Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Погоди! Клементина! Ты чего? Какая Дева, при чём здесь я то? Ты сама то думай, что говоришь!
— А что я могу?! Так люди говорят, а люди врать не станут...
Тут в дверь поскрёбся и осторожно вошёл, крестясь на красный угол, сразу заслонив часть горницы здоровенный лохматый бородатый казак, и как-то неуверенно тиская в здоровенной лапе снятую папаху:
— Прости, Матушка! Дозволишь ли войти то... — Чтобы казачина начал так уничижаться и робеть, тут причина должна быть, мелькнуло в голове, хотя Машенька такого нюанса совершенно не заметила.
— Ой! Роман! Я так рада! Заходи, конечно! Как там Марьян, ты знаешь?!
— Дык... Матушка! — продолжая стоять переминаясь, — Марьян то... Всё хорошо у него, доктор сказал, просто крови много потерял, а так через несколько дней швы снимут, ходить начнёт.. Дозволь долг наш за братушку-сродственника спасённого принять, не погнушайся! Матушка!
— А вы не говорили никогда, что братья, да и фамилии у вас разные. — Машенька совершенно игнорировала часть сказанного Романом, а я немного лучше знающая казачьи обычаи тихо обалдевала...
— Так, двоюрОдные мы с ним, через батюшку мово, они сестру батькину тётку мою, значит, родну себе взяли, а Марьяну она матушкой, значит... Не погнушайся! Матушка! Казаки осудят, коль не подолжишь... — и эта гора рухнула на колени, со стуком жахнув об пол лбом. Машенька успела раньше, с другой стороны подхватила Клементина, я начав привставать осталась сидеть, а Клементина запричитала:
— Вот дурной ты Ромашка! Как есть дурной! Должишься, понятно, чего лбом стукаться? Разе ж Мария Михална без пониманья злая?! Ты чего мой дом позоришь! Гостей забижать взялся... Садись давай, облом здоровый!
— Вот шишку набил... — Причитала разглядывая лоб усаженного на лавку страдальца Машенька. Я решила, что пора брать ситуацию в руки:
— Клементина, Романа накормить надо! Машенька! Не волнуйся, ничего, у него голова крепкая! А ты, друг сердечный! Расскажи-ка лучше, что вчера было, и чего ты тут поклоны бить взялся!
— Дык, Вечером, как всегда до дому пошли мы супругу Вашу провожать, как варнаки налетели, пятеро с пистолями и давай кричать и стрелять, ну, мы с Марьяном тоже револьверты достали и положили их, только Марьян то с их стороны был и старался Матушку собой прикрыть, вот пуля и попала...
— Погоди, а чего это ты мне тут в сынки набиваешься, и когда это вам Мария Михайловна матушкой стала? Не всё ведь рассказываешь?!
— Дык, не знаю я, можно ль такое рассказывать то...
— Ты рассказывай, а уж там и решим, что можно, а что нельзя!
— Так... Я как Марьян упал, гляжу, а у него жилу перебило и кровь дюже бьёт, не живут с таким, я ужо точно знаю, видал уже. А Матушка меня оттолкнула и рукой рану зажала, кровь удерживая. А потом коляска появилась, и она тихо так сказала "Коляска! Стой коляска!" и конь как вкопанный встал, возница его дёргает, а тот стоит, тут господин в коляске кричать начал, что его не имеют права задерживать, что он важная такая шишка, на что ему Матушка опять негромко сказала "Воин ранен, в госпиталь повезу!" и мы стали Марьяна в коляску грузить, а господин больше не кричал, а извинялся стоял... Мы в госпиталь поехали, там Марьяна внутрь понесли и Матушка с ними, а меня не пустили. Потом господин этот прибежал и снова с извинениями своими, возница народ собрал и рассказывает, что видел, потом наш Некрасов приехал и ещё один морской охфицер меня расспрашивали долго, ругали сильно, что мы всех до смерти постреляли, вот потом я узнал, что Марьян живой, в церковь сходил и к вам побежал.
