Моя Святая Земля

— Я не подумаю, — пообещал Алвин, забыв состроить циничную мину. — Обними, если захочешь, ладно? Если государь и мой брат за это не повесит обоих, — мрачно добавил он, спохватившись.

Эральд рассмеялся. Сэдрик слушал, держа здоровой рукой локоть больной — и Джинера совершенно неожиданно порывисто обняла и его, смахнула чёлку и погладила по изуродованной щеке.

Сэдрик поразился, он просто остолбенел с широко раскрытыми глазами, а принцесса сказала:

— Тебя уже давно пора обнять. Ты честно заслужил. Дарить тебе что-то я не смею — не из тех ты плебеев, Сэдрик... но, надеюсь, ты примешь мою дружбу, как подарок?

Сэдрик ужасно смутился, смешался, растерялся, неловко взял Джинеру за руку — и не осмелился поцеловать, только чуть пожал. Эральд наблюдал — и думал, что всё вместе выглядит, как присяга друг другу.

Случись беда с любым из них — остальные ради его памяти будут продолжать общее дело. К тому же, случись что с Эральдом — ребята будут защищать Джинеру. В подвале Малого Замка не только вернули душу Алвину — с душами остальных тоже что-то произошло.

И ад остался тенью, голосом без силы.

— А жрать мы сегодня будем? — спросил Алвин и всем напомнил, что надо завтракать и что после завтрака — куча дел.

Есть хотелось, но просто завтрака ожидаемо не вышло. Эральд, пытаясь намазать на хлеб кусок запечённого паштета, который не намазывался, думал, что, похоже, любой разговор Великолепной Четвёрки между собой теперь будет очередным королевским Советом. Джинера, не участвовавшая в утреннем разговоре, продолжила его, словно знала, о чём шла речь — рассказала ужасную историю о деревне, подлежащей сожжению, и четырёх золотых налога. Алвин слушал, забыв на тарелке надкушенный кусок, окаменев лицом — и, в конце концов, взглянув на Эральда виновато, сказал:

— Нам понадобится пересматривать всё, что относится к финансам, Эр. Налоги, пошлины, законы, которые принимали мои упыри...

— Да, — кивнул Эральд. — А почему у тебя такой вид?

— Мне надо было сделать это раньше, — сказал Алвин; его щёку и скулу свело судорогой, он принялся тереть лицо. — Как ни крути, я виноват в развале больше всех.

— Не мог ты ничего сделать, — сказал Сэдрик. — Тебе было не до политики. Думаешь, мы не понимаем?

— Будешь казнить Совет — поднимусь на эшафот, — Алвин мотнул головой. — Я слишком долго молчал.

— Алвин, уймись, — сказал Эральд. — Я уже говорил, никаких казней. Уж тем более — уж точно не собираюсь казнить тебя, хватит уже об этом.

— То есть, они могут спокойно разойтись?

— Нет. Мы вернём украденное — наверное, понадобится конфискация их имущества, да? — а их отправим по деревням.

— И все решат, что ты милуешь ворьё.

— Думаешь, пасти овечек, лишившись положения и денег, им будет так легко и приятно? Мне кажется, что ворьё должно понять, в каком положении из-за них оказались деревенские жители. Это важнее, чем показательная кровища на площади.

— Допустим, — Алвин дёрнул плечом. — Выбей из них всё — и пусть катятся доить козлов. Можешь быть милосердным, раз благой — ладно. Но пусть им объявят на эшафоте — пусть они хоть на минутку ощутят, что натворили. И — те, на площади, должны же порадоваться?

— Это их порадует?

— Их разоряли. Покажи, что есть справедливость. Объясни в указе. А то ведь никто не узнает, что ворьё насовали мордой в грязь. Должны узнать все.

— Алвин прав, я думаю, — сказал Сэдрик.

Эральд кивнул.

— Хорошо. Пусть так... А кстати... интересно, сколько народу твоя банда убила, сослала и заточила не за преступления, а потому что ей было выгодно? Не хочешь поинтересоваться этим вопросом? Солдатами, которые выбивали налоги, теми несчастными, которых выгоняли из дома и отправляли на каторгу — наверное, и другие случаи есть...

