— Пошли.
Лязгнув засовом, он распахнул массивную, окованную железными полосами дверь в просторное, полутёмное помещение, прорезанное узкими полосами дневного света.
На девушку пахнуло густой, застарелой вонью, напомнившей ей смрад рыбозасолочных сараев Канакерна. По сравнению с этими миазмами запах самого запущенного вигвама аратачей мог показаться ароматом фирменного магазина косметики.
— Чего встали? — проворчал по-прежнему сопровождавший её конвоир.
Справа шла глухая стена, сложенная из грубо отёсанных камней, скреплённых раствором. А слева почти от пола до потолка тянулась частая решётка из деревянных брусьев, за которой что-то копошилось в темноте.
Бивший из-под потолка дневной свет слепил глаза, мешая рассмотреть подробности. Зато уши прекрасно слышали сиплое дыхание и неясное бормотание.
Вплотную к ограждению следующей камеры стоял сухой, жилистый старик в каких-то лохмотьях поверх грязного хитона. Поймав взгляд новой арестантки, он широко оскалил розовые дёсны с редкими пеньками зубов.
— Эй, Сухан! — прокаркал он на редкость противным голосом. — Ты глянь, ещё одну шлюху ведут!
— Никак магистрат решил в тюрьме публичный дом открыть, — отозвался из темноты ломкий, юношеский басок.
— А нам в нём бесплатно давать будут! — мерзко хихикнул старик, вытирая текущую из уголка губ слюну грязной, покрытой струпьями рукой.
— Подожди немного, Рояш, — ухмыляясь, бросил через плечо шагавший впереди эдил. — Стражники с Визгуном уже закончили. Сейчас за тебя примутся. И всё бесплатно.
Сопровождавший Нику конвоир угодливо захихикал неуклюжей шутке начальства. Её привели к той самой угловой камере, о которой говорил Акв. Там оказалось немного светлее из-за дополнительного окна в боковой стене. Вдоль неё шла каменная лежанка, кое-как прикрытая соломой, на которой, тесно прижавшись друг к дружке, словно озябшие котята, сидели две женщины с короткими причёсками, но без рабских ошейников и табличек.
Заметив тюремщиков, арестантки почему-то бодро вскочили, то ли выполняя некий ритуал, предусмотренный местными правилами, то ли просто чтобы лучше видеть посетителей. Ника в свою очередь тоже смогла как следует разглядеть короткие, явно не по сезону хитоны да ещё с разрезами по бокам, открывавшие тощие, посиневшие от холода ляжки соседок по камере.
— Ну, заходи, — криво усмехнулся эдил, открыв пронзительно заскрипевшую дверь.
Сердце девушки, и без того колотившееся, как сумасшедшее, едва не выскочило из груди, когда она, пригнувшись, шагнула через высокий каменный порог, только тут заметив третью женщину.
Закутавшись в тряпьё, она скрючилась в тёмном углу, поблёскивая глазками, словно застигнутая врасплох испуганная мышка.
— Ну, девочки, не ссорьтесь, — хохотнул стражник, а эдил усмехнулся, вытаскивая из замка ключ. — Теперь вам скучно не будет.
Похоже, надзиратель оказался прав. Судя по физиономиям представительниц древнейшей профессии, мирного сосуществования не получится, решила Ника. Слишком зло кривились бледные со следами помады губы. И какими-то не в меру многозначительными взглядами обменивались коллеги по многотрудному ремеслу.
Однако попаданка продолжала стоять, пока не представляя, что сказать и как себя вести. Нетерпеливые сокамерницы взяли начало ссоры на себя.
— Смотри, Кирса, — шмыгнула покрасневшим носом одна из девиц. — Какую к нам знатную даму подсадили. Неужели убила кого?
— Не иначе храм ограбила, — хихикнув, поддержала подруга. — Или дом магистрата обворовала.
— И плащ у неё тёпленький, — довольно осклабилась первая, демонстрируя отсутствие передних зубов как снизу так и сверху. — А мы с тобой мёрзнем, не зная как согреться...
