Иногда девушке приходится нарушать акустику медхрама — с щелчком и писком отворяется нужная дверь, тень медсестры пробегает по спящему лицу пациента, слышится тихий звон металлического подноса, шуршание пакетиков, ее ровное дыхание где-то в голубоватом свечении дисплеев, щелчки тумблеров и кнопок клавиатуры. Заменив капельницу или введя необходимую программу, девушка удаляется. Вновь становится темно и тихо.
В палате N47 Александра Стрельбина горит свет — пластиковая шторка на двери светится ярким белым ореолом. В палате кроме больного находится женщина.
Юля прикладывает электронный ключ к замку и тихо входит.
— ...А Георгий (я знаю, тебе неприятно слышать о нем, но ведь он был твоим лучшим другом и к тому же он твой двоюродный брат) недавно ездил в Красноярск на олимпиаду по — как его там — ну, вот этот вот его кружок... инженерный. Вертолетики свои возил... квадрат-ко-птеры. А с Машей они больше не гуляют. Вот вертихвостка, она же и вас рассорила, и его бросила потом. Нехорошо получилось. Она же тебе так нравилась. Помнишь, как ты ей цветы носил, все клумбы оборвал и дома и у соседей? Эх. И что вы оба нашли в ней? Волосы в синий красила, а ты знаешь, как яркие красители портят волосы? Лысой останется на старости лет, вот и все... Я все думаю, если б не она, если б вы с Жорой тогда не рассорились, ничего бы этого с тобой не произошло. Наверно, ты ее сильно, так сильно любил... А вот Сережа снова уехал на Камчатку, на вахту. Наверно, до зимы. Он твой папа, но ты никогда не называл его отцом. Все дядя Сергей да дядя Сергей. Наверно, ему стоило чаще бывать дома, а не в командировках, тогда бы ты привык к нему еще в детстве. Да что уж теперь говорить. Говорят, кто старое помянет, тому глаз вон. Видимо, мне, старухе, только и осталось — старое поминать... Да. Ну что же ты все молчишь и молчишь, а? Скажи маме хоть словечко, посмотри на меня... эх... горе ты мое... Дай бог, чтобы все обошлось.
— Анастасия, — зовет медсестра, стоя в дверях.
Женщина не сразу замечает гостью. Она сидит на низком табурете возле койки, близко наклонившись к пустым глазам парня лет двадцати в синем больничном халате и в кислородной маске, по грудь спрятанным под одеяло. Анастасия Петровна держит в горячих ладонях скорченную, сухую руку сына, ее локти упираются на матрас кушетки.
Позади Александра, слева и справа от него расползались лианы проводов и трубок, соединяющих капельницу, кардиомонитор, кислородный насос и целый ансамбль других приспособлений, в том числе фиксирующих работу мозга, с пациентом. В этой комнате приборов больше, чем в остальных палатах. Гордость института и его же головная боль.
— Анастасия, уже поздно. Вы обещали уйти еще час назад, — настойчиво, но деликатно говорит Юля.
— Извините, — женщина поворачивает голову к медсестре и мимоходом смахивает вдруг набухшую слезинку. — Вы же знаете, я нечасто вижусь с сыном. Я полгода коплю деньги на билет к вам и на проживание.
— Я понимаю, но не могу устроить здесь гостиницу для вас. К тому же профессор скоро придет — время начинать сеанс.
— Я ухожу сразу по его приходу.
— Ваше присутствие сбивает его. Федор Константинович этого не любит, — настаивает медсестра. — И он просил передать, чтобы вы пореже... стенали возле койки. Александр просто долго и крепко спит, но он все слышит. Его нужно подбадривать, вливать силы, чтобы жить.
— Хорошо, извините, — Анастасия покорно отстраняется от сына.
Поздний и единственный ребенок — Анастасия Петровна родила в тридцать семь лет — был ею горячо любим и как бы представлял собой ее раскаяние, ее отдушину перед собой и Богом за беспутно проведенную молодость в поисках великой любви из латиноамериканских сериалов.
Юля считала, что вправе общаться с женщиной старше себя с превосходством. Так же думала и мать Александра, той же точки зрения придержемся и мы. Это большая честь и огромная удача, что Александр попал именно сюда. Причем как бы совершенно случайно из городской больницы Красноярска, куда его доставили из села, через всю Россию в руки именитого ученого. Там, на родине, Сашу скорее всего отключили бы уже через месяц, подсчитав шансы на выживание и экономические затраты.
