— Споро работают, Михаил Илларионович, — заметил он. — Ни у нас, ни в Англии такого не увидишь. Пока откачают воду из дока, пока сколотят леса из обычных досок. А тут на каждую мелочь приспособа есть.
Кутузов счёл, что он уже достаточно налюбовался на док и корабль в нём и решил прогуляться по городу. Благо, губернатор колонии обещал предоставить ему верховую лошадь для осмотра города.
От набережной до дома губернатора было буквально два шага, и тут, как заметил русский генерал, даже самые важные вельможи не стеснялись ходить пешком. Улицы в городе, несмотря на его явную молодость, были отсыпаны щебнем. Чувствовалось, что здесь устраиваются всерьёз и надолго.
Резиденция губернатора располагалась на берегу небольшой речушки, впадающей в бухту неподалеку от входа в неё. Она была окружена чем-то вроде сада из чуточку облагороженных ножницами садовника местных диких кустарников.
Михаил Илларионович ещё раньше обратил внимание на молодость губернатора. Тот был пожалуй, не старше Феди Толстого, о чём генерал не преминул попенять своему ординарцу. Ты, мол, тут на дуэлях дерёшься, да над корабельным священником злые шутки шутишь, а вот смотри, парень уже целой колонией рулит. Но при второй встрече оказалось, что Федор не такой уж разгильдяй, и кое-что из уроков, данных ему во время плавания усвоил.
Кутузов совершенно не обратил внимание на имя губернатора. Но Фёдор имя запомнил и когда они втроем проезжали по городу, спросил у гостеприимного хозяина:
— Мухи-уд-Дин, а расскажите как вы брали Гуджарат.
— Я в общем-то не брал Гужджарат. Это мой младший брат Муиз врывался со своими канонерками в пиратские гавани, а старший брат Абдул Халик скакал с десатной баржи на берег с саблей в руке. А я в этой войне обозниками командовал. Так вот уж мне повезло. Кемаль-уд-дин отрекомендовал нас Рихарду-сахибу именно так — из этого получится драгун, из этого моряк, а из Мухи-уд-дина гражданский администратор. Пока на западе стоял мир, это было даже забавно. Пока там Абдул Халик землю роет на полигоне и дороги сапогами месит, а Муиз-уд-дин корпит с секстантом и личным примером учит матросов медяшку драить, я целой субой командую.
Но когда началась война... Во времена нашего отца война была сплошной романтикой и геройством. С саблей, галопом, в атаку на английское каре или стоять на стене в ярком мундире под огнем осадных гаубиц. У нас здесь совсем другая война. Пашешь как проклятый, глотаешь дорожную пыль, добиваешься того, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте, да еще и с как следует отрытыми укреплениями. А потом противник сдается, поскольку понимает что ничего ему против тебя не сделать.
Ну то есть это братьям всего-то надо оказаться в нужное время в нужном месте. А мне — чтобы у них были лопаты для рытья окопов, рис для солдат, овес для лошадей, уголь для машин. Четыре вида пороха, шесть видов снарядов, пять видов смазочного масла, проволока для телеграфа. Про пиломатериалы я уже и не говорю. И все это надо принять от поставщиков, причем большую часть везут из Лахора, погрузить на баржи, доставить в гуджаратские порты, там погрузить на подводы, а то и на паровики, и дотащить до расположения.
Полевые телеграфные линии — тоже мое заведование. Они совершают марши на рысях по полсотни миль в день, а мои ребята за ними ставь столбы и проволоку тяни. А тут выясняется что столбы сосновые нельзя, термиты сожрут, надо где-то на малабарском берегу закупать тик.
А временные пирсы? Первой волне хорошо — подогнали плоскодонные баржи, прямо с борта на берег сходни кинули, выскочили сами, вывели лошадей и вперед. А мне потом на этом месте принимать обычные купеческие доу. Значит надо как-то втиснуть в высадочные средства первой волны лес для этого пирса и плотников. И ругаешься с командиром десанта за каждый стоун груза — мои бревна туда грузить или его лишний зарядный ящик. Да я тебе сотню этих зарядных ящиков привезу на первой же доу, только дай мне причал для неё построить.
Вот единственный боевой шрам, — юноша протянул к гостям тыльную сторону левой ладони со следами не до конца зажившего ожога.
— Что это? — удивился Федя.
— А это у портового крана в одном из временных портов сальник пробило и перегретый пар наружу свистел. Стоит неразгруженная доу, надвигается шторм, нужно её срочно в море выпихивать, а кран стоит. Я подъехал, стал разбираться, а там в порту ни одного механика-лахорца, одни мултанцы после двухмесячных курсов. Смотрят на меня, мол ты принц, ты всё можешь, а мы этой горячей железяки боимся, она нас не слушается.
А в трюме — тридцатишестифунтовки осадные, их без крана просто не вытащишь. Во временном порту просто столько людей нет, чтобы ручными талями это тягать.
Ну я взял гаечный ключ и полез. Хотя меня до этого три года учили, что не твоё дело учить кузнеца ковать, ткача ткать, а архитектора строить. Что администратор должен пользоваться тем, что каждый из его подчиненных свое дело знает лучше. Но тут вот попались такие механики, что даже я в паровых котлах лучше разбираюсь...
Мухи-уд-дин перевел дух и замолчал.
— А этот город вы назвали в честь вашего отца, — продолжал пытать молодого губернатора Федя.
— Не я. Место расположения и название города предложил Рихард Беринг, прямо в Карачи ткнув в карту. У нас были очень неплохие карты этого побережья. Мы потом прошлись по нему с целью уточнения карт, так почти ничего править и не пришлось. А с таким названием согласились все. Ведь у нас до сих пор в военном флоте майсурцев — большинство.
Была, правда, мысль назвать это Новым Майсуром, но Беринг нас отговорил, сказав, что пусть это англичане от бедности фантазии называют свои колонии новое то, новое сё. А у нас в Индии есть достаточно достойных людей, память которых можно таким образом увековечить. Англичане, конечно, будут скрежетать зубами, особенно Бэйрд, но туда им и дорога.
У них уже сейчас выбор — заходить по пути в Индию либо к голландцам, либо к нам. И с теми и с теми — старые счёты.
На улицах города кроме типично индийских лиц и одежд, попадались и явно местные жители. Рослые негры в чем-то вроде кожаных юбочек, украшенных хвостами антилоп.
— Это местные жители, зулусы, — объяснил Мухи-уд-дин. — Это довольно большой народ, среди них много храбрых воинов, но организация оставляет желать лучшего. Земледелия не знают, живут пастьбой коровьих стад.
С ними надо держать ухо в остро. Но зато задружившись с ними, мы оказываемся неплохо защищены от других туземных племён. Мы поставляем им ружья и порох, а в итоге все попытки что-то пограбить натыкаются на войска короля Сензангаконы.
А к нам они сами не лезут, потому что знают, что у нас есть пушки и огнемёты.
На следующий день Кутузов и Федя перебрались с "Надежды" на фрегат, отправлявшийся в Татту. Шлюпкой, которая их доставила, управлял лично Крузенштерн, якобы для того, чтобы оказать почёт послу. На самом деле Ивану Федоровичу было безумно любопытно посмотреть вблизи этот невиданный ранее корабль.
Фрегат, как и положено фрегату, был длиной вдвое больше "Надежды", но вот шириной её не превосходил. Узкий и длинный, он имел обводы острые как клинок и сильно наклоненный вперед форштевень, над которым почти горизонтально выступал длинный бушприт. Огромные для такого размера корабля мачты с реями, намного превосходившими ширину корабля, были слегка наклонены назад, добавляя к силуэту впечатление стремительности.
Командир отряда русских кораблей был тепло принят офицерами фрегата. Ему тут были готовы показать всё, и огромную трехцилиндровую машину, прятавшуюся в трюме, и котел, сделанный из витой трубы и больше похожий на пружину, и пушки, закрепленные на тумбах на палубе, по длине превосходившие не только карронады, но и обычные морские пушки.
Крузенштерн поинтересовался, почему у корабля нет гребных колёс. Капитан на неплохом английском объяснил, что вместо этого используется архимедов винт, установленный в отверстии рудерпоста.
И даже показали такой же винт поменьше на стоящем на шканцах паровом катере.
— Но он же будет тормозить при движении под парусами, — удивился русский моряк.
— У нас есть хитрая машинка, которая позволяет поворачивать лопасти. Если лопасти повернуть вдоль вала, то почти не тормозит.
Но вот шлюпка с "Надежды" покинула фрегат, матрос-вестовой оттащил вещи в выделенную гостям каюту, и корабль готовится к съемке с якоря.
Федя ожидал, что, как и на "Надежде" человек восемь матросов будут грудью наваливаться на вымбовки и ходить вокруг шпиля, выхаживая якорь. Но здесь вокруг чугунного шпиля суетился только боцман с еще одним матросом. Вот он доложил что-то по-майсурски капитану. Тот в ответ отдал резкую команду. Боцман повернул небольшой рычаг, торчащий из палубы сбоку от шпиля, из-под палубы раздалось странное пыхтение и шпиль начал медленно поворачиваться, наматывая на себя канат.
Палуба под ногами задрожала от работы большой ходовой машины, и фрегат, неожиданно двинулся кормой вперёд. Потом развернулся к выходу из бухты, и, набирая скорость, устремился в открый океан.
Через полчаса, когда африканский берег остался узкой полоской на горизонте, матросы побежали по реям, распуская паруса. Фрегат оделся в белую ткань. Машину заглушили, дым из трубы идти перестал, но скорость, похоже, только возросла. Легкий утренний бриз слегка кренил фрегат на левый борт, и тот скользил по волнам с совершенно непривычной скоростью.
Два будущих фельдмаршала
10 января 1803 г, Дели.
В чайхане на площади Котвалли, почти в середине делийского базара, сидели три типичных европейца, один пожилой, и двое почти юношей. Искушенный взгляд чайханщика сразу обратил внимание что они одеты в форму какой-то армии, но вот какой, он сообразить не мог, хотя и в английской и в португальской формах он разбирался, и даже помнил какую форму носили французы, пока англичане их не наладили из Пондишери.
Просто подданных императора Александра I до сей поры в Дели не видели, а трое, сидевших за дастарханом, были именно российским посольством. Посол Кутузов, его ординарец Федя Толстой и секретарь посольства Миша Воронцов.
Вдруг в зал зашли еще двое, которых можно тоже было принять за европейцев. Пожилой мужчина, одетый в легкую рубашку и странные штаны из грубой материи, и девушка, косюм которой до уровня шеи почти соответствовал местным стандартам, а вот ничем не покрытые золотистые волосы шокировали бы любого местного ревнителя традиций.
— Смотри, — нагнувшись к Воронцову, прошептал Толстой. — Эта, с золотыми волосами, это Фулла, лучший воздухоплаватель Империи.
— О чем это вы шепчетесь, господа? — вдруг по-русски спросил спутник Фуллы.
Федя растерялся, но Воронцов, имевший куда больший дипломатический опыт перехваил нить разговора, объяснив по-английски:
— Мой коллега хотел поделиться со мной тем, что он узнал о ваших, леди, успехах в области воздухоплавания. А вы, сэр, владеете русским языком?
— Это мой родной язык, — по-русски ответил Васильич. — Будем знакомы — Сергей Васильевич, известный здесь как ибн Базиль, главный инженер Лахорского завода. А вы, я так полагаю, русское посольство? Михаила Илларионовича я узнал по портретам, а вы, видимо, Михаил Семенович и Федор Иванович?
— Не присоединитесь ли к нам, господа, — вдруг подал голос ранее молчавший Кутузов.
— С удовольствием, — ответил Васильич. — Не так часто встретишь здесь соотечественника, а уж тем более не так часто приходится оказываться за одним столом с двумя фельдмаршалами, пусть и будущими.
— Это кто у нас тут будущий фельдмаршал? — удивился Воронцов. — Федька ты, что ли?
— Нет, — ответил Васильич. — Хотя Феде несомненно предстоит совершить немало ратных подвигов, его отношение к дисциплине не способствует успешной карьере. Вот вы, Миша, другое дело. А Михаилу Илларионычу вообще всего лишь пара званий осталась. И пока по Европе постоянно прокатвыются армии Наполеона и антифранцузских коалиций, его талант, несомненно, будет востребован. И коалиции этак к шестой фельдмаршальское звание не заставит себя ждать.
— Экий вы, батенька, оптимист, — тяжело вздохнул Кутузов. — Пока что меня отправили сюда послом. С глаз подальше. Да и здоровье уже не то. Думаю и не вспомнят про меня когда следующая коалиция соберется.
— Это вас как раз отправили в теплые края здоровье поправить. Пользуйтесь, пока есть возможность. Потому что отзовут вас обязательно, как только понадобится армию в Европу вести. А здесь у нас медики неплохие, получше чем в этих ваших Европах. Вы по вашему положению вполне можете расчитывать на прием у Ситоры Далеровны, лейб-медика Императрицы. Она вообще волшебница. Есть у нас тут такой Джон Хессинг. Служил раньши магарадже Гвалиора, и уже совсем было помирать собрался от застарелой малярии, но тут Гвалиор был включен в состав Империи. Естественно, всех офицеров поопытнее, пригласили в имперскую армию. Так этот Хессинг этим летом в Гуджарате сутками с коня не слезал. Так его хорошо подлечили.
Негодник
15 июля 1804, Карачи
Я прилетел в Карачи для того чтобы наметить планы дальнейшего развития нашего флота. Уже были подняты флаги на трех броненосцах береговой обороны и достраивался первый из эсминцев, "Белудж".
Васильич уже давно был тут, принимая участие в швартовых испытаниях броненосцев.
Когда я вошел в кабинет. который он временно занял, я услышал как главный инженер Империи ругается с Муиз-уд-дином.
— Ах ты негодник, уши надеру.
— Не надерете, дядя Серж, — с ухмылкой отвечал молодой флотоводец. — Я уже не малчишка.
— Что там у вас случилось? — спросил я, входя в кабинет.
— Да ты знаешь, как этот юный негодяй броненосцы обозвал? А потом удрал якобы в регулярный рейс в Южную Африку, чтобы не поймали. Только сегодня вернулся.
— Не интересовался. Для меня они все "Русалки".
— А вот. Головной идет под твоим именем "Рихард Бахш", второй "Дженифер Бахш", а третий "Ибн Базиль Бахш".
— Ну что, — подумал вслух я. — В чем-то он, конечно прав. Если бы не мы с тобой, и не Дженни, то у местных моряков таких кораблей бы еще лет семьдесят не было. Так что "Дар Рихарда" и "Дар Васильича" вполне заслуженные имена. Но этого юного подхалима надо примерно наказать, чтобы не смел живым памятники ставить. А то забронзовеем мы с тобой, а культ личности нам не по чину, у нас тут Ясмина главная, а не мы. Есть у меня одна идейка.
Муиз-уд-Дин насторожился. За пять лет пребывания в Империи он уже привык к моему и Васильича юмору, и понимал, что ему предстоит что-то интересное дело, в ходе которого десять раз проклянешь себя за то, что в него ввязался.
— Вот слушай, — продолжил я. — Есть в центре Тихого Океана такой архипелаг — Гавайские острова. Ну то есть английский капитан Кук несколько лет назад назвал их Сандвичевы, но для местных они Гавайи. А местные там мореплаватели очень неплохие, как бы не лучше англичан.
Сейчас на этом архипелаге есть два короля — Камехамеха и Каумуалии. Каждый из них хочет объединить архипелаг под своей властью.