— А что же там возница такое рассказывал, что ты не говоришь?! Ой, Роман! Мутишь, парень!
— Не гневись, господин капитан! Как такое говорить не знаю даже.
— Так чего там было то?
— Так темнеть же уже начало, когда напали на нас, а от Матушки сияние пошло и пулю одну она ладошкой отбила, и когда с Марьяном возилась, сияние ещё сильнее стало, а глаза ажно светятся, вот вам крест святой! — И истово перекрестился.
— Погоди, так это и господин этот видел и возница его, он про это и рассказывал?
— Ну, так вестимо, об чём же ещё то! — Машенька от этих рассказов прижалась ко мне и словно заслоняясь мной немного за плечо сдвинулась и едва дышала, сжавшись.
— Это поэтому ты теперь Марию Михайловну Матушкой величать начал?
— Ну, так ведь, я специально образ в храме глянул, один в один лицо с супругой Вашей, что ж я совсем непутящий такие вещи не понимать?! — у меня от всей этой информации мозги уже закипать начали, одно я понимала совершенно точно, что такой известности нам не нужно, вот только так же точно поняла, что ничего уже не исправишь, поэтому продолжила игру в тупые вопросы:
— Это, какие же вещи ты понимаешь?
— Дык, и люди зазря ведь говорить не станут...
— Роман! Давай излагай чётко и внятно! Ты же казак, а не девка сопливая! Что говорит? Кто говорит?
— Ну, что в жену Вашу Богородица воплотилась и чудо явила, чтобы не сомневался никто, да и батюшка Артурский уже молебен начал... — Блин! Поп ещё этот керосина в костёр плеснул...
— Молебен то зачем и про что молебен?
— Так, не знали же, что Матушка уже поправилась, так, что служит за исцеление и во спасение! А как узнают, то наверно за здравие станут или благодарственный, они там придумают...
Короче вляпались мы по самое "Не хочу". Клементина погнала Романа баньку нам готовить, ошарашенная Машенька ходила молчаливая и рассеянная, а я уцепилась за её рассказ про колодец, и как её из него вытащила, может и Николая так же получится... Только тут я сообразила, что с момента, как к госпиталю подъехали я Николая не слышала. Оказалось, что я его как-то словно задвинула, и он до меня всё это время пытался и никак докричаться не мог. Пришлось извиняться, но он и не злился, сам за Машеньку переживал. После всех перипетий этого нервного дня посидеть в духовитой с дымком баньке, попарить ласкающее глаз своими округлостями тело любимой женщины, вымыть с ума сводящий ворох её шикарных волос и потом запить это прохладным с горчинкой домашним квасом, что может быть приятнее? В конце Машеньку сморило и я отнесла её на руках завёрнутую в мягкую тряпицу в постель, где тихонько, чтобы не побеспокоить угнездилась рядышком и мы погрузились в спокойный сон. Перед банькой прибежал Феофан, выслушал все новости и осчастливленный убежал доложить на корабль, а нам поведал, что Евгений Васильевич Макарову доклад сделал, никаких сложностей и вопросов не было, что на крейсере всё нормально и я могу не волноваться и не спешить. Макаров тоже передал не торопиться.
А утром меня разбудила требовательно теребящая меня Машенька, так, что к завтраку встали успев поласкаться, нацеловаться и рассказать, как мы друг дружку любим и скучаем в разлуке. А я ещё перед этим попросила Машеньку позвать мысленно меня, в смысле Николая, попытавшись представить, что я не здесь рядышком, а где-то далеко, но очень громкий зов смогу услышать. Я с Романом и Адрияном проводила Машеньку в госпиталь, и поехала на причал, где меня уже ждал катер с "Новика". Прежде чем ехать на крейсер, заехала к адмиралу, шутки шутками, а субординацию и доклад командира никто не отменял. Степан Осипович внимательнейшим образом выслушал как доклад по рейду, так и рассказ по событиям на берегу, как всегда не перебивая, но со множеством уточняющих вопросов после. Потом поведал, что как минимум пять наших мин уже сработало, в Японии жуткая паника, никто ничего понять не может, и привязаться не к чему, кроме того, что накануне ненавистный "Новик" снова куда-то уходил. Правда есть рассказ про "Чёрный призрак" под Андреевским флагом, якобы кто-то видел в гавани черный корабль с белой кормой, на которой был Андреевский флаг.
