Отловив (что походило на ловлю зайца в чистом поле) хомма и надавав ему подзатыльников, чтоб не смел больше прятаться, я задумался на тем, смыться ли мне сразу или повременить. Мне бы дураку взять тогда и уйти по-английски, прихватив с собою горбуна. Но я подумал, что в присутствии представителей Поста ведьма не осмелится убить хомма. А раз так, имело смысл задержаться на минутку и выяснить, не получится ли так, что ведьма будет вынуждена — чего бы мне очень не хотелось — рассказать кондотьеру и про Тайник, про которой он ни гу-гу, и про угрозу, нависшую над Вещью Без Названия. Выяснить это можно только одним способом — подслушать, о чем они говорят. Поэтому я, продолжая крепко держать карлика за руку, подошел к ним как можно ближе, но так, чтоб это не выглядело бесцеремонно, и развесил уши.
Как ни старался, как ни напрягался, ничего толком не расслышал. Говорили они чуть ли не шепотом, и даже когда разговор пошел у них на повышенных тонах, разобрал я только несколько слов. Слова это были страшные: "правовое отношение представительства", "юрисдикция", "субординация", "служебная этика", "превышение полномочий" и "посох Азута". Все эти слова произнес Архипыч. И он же, в какой-то момент покосившись на меня, сказал, прибавив громкости:
— Тридцать три.
Пришлось отойти.
Хотя ничего толком я не узнал, появилась уверенность, что Варвара держится стойко и фиг в чем-либо кондотьеру признается. И еще одно я понял: Архипыч страшно недоволен тем, что ведьма сунула нос в его епархию без спроса. Впрочем, в этом его неудовольствии как раз ничего удивительного не было. Молотобойцы терпеть не могут, когда спецслужбы Малых советов (будь то карагот Великого круга пятиконечного трона или же контрразведка Большого собрания несущих Дар) проводят свои операции в зоне ответственности Поста. И уж тем паче, когда они их проводят без предварительного согласования.
Не знаю, чем бы закончился напряженный разговор между главным опером и тайным агентом (надо думать, ничем хорошим), но только вскоре им стало не до выяснения того, кто из них круче. Случился переполох, виновником которого стал горбатый карлик.
Он все это время скулил, требовал, чтобы мы ушли, грозил мне всяческими карами и периодически порывался выскользнуть. Но я держал его крепко. Так крепко как Кист Рода в "Четырнадцати футах" Александра Грина. До тех самых пор его так держал, пока он меня, извернувшись, не укусил пребольно (натурально — бультерьер) за кисть между большим и указательным пальцем. Я вскрикнул, невольно ослабил хватку, и он, сволочь такая, побежал куда-то на выход.
Первой на его побег отреагировала Варвара. Видать, ни на секунду она не выпускала хомма из поля зрения, а может, даже и Виденья. Оттолкнув Архипыча с такой силой, что он чуть не упал, она тут же припустила за карликом. Тот, учуяв погоню, заработал локтями с бешенством жерты, а когда Варвара была уже на расстоянии руки, точнее — меча, он вдруг взлетел. Взлетел самым дивным образом. Сначала треснул, будто переспевший бутон цветка, его уродливый горб, потом, раздвигая и расширяя щель, наружу пробились два сморщенных черных крыла-лепестка, а когда они расправились и стали упругими, хомм замахал ими часто-часто, легко оторвался от пола, на секунду завис, взвизгнул радостно и устремился к прорехе в своде.
Варвара и тут не растерялась. С завидным проворством перейдя в состояние левитации, взмыла свечой, нагнала беглеца и схватила его за ногу. Затем потянула его вниз и в который раз за последние полчаса замахнулась на него мечом. Но и на этот раз ей не повезло.
Зеленая огненная дуга была уже в сантиметрах от шеи карлика, когда он внезапно и с той невероятной легкостью, какая присуща сказочным снам, превратился в огненную хризантему. Все произошло мгновенно. Только-только был перед глазами огромный черный жук, но раз — и вот уже пульсирующая шаровая молния. И сразу за этой удивительной метаморфозой случился такой мощный взрыв, что ни я, ни Архипыч, ни его бойцы не сумели устоять на ногах. Всех нас уложила ударная волна.