Несмотря на рост и субтильное по-сравнению с новенькой телосложение, они с удовольствием дурачились и вели себя столь вызывающе нагло, видимо, потому, что полагали, будто имеют дело со скромной домашней девочкой, оказавшейся в узилище по очередному капризу богов.
Прекрасно осознавая бесполезность любых слов и увещеваний, Ника без разговоров начала применять на практике то, чему обучал её Наставник.
Разжав пальцы, она выронила монетки. Звон серебра о грязный каменный пол отвлёк внимание изгалявшейся собеседницы. Рука из-под плаща ударила в нос, отшвырнув её к стене. На миг замерев от неожиданности, Кирса, визжа, бросилась на обидчицу, явно намереваясь вцепиться растопыренными пальцами в лицо.
Попаданка перебросила ту через бедро, и навалившись сверху, упёрлась коленом в тощую грудь. Пока первая проститутка, хлюпая носом, пыталась унять текущую кровь, новая арестантка звонко хлестала по щекам её подругу до тех пор, пока визг и крики не сменились жалобным поскуливанием.
Встав на ноги, Ника подобрала деньги, и, ни слова не говоря, направилась к стоявшей у стены лохани, чей режущий глаза запах прямо и недвусмысленно указывал на её предназначение.
Из соседних камер донеслись крики и улюлюканье:
— Ого, девки веселятся... Что там у вас? Эй, меретты, вы что, из-за новенькой подрались?! Помочь?!
Теоретически существовала опасность того, что противницы, опомнившись, попытаются напасть, пока девушка находилась в столь деликатном и беспомощном положении, но те пришли в себя слишком поздно.
Привлечённый шумом, эдил, распахнув входную дверь, рявкнул в коридор:
— А ну молчать, грязное отродье! Не то жрать не дам!
С облегчением оправив платье, попаданка забралась на каменную лежанку и, нахохлившись, закуталась в плащ, подчёркнуто не обращая внимание на побитых проституток, но держа руку возле закреплённого на лодыжке ножа.
Хотелось есть, спать и плакать. Но главное, она не понимала сути обвинений и не представляла, как будет оправдываться.
Получившие наглядный урок девицы уселись на корточках на полу возле противоположной стены. Третья обитательница камеры, наоборот, тихонько выбралась из своего угла. Пожилая, поджарая, с вытянутым, напоминавшим лисью мордочку, личиком, она осторожно приблизилась к лежанке.
Ника насторожилась. Но тут хлопнула входная дверь, и вновь послышался насмешливый голос эдила:
— Выходи, Рояш. Сейчас получишь своё и совершенно бесплатно.
Двое или трое мужчин дружно заржали. Добавляя веселья, кто-то из них выкрикнул:
— Радуйся, дурак, тебе честь оказали. В праздник выпороли.
Новая узница поняла, что беззубый старикан дождался-таки льготного обслуживания.
Едва стражники со своей жертвой ушли, пожилая женщина проговорила мягким надтреснутым голосом:
— За какие же такие преступления, красивая госпожа, вас в это скорбное место упекли?
А кто ты такая — чтобы меня спрашивать? — усмехнулась Ника, почему-то не испытывая никакого доверия к собеседнице, несмотря на её доброжелательную, приветливую улыбку.
Сокамерница как-то странно вытянула голову, щуря подслеповатые глазки.
— Простите, госпожа, давно живу, глуховата стала, не расслышала.
Усмехнувшись, девушка повторила уже громче.
— Так я же соседка ваша, госпожа, — кивнув, приветливо улыбнулась сокамерница. — Нам под одной крышей самое малое четыре дня жить. Пока праздники не кончатся — суда не будет.
— Твоя правда, — подумав, кивнула путешественница, понимая, что, опираясь только на одну грубую силу, выживать в тюрьме будет очень проблематично и необходимо как-то налаживать отношения с подругами по несчастью. — Только сначала ты расскажи, за что тебя здесь заперли?
Попаданка хорошо запомнила, что эдил называл женщину базарной воровкой, но хотела услышать её версию событий.