— Вот только не понимаю, почему если корма белая, корабль чёрный!? В Японии вообще кинулись в мистику, а в Европе нумерологи как с цепи сорвались и высчитали, что дата спуска "Новика" как-то предрекла от него крах Японии.
— М-да... Смешно! — Особенно когда знаешь, что спускают, грубо говоря, пустой корпус и кораблём это назвать трудно, а действительно событием у корабелов является день, когда проводится первый пуск машин и проворот винтов. А потом есть день, когда официально комиссии корабелы предъявляют корабль для приёма и испытаний. А потом не менее важное событие, когда приёмная комиссия после приёмо-сдаточных испытаний подписывает приёмный акт, и с этого момента корабль считается перешедшим под юрисдикцию заказчика — теперь владельца. На корабль поднимается перегонный или постоянный экипаж, который через несколько дней поднимает в присутствии приёмной комиссии в торжественной обстановке флаги флота и корабль считается принятым в состав флота. То есть при желании можно столько дат найти, что подогнать под них хоть беременность кошки Муси, хоть вспышку бруцеллёза у коров в Месопотамии. И Макаров это тоже прекрасно понимает, потому и рассказывал с издёвкой. — Степан Осипович! А что за суда подорвались и на каких именно минах?
— Это любопытно. Из пяти четыре англичанина, один француз, ни одного японца! А сработали пока только обычные мины, про донную ничего не слышно, в газетах довольно подробные описания. Мне вот интересно, у японцев пароходы закончились, что только иностранцы попались? Вы же там буквально по рейдам ходили, как там с японскими судами?
— Хватает пока у Японии судов. Могу предположить, что на нашей глубине установки японцы могли просто поверху пройти, у них суда помельче. Надо будет следующий раз глубину поменьше ставить. Но, приятно, а то так обидно было тишком уходить...
— Николай Оттович! А что вы с этой историей про Святую Марию делать собираетесь?
— Да, что тут сделаешь, только тихо на тормозах спускать, любая активность, только навредит. Степан Осипович! Мне казак, который там был, рассказал, что его Некрасов и какой-то флотский долго опрашивали, не просветите, что узнали, я так понимаю, что контрразведка наша заработала.
— Наша контрразведка уже серьёзно работает и с протеже вашим, с Некрасовым сотрудничают, нахвалиться друг другом не могут, ну, это мелочи. А вот выяснили они, что нападающие очень любопытные оказались, просто интернационал какой-то, словно специально или были слишком уверены, что всё у них без осечек пройдёт, но там один рыжий господин с подозрительными деталями одежды и предметами в карманах, что очень похоже на наших Британских друзей, двое мелкая местная шпана, а ещё двое загримированные под китайцев, предположительно японцы, причём офицеры.
— Это как нужно гримировать японцев, по-моему если раздеть тех и других не отличишь, переодеть и всё, зачем грим?