Когда я мягко приземлился на керамзит, чистый и сильный голос неведомой женщины пропел в моей голове: "Он говорил мне: будь ты моею, и будем жить мы, от страсти сгорая". А потом песня сменилась звоном. А может, не сменилась. Может, она и была тем звоном. Вернее, звон ею.
Глава 21
Помимо того, что взрыв нас всех оглушил и раскидал кого куда, он еще и деактивировал мечи молотобойцев, поэтому вокруг стало темно, как в брюхе левиафана. Когда успокоилось все, чему положено было дрожать, и затихло все, чему должно было гудеть, Архипыч грозно прорычал:
— Кто-нибудь посветит? Или я так и буду тыкаться, как мышь слепая?
Выполняя распоряжение полковника, Силу молотобойцы тратить не стали, поставили на колеса оставленный Ирмой мотоцикл. Завелся он не сразу, покочевряжился немного, когда же затарахтел, мощного света его передней фары вполне хватило, чтобы увидеть то, о чем я догадывался, но во что боялся верить: хомм и ведьма исчезли.
Вот и все, подумал я. Вот и все.
Поднялся неспешно, стер с лица пепел, стряхнул с волос всю ту дрянь, что налипла при падении, и направился к Архипычу, который с деловым видом что-то уже рассматривал у себя под ногами. Встав рядом, я прокашлялся (во рту было горько, в горле першило) и поинтересовался — а ну как ошибаюсь? — его профессиональным мнением:
— Как думаешь, где они?
— Погибли, — ни на секунду не задумавшись, с обидным равнодушием ответил кондотьер.
— Уверен?
Он наклонился, поднял с пола и сунул мне то, что при ближайшем рассмотрении оказалось бляхой Варвары:
— При иных раскладах она бы эту штуку ни за что не бросила.
Машинально приняв под завязку наполненной Силой артефакт, я в следующую секунду опомнился и тут же протянул его назад. Но Архипыч решительно мотнул головой и даже спрятал руки за спину:
— Мне без надобности.
— Как так? — вяло удивился я. — Это же вещдок.
— Зачем мне вещдок, если протокола не будет?
— Почему не будет?
— Потому что расследования не будет.
— Почему?
— А почему мужик в кафтане, а баба в сарафане? — попробовал отмахнуться Архипыч.
— Нет, скажи, почему? — настаивал я.
Он поглядел на меня пристально, силясь понять, издеваюсь или просто туплю. Обнаружил, что издеваться и не думаю, и выдержанно, как уцелевший контуженному, стал объяснять:
— Потому, Егор, что хомм не регистрировался, а ведьма промышляла без предписания и на учет не вставала. Вот почему. — Тут он для красочности начертил руками в воздухе огромный круг. — Их тут как бы официально и не было вовсе. Пришли без приглашения, и ушли, следов не оставив. И слава богу. Я даже докладывать никому не стану. На кой мне лишняя головная боль. Понял? А бляху, если хочешь, себе оставь. На память.
Спорить я не стал, стер рукавом пыль с осиротевшего артефакта и сунул его поглубже во внутренний карман куртки. А когда пуговку застегнул, только в этот момент осознал в полной мере, что произошло. Вздохнул: эх, Варвара, Варвара, все у нас, как в той песне, грустно и очень обычно вышло. Ушла от меня, и в ночь теперь слезно кричу.
Действительно прорычал от обиды, горечи и бессилия что-то непотребное, взъерошил волосы двумя руками и задал на рикошете вполне себе такой риторический вопрос:
— Скажи, Серега, отчего так несправедливо все устроено на свете?
— О чем ты? — наморщил лоб кондотьер.
— Почему нельзя жизнь на жизнь обменять? Как бы, согласись, было здорово иметь право на такой обмен. Это могло бы нас хоть как-то примирить с равнодушием бытия.
— Это ты сейчас о даме из карагота говоришь?
