам, металлическое дуло громко звякнуло о камни. Спустя полвека Олег Вощажников, дразнивший и съевший как-то чужой пряник, умер там же, где Матвей Гранин.

Охотник посмотрел на крест, все еще зажатый в моей руке, и сказал:

— Я не вампир из фильма.

Только тут я заметила, что выставила крест вперед, защищаясь, прячась за церковный символ.

Еще одно заблуждение было развеяно на первом году моей жизни в Юково. Нечисть не боится распятий, не любит, конечно, но и не убегает в ужасе. Будь это иначе, наши бы и носа в город не совали, в историческом центре Ярославля чуть ли не каждая улица заканчивается церковью с куполами, которые, как известно, венчаются крестами. Это знание стоило мне клока волос, маленького медного распятия и недели заикания. Иконы в этом плане более действенны.

— Я хочу увидеть, как в твое сердце загонят серебро, — я опустила руку с самодельным крестом, — хочу запомнить, как погаснут твои глаза и услышать последний вздох. Это воспоминание станет не кошмаром, а сладостным сном.

Тём поднял голову, посмотрел на меня и совершил невозможное. Улыбнулся. Не притворно, а так что в его неподвижных и равнодушных глазах зажглась искра жизни.

— Хорошее желание, — сказал ветер. — Зря я думал, что люди разучились мечтать.

Они ждали меня у перехода. Шесть опор и хранитель. Они знали, когда и с чем я вернусь. Не все, но четверо, считая Ефима, точно. На парня в форменном кителе смотреть было больнее всего. Его я всегда считала чем-то лучшим, надеждой, что не все так плохо в этом мире. Что ж, я в очередной раз ошиблась.

Машину я оставила на обочине, совсем как днем раньше феникс. Никто не сказал ни слова. Старик, шагнув вперед, протянул руку, и я вложила в нее жесткий задубелый, давно потерявший цвет шнурок. Огрызок веревочки, которой Сергей Гранин связал перекладины креста между собой, когда ставил первый и единственный памятник на могиле своей жены и сына. Староста сжал его в кулаке, закрыл глаза, прошептал несколько слов и удовлетворенно кивнул. Недостающая часть амулета найдена.

— Как догадалась? — ведьмак передал находку Алексию, и тот, щелкнув пальцами, спалил ее за долю секунды.

— Монета должна на чем-то висеть, — ответила я.

— Она и висела. Я сам сорвал, — проклятый полетел ближе.

— Не сомневаюсь, — пробормотала я, — вы говорили о шнурке! Слова "шнурок", "шея" и "сорвал" в одном предложении — это перебор. Нет, — я подняла руки, когда бес угрожающе качнулся в мою сторону, — я не сомневаюсь, что любой из вас смог бы сорвать хоть шнурок, хоть пеньковую веревку, с шеи человека, правда, попутно сломав ее, а, по вашим словам, Сергей умирал на алтаре долго.

Не к месту вспомнился первый доверенный мамой ключ от... нет, даже не от квартиры, от комнаты в коммуналке. Мне повесили его на шею на кружевной тесьме для сохранности. Тогда-то бабушка Зоя и выдала фразу о незадачливом воришке и оторванной голове, если уж украдут ключ, то вместе с башкой. Тесемка, действительно, была крепкой, уверена, шнурок ни слабее.

— Допустим, — феникс нахмурился, — как ты узнала, куда Сергей его спрятал?

— Он не прятал, — я застегнула куртку под горло, — ключник сказал, что Гранин "связал крест". Не думаю, что он готовился заранее. Он пришел на могилу жены и сына. Крест — это спонтанность, иначе вместо двух кривых палок, были бы ошкуренные и сколоченные доски. "Связал" — слышите? Чем? Тем, что могло быть у него с собой, в кармане, на шее. Ботинок тогда не носили, а в валенках шнурков нет. Предположение, не больше. Но оно оказалось верным.

— Что ж, — староста кивнул, — Теперь, когда проблема решена, ничто не мешает нам установить периметр.

Интонация отчего-то вышла вопросительной, и смотрел он так, словно я в любой момент могла отказаться, словно он ждал этого. Они ждали. Может, и стоило. Но я кивнула.

— Твой амулет? — с облегчением спросил старик.

Я полезла в карманы, сегодня я не столь подготовлена, хотя... почему бы и нет. Еще с прошлой осени у меня валялась горсть мелочи. Не глядя, я достала первую попавшуюся монетку. Это оказалась большая пятирублека. В прошлый раз тоже была пятерка, но копеек. Ставки растут.