Алвин грохнул по столу кулаком:

— Ну почему, почему я должен этим заниматься?! Ты должен — ты, не я, срань Господня, мне тут не место, мне место там! На дыбе мне место, а ты со мной...

— Алвин, прекрати истерику, а? — сказал Сэдрик. — Хочешь что-то поправить и искупить — так искупай, пламя адово, а не ори! От твоих воплей никому не легче, от тебя на дыбе тоже никому не будет легче.

— Он покричит, успокоится и начнёт работать, — сказала Джинера с чуть заметной усмешкой. — Он всегда так. Просто подождите минутку.

Алвин хмыкнул и скорчил презрительную мину:

— Ага, без одержимых — никак...

— Кончай кокетничать, — улыбнулся и Эральд. — Ты ведь слышал?

— Ну да, да! Слышал я, слышал! Хочешь, пойдём в Уютный Дом, поглядим на то, что от них осталось! Хочешь, я тебя в каменоломни провожу! Сделаю всё, что хочешь!

— Алька, Алька... — вздохнул Эральд. — Пугаешь меня, что ли? А ведь нам и впрямь придётся. И в тюрягу, и в каменоломни, и смотреть на всё своими глазами — иначе нам будут врать, точно так же, как врали тебе. Сейчас мы с Сэдриком и Джинерой ещё успели что-то увидеть — а что будет потом? Придут новые взрослые, сделают умильные лица и будут врать, что всё-всё исправили. Но не шевельнут и пальцем. Ты сам говорил: те, на площади, должны увидеть, что есть справедливость. Давай её как следует покажем. Не только на эшафоте.

— Суки, — буркнул Алвин, швыряя вилку. — Ладно. Скажешь, чтобы разгребал дерьмо — буду разгребать... — и вдруг рассмеялся. — Эр, это верно было, про деревню для ворья! Иногда легче умереть, чем разгребать своё дерьмо, особенно если его много, дерьма! Я понял.

— Наконец-то, — сказал Эральд, чувствуя, что это далеко не последний спор.

* * *

"Новые взрослые" пришли раньше, чем Эральд ожидал — но повели себя именно так, как он и предчувствовал.

У братьев королевской крови не осталось прямой родни — родня сама себя извела за последние шестнадцать лет. Но дальних родственников оказалось неожиданно много; от опальных баронов впору было отбиваться — узнав об удивительных событиях в столице, все они дружно решили, что именно их и не хватает новому двору для пущего блеска.

С Эральдом пытались поговорить и секретарь Дамьена, жаждущий голоса в Совете, и советник Тайной Канцелярии, претендующий на место Холана. Оба они начали с компромата на Алвина.

Советник Жильбер выпросил беседу наедине — и, оставшись с Эральдом, рассказал всё, что Эральд знал и так: о задушенной принцессе, отравленном принце-регенте и спившейся, а потом удавившейся с горя принцессе-регентше. Он на словах рекомендовал, а на деле — потребовал ареста Алвина и показательного процесса.

— Не было даже ни низложения, ни отречения от Алвина, составленных по форме, прекрасный государь, — сказал Жильбер. — Аристократы Святой Земли в растерянности; никто не может понять, почему Алвин ещё не в крепости. Все ждут, что с вашей коронацией, ваше милосердное величество, над Святой Землёй воссияет новая заря — а вы оставляете бывшего узурпатора и бездушную тварь в опасной близости от трона.

— Мессир Жильбер, — попытался возразить Эральд, — Алвин — мой брат, и о причинах его поступков весь свет осведомлён. А что касается растерянных аристократов, то отчего же эти люди молчали раньше? Если они видели и понимали, что происходит, почему никто не принял мер?

— Но ведь тогда страной безраздельно правил ад, государь! — удивился Жильбер.

— А теперь вам не страшно... Но теперь-то поздно бороться с адом, мессир. Если хотите творить добро, займитесь пересмотром приговоров с момента коронации Бриана.

— Так ведь все опасаются за вашу жизнь, государь!

— Алвин уже давно убил бы меня, если бы хотел, мессир. Будьте любезны заняться хоть чем-нибудь полезным, — сказал Эральд с досадой. Он чувствовал, что на Жильбере не закончится — и оказался прав.