— Нет, я не о Варваре. Ее жалко... — Поймав недоверчивый взгляд кондотьера, я повторил твердо: — Да, Серега, жалко. Неплохая она баба была. Честное слово, мне жалко ее. Только ведь она мужественно и до конца прошла путь, который выбрала сама. Это такое дело... Сам знаешь, какое. А вот Лера не при делах. Невинная жертва колдовского беспредела. И еще драконьей глупости. Скажи, как ее спасти?
Громко хлопнув в ладоши, Архипыч сначала объявил окружившим нас бойцам:
— Господа, операция закончена, всем спасибо, отходим. — Потом положил руку мне на плечо и, увлекая на выход, вздохнул: — Вообще-то, Егор, расклад действительно грустный. Хомма больше нет, проклятье снять некому. Если честно, ума ни приложу, что теперь делать. Даже не знаю, что и посоветовать.
— Может, попробовать добраться до его хозяина? — ухватился я за соломинку.
— Смеешься? Мы тут между делом подноготную горбуна пробили и кое-что выяснили. Знаешь, кто его господин? Сказать?
— Не надо, сам знаю.
— Да неужели?
— Представь себе.
— Ну вот и отлично. Вот и отлично. Подумай теперь, где ты и где он.
— А что теперь, прикажешь лапки кверху поднять? — сбросив руку кондотьера с плеча, спросил я запальчиво. — Сдаться предлагаешь? Это у вашего брата ни друга, ни свата, а мы, драконы, своих в беде не бросаем.
С моей стороны это было, конечно, злым и несправедливым выпадом. Я это сразу понял, как только отчебучил, но слово, как известно, не воробей. Только и оставалось, что смущенно набычиться.
Вопреки моим ожиданиям кондотьер ни оправдываться, ни осуждать меня не стал. С самым невозмутимым выражением лица откинул полу расстегнутой кожанки, вырвал из-за ремня плоскую флягу и протянул:
— На вот, дракон, глотни коньячку. А то видок у тебя какой-то потерянный.
Возмущенно фыркнув, дескать, посмотрел бы я на тебя, окажись ты на моем месте, флягу я, однако, у него взял. В знак примирения. А вот дальше случилось странное: ко рту поднести эту серебряную штуку с личным гербом рода Беловых (на острие меча взъерошенный снегирь с цветком кислицы в клюве) у меня не получилось. Руку сначала судорогой свело, а потом ее любимую, рабочую, правую обожгло от кончиков пальцев до предплечья таким нестерпимым огнем, что захотелось благим матом заорать.
— Что с тобой? — озаботился Архипыч, приметив, что мое лицо исказила гримаса боли.
— Руку печет. Похоже, Серега, горю.
Простонал я эти бодрые слова, выронил в следующую секунду флягу и, поскольку мир вокруг предательски поплыл, стал оседать.
Рухнуть не успел. Вернее, не дали. Моментально среагировавший Архипыч подхватил меня с одной стороны, подбежавший Володя Щеглов — с другой. Аккуратно усадили на пол, быстро сорвали куртку, а потом вытряхнули и из свитера. Тот боец, который вел мотоцикл, моментально развернул его и направил на меня луч фары.
— Ни фига ж себе картинка, — не сдержавшись, сказал Володя и даже присвистнул после этого от удивления.
Повернув и чуть наклонив голову, я увидел, что от запястья к плечу тянутся по пылающей моей руке похожие формой на побег плюща стигматы. Изрядные, надо сказать, стигматы. Таким бы, пожалуй, позавидовал сам Франциск Ассизский.
Внимательнейшим образом осмотрев эти уродливые кляксы и борозды, Архипыч спросил:
— Где это тебя, Егор, так угораздило?
— Горбун, гад, цапнул, — озвучил я первую пришедшую на ум версию. — Сдается, слюна у него ядовитая. — Потом еще раз глянул на руку, на черно-кровавый "напульсник" вокруг запястья, и справедливости ради внес уточнение: — А может, не хомм виноват, может, ведьма. Хватала вот здесь, дергала... Вполне возможно, что это она посеяла проклятое семечко.