— Шутишь? — не поверил Семеныч.

Я повторила слова проклятого:

— Какая разница, что это будет?

Спорить никто не стал, судя по тому, как мохнобровый вращал глазами, ему как раз очень хотелось.

Мы выполнили приказ Седого в этот же день, до заката. Вихрь за спиной ведьмака собрался семь раз, прошел через тела опор и амулеты. Сегодня исключений не было. Заклинание миновало меня, вызвав дрожь испуга и отвращения. Магия прошлась по телу ржавыми граблями, гадкое, но, слава святым, короткое ощущение.

Я держала на ладони горячую монетку, пока старик объяснял, что надо сделать для активации защиты.

— Дай, — прогудел голос над головой, не дожидаясь ответа, бес схватил амулет. Кругляшок металла крутанулся меж внезапно отросших острых тонких когтей, на тон светлее сформированных из черного дыма пальцев. Один из этих эфемерных когтей на секунду погрузился в металл. Я пискнула от неожиданности, как монетка уже вернулась обратно на ладонь, в верхней ее части светлела аккуратная дырочка с оплавленными краями, — Так лучше.

Бес отвернулся, потеряв ко мне всякий интерес, и, не слушая объяснений ведьмака, вылетел со стёжки, быстро нагнал пытающийся отступить от опор лес и растворился в безвременье. Как сказал староста, тропы проклятых.

Гости ко мне пришли вечером, когда солнце давно село, а бабка спала. Я валялась на кровати, то и дело дотрагиваясь до монеты, которая теперь висела на тонкой цепочке на шее. Пришедшие были столь вежливы, что постучали и дождались, пока я открою, правда, на этом дань этикету была исчерпана.

— Рассказывай, — вместо приветствия сказал целитель, проходя в комнату и по-хозяйски усаживаясь на стул.

— Что рассказывать?

— Все, — рыкнул бывший водитель, огляделся и, так как второй стул заняла с вежливой улыбкой Тина, остался стоять, скрестив руки на груди. Да, в гостиной явно не хватает перенесенного в подвал дивана.

— Что еще узнала? — обозначил свой интерес Константин, — старики темнят, шепчутся, вызывали Ефима и Михара, да тот не явился. После возвращения охотника, объявили общий сбор на выходе. Тебя встречали, правда, без цветов и оркестра.

— Было велено молчать и не вмешиваться, — добавил возмущенный Сенька.

— Нам интересно, — сваара была солидарна с мужчинами, но голос звучал куда мягче, — во что именно мы не вмешались.

— Да ни во что, — я устало потерла глаза. — Ждали, что я по обыкновению взбрыкну и встану на защиту слабых и обездоленных.

— А ты не встала? — удивился изменяющийся.

— Не видела смысла. Защищать уже некого, все мертвы.

— Не темни, — поторопил Константин.

— Они сами во всем виноваты, — я вздохнула, — не было никакого похищения. Жену и сына Гранина убрали намеренно, он был слабым звеном, самый уязвимый среди опор. Разгорался конфликт с западниками, на него могли надавить именно через семью, заставить открыть стежку. Вот наши и сыграли на опережение.

— Какие "наши"? — спросил Сенька.

— Семеныч, Алексий, Михар, кто-то еще из прежних опор, Ефим.

— Разряди ружья противника до того, как они выстрелят, — задумчиво пробормотал Константин. — Они исключили саму возможность, а заодно и чистому проверку "на вшивость" устроили. В этот есть смысл, — мужчина потер подбородок и спросил, — доказательства?

— Одни догадки, — я махнула рукой, усаживаясь рядом, — во-первых, письмо. Как оно попало на закрытую стёжку? Кто мог принести послание, если всю почту Гранин получал в городе сам? Ответ прост, его написали здесь и подкинули Сергею в дом, — я покачала головой. — Во-вторых, его семью там называют "баба и щенок". Знаете, кто еще именно так называет Елену и Матвея? Зибин.

— Ключник замешан? — Тина закинула ногу на ногу.

— Скорее, нет, чем да. В результате он потерял больше всех. Тут другое: если долго называть горшок крынкой, скоро так же будет говорить и твой сосед, и сосед соседа.

— Сомнительное доказательство, — целитель поморщился.

— Согласна. Есть еще. Похитители дают ему три дня, по истечении которых он должен открыть вход. Три дня на раздумья и подготовку. Слишком много.