— Ну, грим, это громко сказано, просто волосы чем-то намазаны и косы накладные, чтобы по виду от местных китайцев не отличаться, а офицеры, это ваш Некрасов говорит, он вообще интересный человек, обещает, что рыжего опознает в ближайшие дни. Но вот, что любопытно, говорят, что показания всех видевших вашу Марию Михайловну позавчера вечером совпадают до мелочей, и как это не дико, но похоже руки и глаза у неё правда светились, даже больше, светились голубым светом, и от всей её фигуры исходило более слабое сияние, там, где больше прикрыто юбкой платья меньше, а верхняя часть вся. Вот такие у нас дела. А тот господин, которого ваша супруга из коляски выгнала, чиновник министерства иностранных дел, какой-то барон, уже дал подробное интервью нескольким журналистам, в числе прочих американскому и французскому. Так, что ждите статей о чуде в прессе. Да и батюшка Артурский упёрся, что у него новая икона мироточит, и этот случай он считает прямым указанием на божественное вмешательство, так, что служит молебны каждый день и народ в храм валит толпами. Слава Богу, что хоть столице не до нас, там скандал с английским посланником, его помощник под видом своей жены пытался вывезти Матильду — вторую жену Витте, так в багаже у этой дамочки арестовали драгоценностей, ценных бумаг и прочего на сумму больше пятнадцати миллионов золотых рублей. Государь дал санкцию на её арест, так она теперь на допросах так поёт, что по столице новая волна арестов и задержаний. А Наместник, как добрые люди рассказали, на днях ругался, что на востоке как что-то делается, так непременно Эссен или Рейцейнштерн, ни одного русского человека. И я уверен, что это недовольство не его, а он просто перепевает чьи-то слова в Петербурге, так, что недоброжелателей у Вас и без Святой жены уже хватает.
— Да! Не порадовали, хотя, следовало ожидать, один статус Георгиевского корабля как красная тряпка для многих. Думаю, переживём... Я вот спросить хотел, а как там со стрельбой по квадратам? Получилось что-нибудь?
— Какой "что-нибудь"? Буду писать рапорт на имя начальника Главного Морского штаба, чтобы внедряли на всех флотах и канониров переучивали. Мы стрельбы провели... А вы знаете, что на предвоенных стрельбах "Варяг" выпустил по мишеням сто сорок пять снарядов из которых засчитали только три попадания**. Понятно, почему они в "Асаму" не попали ни разу. А вот при таком уровне стрельбы по всей эскадре, на этих стрельбах на месте и с хода накрытия добивались максимум на третьем-четвёртом залпе! Вы представляете, что это значит?! А как раньше пристрелку вели, это же ужас тихий был. "Ретвизан" на первых стрельбах пристреливался больше двадцати минут, правда потом накрыл цель вторым залпом, но кто же в бою даст двадцать минут пристреливаться и будет неподвижно стоять? А теперь вся эскадра на третьем-четвёртом залпе накрытие даёт! Хотел бы вас на награждение подать, но боюсь откажетесь...
— Откажусь! Степан Осипович! Нет здесь моей заслуги! Высказал голую сырую идею, которую молодцы довели и отполировали, вот они заслужили, а мне не за что! И Вы ведь знаете, что я не красуюсь. Если меня за это наградят, то получится, что все мои другие ордена в своём весе потеряют, а я наградами дорожу и гордиться хочу!
— Понял я уже! И ваше право на своё мнение уважаю. А как Вам новый штурман? Не подвёл меня Виктор Андреевич?
— Так Вы с ним близко знакомы?
— Не то, чтобы приятельствовали, но когда я на Средиземном ещё лейтенантом служил, он нам здорово пару раз помог, там сложности с лоцманами были, а мы Магрибское побережье не знали совершенно.
— Пока ни разу не пожалел, что взял его, скорее нарадоваться не могу, если мой Евгений Васильевич с уважением про его штурманские умения говорит, это дорогого стоит.
— Да! Посмотрел я вчера на Вашего Волкова. Толковый офицер, доложил грамотно, на все вопросы отвечал не тушуясь, дело знает. А с командой как? Справляется?
— Никаких проблем с командой и офицерами, даже Левицкий не возражал, хотя я опасался. Но обошлось. Притёрся экипаж, так, что можете считать это докладом "Корабль к бою и походу готов!"
— Боя Вам пока не будет! Из столицы едет граф Бобчинский в звании специального посланника Государя, здесь должен быть примерно через неделю, к его приезду Вам уже быть под парами и сразу выходить в Циндао полным ходом. Мне приказ, максимальной скорости и важности доставки графа до места, так, что ни на какие другие дела вас до выполнения этого отвлекать не буду. А вы пока с Марией Михайловной побудете, команда отдохнёт. Вам там Василий Васильевич не надоел, не мешает?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |