Разорванный на мелкие кусочки, лист папируса с любовным посланием нашёл своё упокоение в выгребной яме, а ленточку служанка святилища сожгла в кухонном очаге, едва стряпуха куда-то вышла.

В то время, как жрицы и их помощницы проводили вечернюю церемонию, она подошла к халупе привратника.

— Гвоздь, сюда иди.

— Кто там? — отозвался голос раба.

— Вылезай давай! — не стала представляться гостья.

Отодвинув прикрывавшую вход циновку, невольник замер, увидев перед собой хмурую Нику Юлису Террину.

— Никакого письма ты мне не передавал, — тихо, но значительно отчеканила девушка, глядя прямо в испуганные, водянистые глаза старика. — Понял?

— Но, госпожа, — нервно сглотнул Гвоздь. — Как... я... куда...

— Если тот человек вдруг придёт и спросит, — собеседница продолжала отдавать распоряжения не терпящим возражения тоном. — Скажешь, что письмо у тебя отобрала... верховная жрица и приказала больше никому ничего не передавать. Слышишь меня?

Несколько секунд раб безмолвно открывал рот, потом, низко поклонившись, пролепетал:

— Да, госпожа Юлиса. Как прикажете, госпожа Юлиса.

— И только попробуй проболтаться! — прошипела подавшись вперёд Ника. — Язык вырежу!

Убедившись, что привратник прочувствовал и осознал, девушка пошла на кухню. Надо надеть шерстяные носки и взять плащ. Скоро на ночную вахту. Как же всё это опротивело! Сколько бы не пришлось прожить, вряд ли она когда-нибудь ещё по своей воле зайдёт в храм богини Луны.

Благодаря "тихому часу" переносить ночные бдения стало не так тяжело. Иногда в храм пробиралась Риата, чтобы проведать хозяйку и поболтать о том о сём. Обрушившиеся на госпожу гонения рабыню почти не коснулись. Разве что Гвоздь уже ни в какую не выпускал в город, да Дора пару раз отхлестала по щекам за какую-то мелочь. У Ники руки чесались начистить её лошадиную рожу. Но приходилось себя сдерживать.

Однажды их чуть не застукала Маммея, всё ещё время от времени заходившая проведать кающуюся богохульницу.

Едва услышав шум шагов, рабыня, не растерявшись, метнулась в дальний угол, где скрючилась, прикрывшись плащом.

Убедившись, что девушка и не думает спать, послушно бубня гимн богине Луны возле чуть теплившегося светильника, верховная жрица ушла с видимым усилием сдерживая зевоту.

Немного погодя, невольница поспешно покинула святилище и, выполняя приказ госпожи, больше в нём не появлялась.

Несмотря на частые встречи в пустом храме без каких-либо свидетелей, Маммея упорно не желала разговаривать с Никой о возможном публичном разоблачении "сестры" Доры. Хотя короткая беседа с Клио ясно дала понять, что верховная жрица всё же решила устроить представление, предложенное жительницей другого мира.

"Шоу маст гоу он", — почему-то вспомнила пападанка бессмертный хит, когда за четыре дня до новолуния на кухню влетела встрёпанная Прокла Комения и, захлёбываясь, стала рассказывать, как Дора сначала изругала Патрию Мессу, а потом даже отхлестала по щекам за то, что та разбила в храме кувшин с уксусом. На крики прибежала Клио, и "сёстры" так орали друг на дружку, что утихомиривать их пришлось лично госпоже Маммее. Выяснив в чём дело, она приказала помощнице Клио в качестве наказания одной вымыть в святилище пол.

Очевидно, не отыскав подходящего благовония или пожалев денег на его покупку, "сестра хранительница знаний" использовала более дешёвое, но не менее вонючее средство.

Судя по заплаканным глазам и красным пятнам на щеках, Патрии Мессе дороговато обошлось участие в этом спектакле.

За ужином притихшие помощницы жриц испуганно-жалостливо поглядывали в её сторону, но помалкивали, зная гордый нрав старшей подруги. Не испытывавшая подобного пиетета Ника участливо покачала головой:

— Здорово тебе досталось.

Застывшее лицо девушки неожиданно дрогнуло, и она совершенно по-детски обиженно шмыгнула носом. Этот звук неожиданно разрядил обстановку за столом.

— Дора дрянь! — зло прошипела Прокла Комения. — Как она могла поднять руку на свободную девушку? Она же ей не мать и не старшая сестра!

— Покарай её, Рибила! — с не меньшим чувством, но так же тихо выпалила Тейса Вверга. — Пусть у неё руки отсохнут и кости сгниют!

А Приста Фабия, приобняв за плечи обмякшую подругу, убеждённо заявила:

— Это всё проделки мерзкой Исми! Она больше всех небожителей любит устраивать людям всякие гадости!

— Как могла богиня безумия пробраться в святилище Рибилы? — возмутилась Прокла Комения. — Наверное, Месса просто о чём-то задумалась?

Жертва произвола "сестры хранительницы добра", глотая слёзы, энергично закивала головой, с благодарностью глянув на Нику.

А та, оставив девчонок утешать подругу, принялась собирать со стола миски.

Вонь в храме стояла невообразимая. Непонятно, как жрицы с помощницами умудрились провести здесь вечернюю церемонию. Чтобы не угореть, проштрафившаяся служанка святилища решила устроиться подальше от алтаря, где запах казался особенно нестерпимым, так что щипало глаза. Сидеть в темноте не хотелось, а волочь всю осветительную конструкцию не имело смысла. Поэтому она просто отсоединила один из укреплённых наверху "чайничков".

Воздух у главного входа, действительно, оказался гораздо чище, но ноги даже в шерстяных носках явственно ощущали струившийся из-под закрытых дверей холод.

Плюнув на все гимны и молитвы, Ника забралась на лавку, закуталась в плащ и мрачно уставилась на трепещущий язычок пламени.

Она уже привыкла к гулкому мраку зала. Её не пугали таинственные шорохи, потрескивание балок. Хотя и удовольствия от своих ночных бдений девушка не испытывала. Просто ещё одно испытание в их бесконечной череде, тянущейся с тех пор, как она ещё в своём мире с бывшим другом однажды вечером свернула не туда. От подобных мыслей ей всякий раз хотелось плакать. А для этого трудно найти более подходящее место, чем пустой, тёмный храм.

Но едва Ника вошла во вкус, звучно хлопнула входная дверь. Пришлось вскакивать, срочно вытирать краем накидки мокрое от слёз лицо и начинать бухтеть гимн богине Луны.

— Юлиса? — негромко окликнул её знакомый голос. — Ты где?

— Я здесь, госпожа Маммея.

Девушка ожидала ворчания, упрёков и даже ругани за то, что ушла от алтаря, но вместо этого услышала:

— Иди сюда и захвати светильник.

Подойдя ближе, девушка с удивлением рассмотрела сгорбленную, тяжело опиравшуюся на посох верховную жрицу.

"Неужели она не притворялась и на самом деле плохо себя чувствует? — мелькнуло в голове служанки святилища. — Тогда чего припёрлась?"

— Помоги снять платье! — приказала начальница.

"Это ещё зачем?" — насторожилась девушка, беззастенчиво поставив светильник на алтарь. Однако озабоченная Маммея даже не обратила внимание на столь вопиющее безобразие.

Под верхней одеждой у неё оказалась длинная туника и висевшая на шее кожаная сумка. Избавившись от неё, женщина с наслаждением выгнулась, опираясь руками в поясницу.

— Подними покрывало!

Начиная догадываться о сути происходящего, Ника отодвинула край ткани, прикрывавшей постамент статуи богини Луны.

Верховная жрица безбоязненно извлекла из ниши будущую реликвию, потом достала из сумки нечто, завёрнутое в кожу, и такие же грубо сшитые рукавицы. Натянув их, Маммея осторожно извлекла из свёртка жирно поблёскивающий густой смазкой камень, формой и размерами немного отличавшийся от священного.