— Утерян эффект внезапности, — согласилась сваара, — если бы потребовали открыть стёжку через час, никуда бы Гранин не делся, побежал бы как миленький, еще и красную ковровую дорожку расстелил.

— Еще одно — несостыковка во времени. Гранин получил письмо, побежал к ведьмаку, тот вызвал ветра и ключника. Они вынырнули, и отсчет пошел по времени людей. Отсюда до "Итвари" два часа, не больше, еще час на поиски, их легко бы нашли, напуганными и замерзшими, но живыми. Кто-то выжидал, к моменту, когда Сергей прочитал письмо, они были мертвы. Их и не собирались возвращать.

— Письмо — фикция, — согласился Константин.

— Они защищали стежку, — неожиданно вступился за старших мохнобровый.

— Я не допущу, чтобы они решали, какая у меня будет семья и будет ли вообще, — рыкнул на него Константин.

— Кто их убил? — недоумевала Тина. — Следов не было, охотник не мог ошибиться.

— Не мог, — подтвердила я. — Два варианта: либо его попросили "потерять след". Маловероятно, если только приказ не отдал сам Седой. Кому другому охотник за предположение, что он может потерять хоть что-то, свернул бы шею, даже ведьмак знает, до какого предела можно управлять Тёмом. Либо там был тот, кто не оставляет следов, тот, кто ходит другими тропами, чем те, у кого есть тела.

— Михар? — фыркнул мохнобровый, — говорят, та девка была наподобие твоей бабки, больная на голову. И с печатью, ее даже бесу не переступить. Скорее, там был закрывшийся демон.

— Я думала об этом. Закрывшийся демон не оставляет следов, но не становится невидимым, а повариха видела мать и сына. Они шли в лес сами, не под угрозой смерти, будь рядом кто из нечисти, не под заклинанием подчинения, ломаные движения кукол-марионеток привлекли внимание. Бес взял не ее, — я тоскливо оглядела гостиную. — Он взял мальчика. Только уходящий в тень деревьев сын мог заставить мать последовать за ним. Она очень боялась леса, но страх потерять Матвея был сильнее.

— Откуда ты знаешь? — Тина наклонилась ко мне.

— Варежка, — ответила я.

— Что?

— Он тоже, как увидел ее, все понял, — раздался голос за спиной.

Я обернулась. Ефим стоял посреди комнаты, голова в фуражке опущена, китель расстегнут, руки в карманах.

— Так это правда? — глаза целителя сверкнули светлой зеленью, — прежняя целительница и опоры погибли исключительно по своей вине. Старшие просчитались. Вы просчитались.

Хранитель молчал, но это молчание было намного действенней слов. Я высказывала догадки, пусть и сама веря в них, Ефим сделал их правдой в глазах остальных.

— Что за варежка? — недоуменно спросил изменяющийся.

— Тём собирает оружие, каждый пробовавший крови трофей, — стала объяснять я, — Тина, к примеру, собирает кулинарные рецепты, — сваара удивленно распахнула глаза, но отрицать не стала, — Семеныч — мыслимые и не мыслимые артефакты. Ключник ключи от всех открытых им дверей. А проклятый вещи тех, чьими телами он пользовался хоть раз, — я повернулась к хранителю. — Вчера в качестве амулета он принес варежку Матвея Гранина.

— Шутка в стиле проклятого. Твою монету он оценил, будь уверена, — в голосе Ефима слышалась горечь, от устаревшего говора так резавшего слух мне и нравившегося парню, родившемуся пару столетий назад, не осталось и следа, он был слишком расстроен. — Тогда выдержки беса хватило на пару месяцев, потом он варежку к остальным трофеям повесил, да еще и на самое видное место. Не знаю, на что рассчитывал, думал, чистый дурак? Или трус? Или настолько рассеян, что не заметит вещь сына, даже когда ее суют под нос? Собраний было много, и человек оказался не так слеп, как говорил Михар и надеялся ведьмак. Цену, которую Гранин заставил нас заплатить, была велика.

— Чистый вас не предавал. Он мстил, — сказала я.

Бывший водитель стоял все в той же позе, на лице хмурая настороженность. Он никак не мог решить, как относиться к тому, что узнал. Мы все не могли. Черный целитель передернул плечами. Тина обхватила себя руками и дернула головой.

Сделать пакость человеку, пусть даже жестокую и убийственную — это одно, а предательство опоры стежки — другое. Нечисть не люди, и слова "для общего блага" не про них.

— Если кто-то хотя бы косо посмотрит в сторону моей дочери, я сдам стёжку и всех вас первому встречному, — честно предупредила я.