Почти все аристократы страстно жаждали пообщаться с новым государем, чтобы свести старые счёты и выразить лояльность. На Эральда вытряхнули мешок самых отвратительных сплетен обо всех опальных членах Совета — но по сравнению с Алвином воры были чисты, как хрусталь и невинны, как морские свинки. Из всего рассказанного Эральд понял, что Алвин, когда одержимость не накатывала совсем уж нестерпимо, пытался хоть как-то удержать Святую Землю на плаву — но ему мешали решительно все, начиная с ада и кончая его собственным отцом.

Теперь же Алвина дружно обвиняли в том, что он не слушал добрых советов. Но никто не хотел объяснить Эральду, что делать с налогами и пошлинами, как быстрее и проще всего амнистировать тех, кто попал на каторгу, не совершив преступления, как обойтись с разбойниками и как распределить средства для голодающих. Налоги устраивали аристократов, связываться с каторжниками и разбойниками никто не собирался, а спасение голодающих знать считала делом рук самих голодающих.

Что-то хорошее вырисовывалось только во внешней политике: драконы желали дружить и торговать, а в Златолесье Джинера написала письмо, пригласив своего брата, наследника престола, обсудить условия нового союза. Но внутри всё стояло, как в бочаге, и заставить течь это стоячее болото у Эральда пока не получалось.

А вечером, когда Великолепная Четвёрка собралась в королевской опочивальне, Алвин добил положение, сказав:

— Знаешь, с кем я разговаривал, Эр? Племянник Наджела и ещё какая-то сволочь из его герцогства припёрлись выразить уверение в почтении и преданности. Предлагали свои услуги, чтоб я трон вернул, представь. Тебя предполагалось убить. Из-за тебя всё пошло наперекосяк — и Наджела арестовали. Они мне предложили тебя убить, — повторил он потрясённо. — Сейчас они, святое дерьмо, это, конечно, обсуждают с Наджелом в Уютном Доме, но ты представь.

— Почему меня это не удивляет? — задумчиво проговорил Эральд.

— Потому, что тебе сегодня человек пятьдесят сказало, что хорошо бы убить Алвина, — сказал Сэдрик. — А меня сегодня подкараулили чуть ли не рядом с отхожим местом и предложили убить вас всех — принцессу тоже. За это обещали должность и невероятную кучу деньжищ. Один скользкий типчик, он в каземате. Хотите посмотреть? Наверное, тоже из людей Наджела, больше некому.

Джинера печально усмехнулась.

— А мне, мессиры, предлагали отравить вас обоих сразу после моей свадьбы с Эральдом. Даже дали несколько перстней с разным ядом. Обещали роль вдовствующей королевы-регентши — а чтобы кто-нибудь родился, позаботится тот, кого я выберу. Эти — на свободе, но я, разумеется, вам их представлю.

— Всё ясно, — сказал Эральд грустно. — Мы с вами что-то делаем неправильно. Видимо, это не те люди. Надо искать тех.

— Если мессиры готовы слушать, я хотела бы вставить слово, — сказала Джинера. Убедилась, что никто не хочет её прерывать, и продолжила. — Я думаю, что все эти безумные выходки творятся потому, что ты ещё не коронован официально, Эральд, а Алвин уже как будто не король. Ваши недоброжелатели полагают, что твоё возвращение на Святую Землю освобождает их от присяги Алвину — но тебе они ещё не присягали. Пожалуйста, поторопись. Не жди, пока Святой Орден выберет Иерарха — я убеждена, что многим святым наставникам платят за то, чтобы они тянули, сколько смогут. Пусть тебя коронует Хуг. В ближайшие дни. Завтра с утра — пусть объявят об этом, Эральд, хорошо?

— Ладно, — кивнул Эральд. — Думаю, ты права.

— Рыжая, ты стратег, — ухмыльнулся Алвин.

— Да. Ты подашь Хугу корону.

— Почему я?! — возмутился Алвин, но Джинера коснулась пальцем его губ.

