Сеньора Стефания, как звали мать Хуана, кивнула — понимала. Кажется, к этому моменту она претензий не имела, но только к этому моменту.
— Ты уверена, что это любовь? — усмехнулись её глаза.
— А вы как думаете? Столько искать, потратить столько сил ради прихоти?
— Кто тебя знает! — задумчиво покачала она головой, голос её сквозил иронией. Бэль чувствовала, она специально её провоцирует, проверяет, но сорвалась, как последняя девчонка:
— Это неправда! Я не такая! И это никакая не прихоть! Я правда люблю его и хочу найти!
Никакого эффекта. Сеньора Стефания продолжала пронизывать её делано-равнодушным взглядом.
— Мне жаль, — взяла себя в руки Бэль, — что не могла помочь ему. Я знаю, что его заказали, его одноклассник, Бенито Кампос. — Лицо сеньоры Стефании при этих словах посерело. — Я с ним только что разговаривала, и поверьте, он запомнит этот разговор на всю жизнь. Но раньше — не могла. Простите.
— Я не осуждаю тебя, — покачала головой сеньора. — Понимаю. — Помолчала. — Он тебя искал. Но не нашёл.
— Потому, что меня не было! — Изабелла почувствовала, что из глаз готовы политься слезы. — Поверьте, я люблю его! И это не прихоть! Да, я взбалмошная! Я... Аристократка! — сформулировала она. — Но я изменилась. Уже изменилась. И после покушения, и пока искала его. И изменюсь ещё. И мне плевать, кто он, каково его происхождение. Я хочу быть с ним, несмотря ни на что. Кем бы он ни был.
— А твоя мать?
Изабелла пожала плечами.
— А что она сделает? Я представлю его маме, она убедится, что он достойный человек, и...
— И? — Губы сеньоры Стефании медово растянулись, но в глазах появилась сталь.
— И поможет ему, — закончила Бэль, но без особой уверенности. — Поможет встать на ноги. Заняться чем-то полезным, достойным.
— Достойным тебя? Дочери Леи Веласкес?
Изабелла почувствовала себя окончательно сбитой с толку. Но это был её бой, она не могла его проиграть.
— Мама сама была замужем за человеком неблагородного происхождения, — нашла она аргумент. — Она должна принять Хуана. И примет. Я обещаю.
— И что из всего этого вышло? Из её замужества? — в лицо усмехнулась сеньора Стефания. — Ну-ка, напомни?
Бэль посерела. Да, не тот она выбрала аргумент, ой не тот.
— Ну, что же ты замолчала? — издевалась сеньора Стефания. — Давай, говори: 'Они развелись'.
— Они развелись, — повторила Изабелла.
— А почему они развелись? — голос женщины так и лучился ехидством.
— Я была маленькая, — попробовала уйти от темы Изабелла, но это, естественно, было бесполезно.
— Зато я — нет. И я внимательно следила за историей отношений в королевской семье. Как, впрочем, и вся Венера.
— Твоя мать выскочила за отца из опасения, что её мать, лежащая с болезнью после покушения, знающая, что проживет недолго, насильно выдаст её замуж, — сверкнули глаза сеньоры Стефании. Она не собиралась щадить её, и Изабелла понимала, что была в своем праве. — Предвосхитила события, перестраховалась. И короновавшись, сделала всё возможное, чтобы дистанцироваться от мужа, 'презренного быдла'. Указать ему место. Она подставляла его, выставляла посмешищем. Игралась им. Делала дураком. С одной единственной целью — чтобы показать аристократии, своему кругу, что она — это она, королева, а он — всего лишь плебей на её службе и никак не может запятнать её честь и достоинство, несмотря на брак.
Дальше — больше. Помнишь, что было, когда он взбрыкнул? Попытался заставить её с собой считаться?
Изабелла была готова провалиться сквозь землю, но земля не проваливалась.
— Она запретила ему видеться с детьми! — повысила голос сеньора Стефания. Изабелла поняла, сей факт возмущал её особенно. И не только её, далеко не только её. — Она держала его за карманного бухгалтера, делающего грязную работу, но когда не нужен, мирно сидящего в кармане в режиме ожидания. Недостойного даже того, чтобы видеться с детьми. Собственными детьми! Которых она родила от него, а не от кого-то аристократа!
Дети, Изабелла! Как назвать человека, использующего для шантажа собственных детей?
Бэль поняла такую резкую реакцию этой женщины. Ей было всё равно на её славу и 'приключения', обсуждающиеся время от времени в сетях. Ей было всё равно, что она — аристократка, и даже принцесса. Всё это затмевало то, что она — дочь своей матери, Леи Веласкес, которую презирала и люто ненавидела. И девушка не знала, что можно сказать в оправдание, в защиту. Ибо всё, что сеньора Стефания говорила, было именно так.
— Ты неплохая девушка, — усмехнулась хозяйка, сверкнув глазами, подводя итог своей речи. — Но я не хочу такую судьбу для своего сына. Он — не сеньор Серхио, он не выдержит такого.
— Но я не... — Изабелла почувствовала, что по щекам текут горячие влажные капли, а глаза щиплет.
— Ты — нет, — кивнула женщина. — Ты — не она, да. Но она, — сеньора указала пальцем в потолок, — она! И ты ничего не сможешь сделать против её воли.
— Я буду бороться! — воскликнула Бэль. По щекам текло два ручья. — Я смогу убедить, что Хуан — хороший! Чтобы она приняла его!
— Хорошо, допустим. Подчеркну, допустим, не факт, что она пойдёт у тебя на поводу. А как же аристократия? Как же эта гнилая прослойка общества, к которой вы принадлежите? Как они отнесутся к Хуану, и что за этим последует? Сможешь ли ты защитить его от них? Всех них?
Нет, не сможешь! — презрительно выплюнула сеньора Стефания. — Как бы ты его ни любила, на него, сына проститутки и быдло из быдл, начнётся охота. Травля. И какой бы он ни был талантливый, какой бы ни был одарённый, он не сможет ничего им доказать.
Его сотрут в порошок, ваше высочество. Уничтожат морально. Он будет драться, до последнего, поставит на кон всё, но проиграет, ибо у него изначально не будет шансов. Поверь, я знаю своего мальчика, знаю, что говорю. Это раздавит его. Он не сможет жить в унижении, подстроившись, как твой отец, Хуан не из таких. А значит...
Что 'значит' сеньора Стефания не сказала. Но это и не требовалось.
— И всё это, — грустно выдавила она, — только если твоя мать его примет и защитит. Что, зная её, под большим вопросом.
Но и это ещё не всё. — Сеньора не закончила. — А что произойдет, если ты поддашься, поверишь сплетням, распускаемым знатью и оттолкнёшь его? Что с ним будет в этом случае?
А если ты его разлюбишь?
Пауза.
— У него не будет обратной дороги, пойми. Это один раз и навсегда. Как и у твоего отца. Но повторюсь, он — не сеньор Серхио, он так не сможет.
Вздох.
— Я — мать. Ты — мать будущая. Ты ведь станешь ею, рано или поздно. Так пойми меня правильно, как мать — мать. Я не против тебя. Я просто желаю добра своему ребёнку.
Не ищи его. Оставь в покое. Откажись. Если любишь.
— Ты понравилась ему, не буду скрывать, — оговорилась она. — Но есть вещи, которые выше нас, выше всего этого. Дай моему сыну жить своей жизнью, не калечь его. Оставь свой мир себе, а ему — его.
— Это всё, что я хочу сказать, ваше высочество, — закончила она. — Прости меня, если задела, но думаю, мы должны быть честны друг с другом, не так ли?
Бэль промолчала.
— Прощай.
— Прощайте, сеньора... — Она кивнула и встала. Не чувствуя ног добралась до двери, где её встретила бледная, как мел, Лана, которая и помогла обуться. Уже выходя, чувствуя взгляд сеньоры Стефании за спиной, она обернулась:
— Может всё же скажете где он?
Та покачала головой.
— Зачем? С ним всё в порядке. Он в безопасности.
— Я хочу с ним встретиться. Несмотря ни на что.
— Хорошо, встретитесь, — пожала та плечами. — А что потом?