— Эдилу базарному задолжала, — вздохнула собеседница, плотнее запахиваясь в лохмотья. — После праздников собиралась заплатить, да этот жадный сын свиньи ждать не захотел. Да пошлёт ему Такера болотную лихорадку!
Маленькое личико, скривившись, покрылось сетью морщинок, стразу состарив её лет на десять, а из старческих, выцветших глаз побежали мокрые дорожки.
— Чтоб у поганца все кости сгнили! Опозорил на весь город! Перед смертью сподобилась плетей отведать! Пусть Диола лишит его мужской силы!
Рассыпая проклятия, она плакала, вытирая слёзы старой, грязной накидкой, из-под которой выбивались редкие седые волосы.
Вспомнив привязанного к каменному столбу мужчину с окровавленной спиной, Ника представила на его месте эту пожилую, потрёпанную жизнью женщину и не смогла удержаться от восклицания:
— Да как же это?
Что бы там не натворила она на самом деле, пороть старуху плетьми казалась девушке верхом жестокости и абсурда.
— Такие вот судьи у нас в Этригии, добрая госпожа, — громко высморкавшись, с горечью проговорила собеседница и, присев на край каменной лежанки, представилась. — Меня Калям зовут. Просто старуха Калям. Нет у меня уже других имён. Всё в жизни потеряла.
— Что же за тебя близкие не вступились? — с сомнением спросила Ника, прекрасно зная, как уважительно относятся здешние жители с родственным связям. — Или у тебя совсем никого не осталось?
— Одна-одинёшенька, добрая госпожа, — громко заохала Калям. — Как луна на небе. Ни помочь, ни пожалеть некому.
— Чего врёшь, крыса старая? — оборвал её причитания злобный, гнусавый голос. — Есть у тебя и дочь с внуками, и племянники. Сама от них отказалась, прокляла, а теперь жалобишься на каждом шагу: "Заступиться некому".
— Врёшь, врёшь, меретта мерзкая! — очень бодро для своего почтенного возраста вскочив на ноги, Калям закричала, потрясая в воздухе сухонькими кулачками. — Воры они с зятем! Разбойники! Деньги отобрали, на улицу выгнали, побираться на старости лет заставили, порази их Ваунхид!
— Сама ты жаба старая! — не осталась в долгу проститутка, хотя разбитый нос явно мешал её голосу звучать в полную силу. — Гадюка пересохшая. Все деньги на храм Дрина отдала, а на зятя сваливаешь!
— Пасть захлопни, хрычовка базарная! — поддержала подругу Кирса. — Не то живо в гости к Анору отправишься!
— Врёшь, врёшь! — резал слух визг Калям. Тряся лохмотьями и топая обмотанными тряпками тощими ногами, она вдруг бросилась к Нике.
— Не слушайте их, добрая госпожа! Девки это уличные, сучки лживые, на вас напали, теперь на меня лгут.
— Эй, курицы ощипанные! — рявкнул кто-то в соседней камере. — А ну, заткнулись быстро, не то башку оторву.
— Ты сначала доберись до неё! — с издёвкой отозвалась вторая проститутка.
— Врут, врут они, добрая госпожа, — тут же понизила голос Калям, пытаясь пододвинуться ближе к девушке.
Та резко зашипела:
— Сиди, где сидишь! Я и отсюда тебя хорошо слышу.
Вздрогнув от неожиданности, старушка потерянно заплакала. Воспользовавшись её замешательством, Ника негромко сказала:
— Ясно мне всё. За долги ты здесь А я по капризу богов. Они привели меня не в то место и не в то время.
Кто-то из арестанток угодливо засмеялся.
Прислонившись головой к стене, попаданка прикрыла глаза, всем видом демонстрируя нежелание больше говорить на эту тему. Ей даже удалось немного подремать под бессвязный монолог Калям, продолжавшей зло ругать родственников и горько жаловаться на свою тяжёлую судьбу.
Очнулась девушка от лязга входной двери.
— Это вам, балбесы, в честь дриниаров, — раздражённо ворчал эдил. — Добродетельная Итсора, вдова Лепта Опуса Клуба, свои деньги потратила, чтобы даже вы, негодяи и бездельники, могли отметить праздник владыки недр. Жрите, собаки, помните доброту госпожи Опусы, чтобы ей пропасть!