— Не кричи. Вы покажете всей Святой Земле дивную, простую и честную вещь: ты — настоящий дворянин, дитя своей страны, уже без всяких адских козней, выполняешь волю небес и человеческий закон, отдавая то, что тебе не принадлежит. И никто уже не посмеет обвинить тебя в государственной измене: ты — истинный брат короля, благородный вассал. Ты должен присягнуть первым.

— Так никто никогда не делал, — заметил Сэдрик.

— Не делали. А мы сделаем. Надо показать людям, что мы свободны от ада. Что никакие адские побрякушки, вроде короны ради короны, даже через ложь и убийство, не имеют больше над Алвином власти.

— Очень разумно, — сказал Эральд. — Просто потрясающе разумно.

— Есть ещё одна важная вещь, которую нам с тобой нужно сделать срочно, — сказала Джинера. — Обвенчаться. Чем скорее, тем лучше.

— Точно, стратег, — одобрительно сказал Алвин. — С любым из нас может случиться что угодно, и с Эром... а его кровь должна уцелеть обязательно. Тебе надо родить быстрее, чем кошка рожает, Рыжая.

Джинера улыбнулась, пожалуй, покровительственно.

— Так быстро рожать — нехорошо. Но вот зачать надо быстро, тут ты прав, брат... Эральд, я тебя смутила? Прости.

— Это ты прости, — сказал Эральд, взяв себя в руки. — Я просто никогда не видел таких девушек, Джинера. Знаешь, в том месте, где я воспитывался, об этих вещах не так говорят... Ну... хихикают... конфузятся... или... ну, не так всё это воспринимают. Я восхищён, но мне удивительно, что ты распоряжаешься такими штуками, как полководец. Да, честно говоря, чуть-чуть неловко. Ты о своём теле говоришь, как... ну, как бы сказать на нашем языке... как о станке для чеканки денег или как о наковальне для мечей — и мне тебя почему-то почти жаль.

Джинера, как в подвале Малого Замка, положила голову на его плечо, взяла руку:

— Бедный государь... я представляю, как тебе сейчас должно быть тяжело. Тебя воспитывали простолюдины, да? Обычные добрые люди? Научили читать, более-менее писать — спасибо им, молодцы — но и всё, да?

Эральд кивнул. Джинера сформулировала жестоко, но точно.

— Не огорчайся, — продолжала она. — Тебе все подтвердят, у тебя хорошее чутьё, ты почти всё делаешь правильно. Надо только освоиться и принять те мерки, какими мерят во дворцах. Ты всё верно понял: я — принцесса, моё тело — станок для чеканки государей, это достойный удел принцессы, и жалеть меня не надо. Я хороший станок: у нас с тобой — и с Алвином, он твой близкий родственник — нет ни одной пересекающейся родословной линии. И я честный вассал — твой — я тебе в душе уже присягнула.

— В подвале? — спросил Алвин.

— Пожалуй, даже раньше, — Джинера помолчала. — Не верила, что Эральду удастся выжить, но поверила, что он — король. Ты слишком напугал меня. Я присягнула тому, кто пришёл нас спасти — нас с тобой. И ещё мне кажется, что нужно поторопиться с титулом для Сэдрика: то, что он сделал — тема для баллады.

— Конечно, — убеждённо сказал Эральд, — и не спорь, — улыбнулся он, заметив, что Сэдрик скорчил скептическую мину. Если бы не ты — ты ведь понимаешь, что ждало ребят, да?.. Но это и так ясно.

— Ну да, — сказал Сэдрик. — Хотя при этом дворе некромант и плебей — обычное дело. Да, Алвин?

— Поддам я тебе когда-нибудь, несмотря на твою смертную магию, — огрызнулся Алвин, без особой, впрочем, злости.

— Вы принялись дразнить друг друга, мессиры, значит, решение принято, — констатировала Джинера. — Завтра мы пошлём письмо Хугу, а получив ответ, тут же объявим о коронации, да? Сразу после коронации можно будет сыграть свадьбу, тем более что для неё всё, в сущности, готово. Если до этого времени задержатся драконы, будет прекрасно. Очень красиво и символично.

— Да, — подтвердил Эральд, чувствуя некоторую неловкость. — Вы с Алвином напишете письмо?