И сама же продолжила:
— А потом начнётся ваш роман, это безумие, которое не остановит и 'Экспресс любви' на полном ходу. И всё случится ровно так, как я тебе сказала.
Ты не сможешь защитить его. Ваша семья не сможет защитить его. Никто этого не сможет. Особенно твоя мать.
Ты уже взрослая девочка, Изабелла. И всё понимаешь. Так сделай последний шаг — отпусти его. Отпусти, если на самом деле любишь. Откажись. Этим ты спасешь моего мальчика. Спасёшь на самом деле, даже если он не узнает.
Бэль хотела сказать что-то в ответ, но вновь почувствовала предательскую влагу на глазах и быстрее пули выскочила за дверь.
Она неслась по лестнице, как угорелая, перепрыгивая через несколько ступенек, и успела добежать до машины. И только там, уткнувшись в подушку кресла, разревелась.
Она рыдала так, как не рыдала никогда. Это была боль: сплошная боль, без конца и края. Счастье, мечта, к которой столько стремилась, оказалась фикцией, химерой.
Да, она может найти Хуана. Может надавить на отца, тот откроет его местонахождение. Но действительно, что будет после этого?
Они могут принять Хуана, как ее любовника. Партнёра по танцам или ещё какого-то проекта, в своё время она сочинила много сценариев, как вытащить парня 'наверх'. Но 'партнёр по танцам', с которым она спит, и муж, спутник жизни — совершенно разные вещи.
И отец, и тем более мать горой встанут против. И она, действительно, совершенно ничего не сможет им противопоставить. Она — никто, и слава богу, что хоть это недавно поняла.
А Хуан... Сеньора Стефания права, он не сможет терпеть обиды. Во всяком случае, тот Хуан, которого она помнит. Этот юный бандит Кампос — наглядный пример; он дрался с ним, бился не на жизнь, а на смерть, и вышел победителем. Так же будет драться и с любым другим противником, из любого другого круга.
Но одного этого недостаточно. Их миры слишком разные, чтобы победить ЗДЕСЬ.
Это будет конец, финиш. Финиш ЕЁ Хуана, которого погубит она, и только она. А другой, отчаявшийся и сломленный, ей не нужен. И виновата во всем будет взбалмошная девчонка по имени Изабелла Веласкес.
Слёзы хлынули вновь. Она не чувствовала, как уткнулась в заботливое твёрдое плечо, как её обняла рука в доспехе. Как ладонь со скинутой латной перчаткой принялась нежно гладить по волосам. Как мягкий голос что-то говорил медленным речитативом, похожим на колыбельную песню. Ей было плохо. Так плохо ещё не было никогда. И вряд ли когда-нибудь будет.
Ибо это должно быть её решение. Не его, не мамы, не отца и не сеньоры Стефании. И она примет его — должна принять. Вот выплакается и примет, благо, до дворца ехать далеко. И забудет. Всё-всё забудет!
...Потому, что любит.
* * *
Из объятий Морфея меня вывела тряска. Будто землетрясение какое, или болтанка при взлете орбитального челнока!
— Хуан! Хуа-ан!!! Проснись!!!
В голосе паника. Я подскочил, входя в боевой режим, готовый ко всему...
...Но тут же опал. Перед кроватью нашего гостиничного номера на стуле, закинув ногу на ногу, сидела Катарина. Вся из себя, в парадном кителе, волосы накручены и уложены. Глаза довольно сверкают, на губах улыбка сытой кошки.
— Хуан, кто это?! — прошептала Марина, надвигая одеяло до подбородка. Кажется, она была на грани истерики.
Я подбадривающее улыбнулся.
— Свои, не дрейфь.
— Что значит, свои? — хлопнула она глазами — Ты её знаешь? Это твоя знакомая?
— Да, знакомая. — Я устало упал назад на кровать. Потянулся. — Катюша, ты чего припёрлась?
— Грубо, Чико, — бесстрастным голосом проговорила та. — Дерзишь старшим. Нехорошо!
— Да перестань ты! Не трясись! — Я постарался, чтобы новая улыбка, адресованная Марине, выглядела как можно более успокаивающей. — Ничего она нам не сделает. Я же говорю, всё в порядке.
— Но она в форме! — возразила та.
Я приподнялся и посмотрел в её глаза, пытаясь воздействовать, как учила Лопес. Вряд ли получалось, но в свои права вступала банальная психология, а на этом поле у меня шансы были.
— Марин, всё нормально!
Понимание медленно-медленно проступало в её глазах, растворяя на пути исторически устоявшиеся стереотипные барьеры. Вначале исчез страх, потом пришло недоумение. Затем появилась злость, и моя новоиспеченная жена подалась вперёд:
— Что происходит, Хуан?!!
Так-так, гневные нотки. Но пока только нотки. Я миролюбиво пожал плечами, разрывая контакт.
— За мной пришли. Нужно ехать. Дела.
— Какие дела? Куда ехать?
— Не знаю. Но думаю, она скажет, — кивнул я на Лока Идальгу.
— Кто эта женщина? Что вообще происходит?
Я вновь потёр виски, пытаясь прийти в себя. Голова раскалывалась. Дело в том, что, несмотря на детоксин, вчера мы вновь употребляли. Не много, совсем чуть-чуть, не сравнить с моим предыдущим запоем. Просто, чтоб отпраздновать знаковое событие. Но на старые дрожжи получилось ой-йой-ой. А похмелье — страшная штука, даже такое слабое.
Что происходит? Если честно, я и сам хотел бы это осознать. Не ЗНАТЬ — я знал. Как теоретик, следящий за происходящим со стороны. А ОСОЗНАТЬ, прочувствовать, вжиться. Принять и решить, как быть дальше. Что делать, через день? Через месяц? Через год? И особенно прямо сейчас, ибо с последним были самые большие сложности.
— Она — королевский телохранитель, — наконец, ответил я. — Майор. Позывной 'Ласточка'. Моя знакомая.
— И по совместительству куратор, — добавила 'Ласточка', вроде бы без эмоций, но я слышал в голосе столько яда, что это не могло быть истиной.
— Куратор? — автоматически повторила Марина.
— Куратор, куратор, — кивнула Катюша. — Твой муж не сказал тебе?
— Муж?..
Марине тоже было сложно принять новый статус, как и мне. Слишком мало мы были знакомы, слишком резкие перемены произошли за каких-то несколько часов.
— Конечно, не сказал. — Лока Идальга и усмехнулась. — Хуан, ты в своём уме? Я понимаю, одно дело ездить по ушам простой девочке с района. Но если эта девочка стала твоей женой, твоей семьёй, она достойна хотя бы знать, что происходит. Не считаешь?
Я замотал головой, пытаясь избавиться от наваждения. Слишком резкие перемены, слишком мало я всё обдумал. И как оказалось, слишком заоблачные строил планы.
— А ей это надо, всё знать?
Глаза Катарины сверкнули разъярённым блеском.
— Хуан, СЕМЬЯ — это семья! Это понятие свято! Ты можешь трахать кого угодно и сколько угодно, но если связываешься законными узами, должен отдавать отчёт, что теперь жизнь пойдёт совершенно иначе! Ты ведь и дальше собирался ездить ей по ушам, так?
Отвечать не требовалось.
— Тогда продолжу я, как человек, обязанный исправлять твои ошибки. Особенно сделанные по глупости. — Она повернулась к Марине. — Он — мой подопечный. В данный момент проходит обучение в корпусе королевских телохранителей. Как первый мальчик за всю его историю, экспериментальный проект. Нет, он не бандит, и эта куртка была нужна для антуража при проведении боевой операции. Да, он, действительно, проходил испытание кровью, совершал первое в жизни убийство по приказу, здесь этот сеньор тебе не соврал.
'Банда' же, в которую он входит, это мы. На самом деле это не совсем неправда: если посмотреть под определённым углом, наша структура очень похожа на банду, так что тут он скорее недоговаривал, чем врал. Мы, как и бандиты, не соблюдаем законов, не подчиняемся правоохранительной системе, не чтим исконные ценности людей вроде права на жизнь и соблюдаем некоторые кровавые традиции, вроде мщения за своих, как это делают эскадроны.