— А зачем это ей надо было? — полюбопытствовал Володя.
— Черт его знает, — ответил я. — Да мне теперь уже и без разницы, зачем. И кто это сделал, тоже, честно говоря, теперь без разницы. Одно скажу: кто бы это ни был, дело свое он знает. Боль адская. Как думаете, братцы, выживу?
— Не дрейфь, дракон, — ободряюще похлопав меня по плечу, успокоил Архипыч: — Жить будешь. Если, конечно, еще от жизни не устал.
И вновь стал рассматривать мои кровоточащие язвы с тем увлеченным видом, с каким студенты-биологи впервые препарируют лягушку.
— Командир, — предложил между тем Володя, — может, его в нашу больничку? Мы это мигом сейчас.
— Отставить больничку, — строго осадил подчиненного Архипыч. — Не нужно никакой больнички. Это не колдовская хворь, тут другое. Давай-ка, Нырок, отводи парней. Грузитесь — и вперед, на базу. А мы с драконом тут немного еще пошепчемся. Все понял?
— Есть, мой коннетабль, — взял под козырек Володя.
— Объяви, что развод будет в девять, — добавил Архипыч уже ему в спину. — Пусть парни немного выспятся.
И вновь Володя ответил бодро:
— Есть, мой коннетабль.
Похоже, ему искренне нравилась эта мужская игра.
Как только бойцы оставили помещение, все вокруг вновь погрузилось в кромешную тьму.
— Ну и на кой хрен сдался им этот мотоцикл, — возмущенно покачал головой Архипыч. — Как дети малые, ей-богу. Траться теперь.
Поворчал, но завесил над нами копеечное солнце, после чего подобрал с пола и сунул мне флягу в здоровую руку:
— Ты все-таки, Егор, хлебни давай. Оно, знаешь, не помешает.
Я сделал добрый глоток ("коньячок", кстати, на деле оказался ядреным дагестанским бренди), перевел дух и посетовал:
— Банку с бальзамом одному человечку сегодня заслал, вот бы сейчас пригодилось.
— Без мазей твоих вонючих управимся, — пообещал Архипыч. Энергично потер ладонь о ладонь и попросил: — Ты главное, дракон, расслабься и не мешай.
Я глазом не успел моргнуть, как он уже схватил меня огромной пятерней за запястье больной руки, сжал до хруста, и какое-то время держал так, не ослабляя хватки.
Поначалу боль усилилась (я даже порывался вырваться), но мало-помалу стихла, потом совсем ушла, кровь, сочащаяся из ран, стала быстро сворачиваться, сами раны — покрываться рубцами. Вскоре я смог пошевелить пальцами, а там и вовсе отпустило. Архипыч это почувствовал и больше нужного держать не стал.
— Премного благодарен, — сказал я, когда все закончилось. — Вот не знал, что ты, Серега, знатный эскулап. В отставку выйдешь, сможешь практику открыть.
— Я уже решил, что буду звездочетом, — сказал Архипыч в ответ и даже не улыбнулся.
А я сделал еще один глоток, вернул ему флягу и, потянувшись к свитеру, спросил:
— Ты сказал, что это не хворь, а тогда что?
— Письмо, — пояснил он.
— В каком смысле письмо?
— В самом что ни на есть прямом. Это обыкновенное письмо, написанное на унгологосе. Впрочем, может и не письмо, а записка. Одним словом, какая-то эпистола.
— Шутишь? — не поверил я.
— С такими делами не шутят, — строго ответил кондотьер. — Страшно сказать, но грех утаить: кто-то из этих двух Темных оставил тебе послание. Вернее, конечно, не оставил, а передал, поскольку оба были высшими магами, а не великими, стало быть, унгологоса не ведали.
У меня не было оснований ни верить словам Архипыча. Даже напротив — имелась масса причин ему поверить. И я поверил. А как только поверил, так сразу, что вполне естественно, захотел узнать, какое такое послание мне оставили. Похлопал себя осторожно (конечно осторожно, ведь еще помнил недавнюю боль) левой рукой по правой и спросил:
— Ну и что же тут, Серега, написано?