Старая сокамерница встрепенулась, тут же прервав поток жалоб, и перепуганной мышью бросилась в свой угол. Проститутки, наоборот, резво подбежали к решётке и замерли с видом ожидающих подачки бродячих собак. Разве что хвостом не виляли и то только за неимением последнего.
Увидев их побитые физиономии, Акв, державший в руках объёмистую корзину, удивлённо фыркнул:
— С новой подружкой не поладили, меретты проулочные?
И тут же стал шарить глазами по камере явно в поисках Ники. Но наткнувшись на её сонный, чуть насмешливый взгляд, вроде бы даже смутился, начав торопливо рыться в корзине. Судя по всему, он явно не ожидал увидеть новую арестантку целой и невредимой.
— Куда лапы тянешь, ворона старая! — вдруг прикрикнул эдил. — Лопнешь. По одной бери, я сказал!
— Не себе я, не себе! — завизжала Калям. — Я госпоже подам, отдай!
— Пусть сама подойдёт! — нарочито громко проворчал Акв. — Небось два шага шагнуть не переломится.
Сообразив, что до завтрашнего для еды скорее всего не будет, девушка неторопливо слезла с лежанки. Не в её положении кичиться аристократическим происхождением и лишний раз раздражать тюремщиков по пустякам.
Кроме небольшой, до хруста прожаренной лепёшки от щедрот благочестивой дарительницы арестантам полагалась горсть оливок, которые хмурый надзиратель грязной ладонью доставал из широкогорлого кувшина.
— Передайте спасибо госпоже Опусе, — поблагодарила Ника и поинтересовалась. — А воду здесь дают?
Видимо, спокойствие арестантки, её вежливый, доброжелательный тон, который очень нелегко давался страшно усталой Нике, произвели на эдила благоприятное впечатление, потому что, пряча глаза, он нехотя пробормотал:
— Сейчас принесу.
И хотя деревянное ведро не отличалось чистотой, а глиняная кружка оказалась одна на всех заключённых, попаданка с наслаждением осушила её за пару глотков, стараясь не думать о том, сколько всякой заразы плавает сейчас в этой холодной, пахнущей тиной воде.
Аккуратно вытерев губы краем накидки, она обернулась к сокамерницам, напряжённо ожидавшим своей очереди утолить жажду. Никто из них не решился это сделать первой, молчаливо признавая главенство новой соседки. Наблюдавший за ними из-за решётки Акв негромко хмыкнул, глянув на Нику с каким-то непонятным интересом.
Подумав, та передала пустую кружку второй проститутке по имени Вилпа. Так на либрийском пренебрежительно обзывают заднюю часть тела чуть ниже поясницы.
— Вы, госпожа, откуда родом будете? — заискивающе глядя ей в лицо, спросила та, протягивая посуду через решётку эдилу.
— Издалека, — сухо ответила девушка. — Но семья наша из Радла.
Закончив поить заключённых, эдил, бурча себе под нос что-то малопонятное, удалился. Ника вернулась на своё место, а Калям, присев на самый краешек лежанки, неожиданно громко вздохнула, качая головой.
— Ох, память моя дырявая! Старая стала, ничего не помню. Совсем забыла, как звать вас, госпожа.
— Не гневи богов пустыми жалобами, — усмехнулась попаданка. — Я ещё не говорила.
И помедлив секунду, представилась:
— Ника Юлиса Террина.
— Так вы из аристократов? — вытаращила глаза Вилпа, но тут же глаза её сверкнули недоверием, а пальцы потрогали распухший нос. — Как же вы тогда здесь оказались?
— Долгая история, — проворчала девушка, зевая. — Как-нибудь расскажу. А сейчас спать хочется.
Слегка подкрепившись, она почувствовала себя бесконечно усталой и от этого слегка подобрела.
— Нечего вам на полу мёрзнуть. Но если опять попробуете... зря рот разевать, убью. Поняли?
— Да, госпожа Юлиса, — торопливо кивнула Кирса, быстро переглянувшись с подругой.