— Прости меня, луноликая, — прошептала она дрожащим голосом. — Любое наказание от тебя приму, только позволь показать всем того, кто предал тебя и всех нас.

Не переставая бормотать, верховная жрица вставила камень в нишу. Снаружи он ничем не отличался от того, что стоял там раньше. А святыня заняла место в сумке, которая вновь скрылась под длинным платьем Маммеи.

— Вы забыли, — девушка кивнула на всё ещё лежащие на полу рукавицы и кусок кожи.

— Заберёшь с собой, — сухо приказала собеседница. — Спрячь где-нибудь. Они тебе понадобятся.

Молча кивнув, Ника расправила прикрывавшую подножие статуи материю.

Не говоря больше ни слова, верховная жрица вышла, согнувшись под тяжестью камня и громко стуча посохом по полу.

За завтраком помощницы наперебой рассказывали, как госпожа Маммея чуть не упала во время службы. Патрия Месса авторитетно заявила, что в результате всех обрушившихся на святилище несчастий у верховной жрицы обострилась давняя болезнь, и ближайшие пару дней ей придётся провести в постели.

— А как же церемония новолуния? — испуганно спросила Тейса Вверга.

— Будем молить луноликую, чтобы она возвратила здоровье госпоже Маммее, — как-то деланно вздохнула ученица "сестры хранительницы знаний". — Госпожа Клио хочет попробовать одно лекарство. Но его придётся готовить почти сутки. Вся надежда на него да на помощь Рибилы.

Подруги дружно закивали.

— Не может быть, чтобы богиня не помогла госпоже Мамее, — не очень уверенно пробормотала Приста Фабия.

— Теперь опять будут говорить, что наш храм проклят, — прошептала Прокла Комения.

— Чушь! — фыркнула Патрия Месса. — Вот увидите, госпожа Маммея обязательно поправится к новолунию.

Ночью проверять Нику явилась не верховная жрица, а её "младшая сестра".

— Почему так тихо поёшь? — строго спросила она, едва войдя в зал.

— А разве боги плохо слышат, госпожа Дора? — вскинула брови девушка.

Дразнящий аппетит запах уксуса немного выветрился, и теперь она стояла на своём обычном месте у алтаря.

— Прощение следует вымаливать громко и чётко! — безапелляционно заявила собеседница, выставив вперёд массивный подбородок. — В следующий раз, чтобы я тебя уже у двери слышала!

— Но эти слова предназначены не вам, госпожа Дора, — путешественница обратила полный обожание взгляд на мраморное лицо статуи. — А луноликая Рибила легко расслышит их в моём сердце.

Какое-то время жрица растерянно молчала, явно подыскивая подходящий для подобного случая ответ, но так и не нашла.

— Делай, как я сказала, или до утра отсюда не выйдешь!

— Подчиняюсь, — вздохнула Ника с видом великомученицы. — Но хозяйка ночного светила ещё рассудит нас.

— Не тебе, глупая дикарка, рассуждать о небожителях! — презрительно фыркнула Дора.

Пришлось девушке декламировать вслух до тех пор, пока за стервой не захлопнулась дверь.

Если верховная жрица не отпускала её раньше, служанка святилища, как правило, заканчивала заниматься ерундой около полуночи, когда в круглом окне на фронтоне появлялось созвездие Бегущего коня.

Однако, на следующий день она узнала, что совершила тягчайший проступок, отправившись спать без разрешения Доры.

Дав жрице покуражиться, служанка святилища пренебрежительно пожала плечами.

— Госпожа Маммея велела слушать вас во всём, что касается кухни. О храме разговора не было.

— Дерзишь, мерзавка?! — ощерилась собеседница. — Ну подожди, попомнишь ты меня...

— Да уж не забуду, госпожа Дора, — пообещала Ника. — И сенатору Юлису о вас расскажу и регистору Трениума. Весь Радл о вас узнает... только самое хорошее.

Явно не ожидавшая ничего подобного женщина слегка смутилась, а служанка святилища продолжила деловито чистить луковицу.

На вечернюю церемонию Маммею отвели под руки.

Едва жрицы с помощницами скрылись в храме, дверь птичника приоткрылась, и выглянувшая Риата отчаянно замахала рукой, привлекая внимание хозяйки. Убедившись, что её заметили, рабыня почти бегом бросилась к девушке, и уведя за угол дома, тороплив зашептала:

— Ой, госпожа, что я вам скажу...

— Говори, — не на шутку забеспокоилась та.

— Утром, когда мы горшки ночные собирали, Врана велела мне к госпоже Маммее зайти. Ну я пришла, а та и говорит: "Возьми у госпожи Клио мешок и ночью тайком отнеси в храм своей хозяйке", — то есть вам, госпожа. И не сметь смотреть, что там лежит, если хочу жить.

— Ну ты, конечно, глянула краем глаза? — усмехнулась успевшая изучить свою невольницу хозяйка.

— Что вы, госпожа! — приняла обиженный вид Риата. — Он запечатанный и тяжёлый. А ещё госпожа Маммея сказала, что там письмо.

Девушка хмыкнула.

— Что мне делать, госпожа? — со страхом спросила рабыня.

— Что приказали, — подумав, сказала Ника. — Только захвати ещё те вещи, что я тебе спрятать велела.

— Слушаюсь, госпожа, — понимающе кивнула собеседница.

— Но будь очень осторожна, — стараясь, чтобы голос звучал как можно убедительнее, предупредила девушка. — Сама знаешь, какие у нас с Дорой отношения. Если она тебя со всем этим поймает, меня точно на каторгу упекут, а тебя... Продадут в лучшем случае.

— Я постараюсь, госпожа, — заверила явно впечатлённая невольница.

После службы верховная жрица уже не смогла идти и буквально висела на плечах "сестёр", которые и отвели её на квартиру.

"Играет не хуже Гу Менсина или Анния Мара, — усмехнулась про себя Ника. — Не знала бы, что притворяется, могла бы и поверить".

Оставив соседок по комнате обсуждать здоровье Маммеи, служанка святилища отправилась на ночную вахту.

Примерно через час скрипнула дверь храма. Вскочив с лавки, девушка в полный голос начала декламировать гимн богине Луны.

— Это я, госпожа, — из темноты остро пахнуло хлевом и появилась Риата с большим свёртком.

— Иди к свету,— распорядилась хозяйка и поморщилась. — Ты что, с овцой обнималась?

— Ой, да что вы такое говорите, госпожа?! — скривила страдальческую гримасу рабыня. — Я же не знала, что Врана скотину привяжет как раз там, где я ваши вещички прикопала. А та хоть и пойдёт в жертву Рибиле, всё же животина глупая. Вот и навалила кучу.

— Ну, ладно, — усмехнулась Ника. — Здесь и без того уксусом воняет.

Отложив в сторону "помеченный" овцой кусок кожи и рукавицы, девушка первым делом взялась за мешок. Судя по форме и весу, внутри, скорее всего, лежал "священный камень", а горловину, действительно, перевязывала верёвка с восковой печатью неясного рисунка.

Путешественнице не хотелось делать свидетельницей столь вольного обращения с реликвией и статуей небожительницы искренне верящую в богов Риату, поэтому она отправила невольницу сторожить входную дверь.

— Увидишь, кто идёт в храм, предупредишь меня. Только тихо.

— Да, госпожа, — с готовностью кивнула рабыня.

Только когда она ушла, хозяйка рискнула заглянуть в мешок. Так и есть. Камень, а вместе с ним мятый кусочек папируса.

Поднеся записку к светильнику, девушка прочитала инструкцию, где ей без обиняков приказывали заменить в нише камень. Тот, что находится там сейчас, надлежало спрятать в мешок, а утром принести в "мастерскую".

Сняв фонарь со стойки, Ника осторожно приподняла край драпировки постамента и сразу же увидела неряшливые жирные пятна возле ниши, которых вчера ещё не было. Маммея вставила обмазанный вонючей дрянью камень очень аккуратно. Значит, кто-то попытался его извлечь, но перепачкав руки сообразил, что что-то не так, и вернул на место.