— Я очень ценю все то, что он делает ради моего сына. Что вы делаете, — говорит женщина.
Медсестра распахивает дверь шире и выжидающе глядит в белую стену.
— А это правда, что это из-за компьютерной игры он стал... стал таким? — спрашивает мать.
— С чего вы взяли?
— В интернете написано. Это уже не первый случай.
— Мы пока не видим взаимосвязи. А вы реже читайте всякие глупости. Вашему сыну поможет хорошая медицина, а не мистика. В интернете много чего написано.
— А что говорит Федор Николаевич?
— Он говорит, что вам нечего тревожиться зря. Прогресс налицо, сами видите. Саша впал в кому, вероятно, от немыслимых душевных терзаний. В его возрасте это нормально.
— Я ухожу, — шепчет мать Александру, нагнувшись с поцелуем к его виску. — Скоро увидимся. Доброй ночи, Саша. Приходи в себя, мы тебя ждем.
Анастасия выходит в коридор с опущенным взглядом.
— Здравствуйте, — раздается вдруг из полумрака перед ней.
Женщина поднимает опухшие глаза на стремительно проплывающий мимо ученый профиль Федора Николаевича Сорокина.
— Здрась...
Она едва успевает раскрыть рот, изобразивший моментальную улыбку, чтобы поприветствовать, но профессор, уже заняв весь дверной проем, одной рукой держась за дверь, другой — за косяк, лицом к Анастасии, холодно бросает:
— И до свидания, — и хлопает дверью палаты.
Светодиод на электронном замке в двери, за которой беспомощно лежал ее мальчик, ее добрый и милый Саша, из зеленого превращается в красный. Цвет запрета. Проход закрыт. Теперь даже для нее, любящей матери, нет возможности быть рядом с ним в эти минуты.
Что они делают с ним по ночам? Почему не допускают?..
Две недели назад торжественно-взволнованный голос медсестры сообщил Анастасии, что Сашу посетило сознание. Нет, он не просил воды, не интересовался сегодняшней датой, не говорил, что хочет увидеться с мамой. Его не интересовало место, в котором он находится и как сюда попал. Анастасия Петровна, все не так просто. Он даже не открывал глаза. Анастасия Петровна, из комы нельзя выйти вот так запросто и начать обзванивать родственников с радостным "Я вернулся!". Саша только произнес несколько звуков, а затем снова ушел. Но это очень большой прогресс! Вам повезло, что профессор Сорокин выбрал для эксперимента именно Александра...
Дальше Анастасия Петровна уже не слушала. Вся неделя — сборы, заявление на отпуск, звонки подругам и родственникам, покупка билета, вокзал — сгустилась быстрым туманом, из которого она выскочила на всех парах мчащего Анастасию поезда в Ростов-на-Дону. Неужто он снова будет ходить и разговаривать? Неужели он наконец-то услышит и ответит ей?
Она вылетела из вагона и почти моментально очутилась в парадной НИИ. Федора Николаевича она прождала лишь пару часов на скамейке у кабинета. Что такое два часа рядом с двумя годами ожиданий хоть какого-то признака жизни?
Но за шесть дней, проведенных в палате, Анастасия Петровна так и не была вознаграждена. Саша оставался нем и обездвижен; Федор Николаевич становился все мрачней и недоброжелательней по отношению к несчастной матери. Женщина падала духом, но отрывать ее от сына приходилось силком. Кто у нее есть кроме него? Муж, который пропадает круглый год на вахте? Тем более, здесь, за пять тысяч километров от родного села, в чужом и огромном городе. Любимое, известное до мелочей, хоть и притворившееся безжизненной куклой в паутине проводов и трубок, тело ее мальчика намного предпочтительней соседей дешевого хостела.
Анастасия Петровна еще на несколько минут стоит около двери, вслушиваясь в голоса профессора и медсестры. Ничего не разобрав, она вздыхает и плетется к выходу.
— Юлия, я же просил, — Федор Николаевич устраивается на мягком стуле перед столом с тремя мониторами. Цепкий, умный взгляд его пробегает по пикам графиков, вскользь задевает цифры и аббревиатуры. Ничего существенного.
— Федор Николаевич, — сладким тоном извиняется медсестра, — мне так жалко на нее смотреть.
— Вот и не смотрите, — отрезает профессор. — Что мне толку от вашей жалости. Она здесь совершенно ни к чему.
— Понимаю, вы хотите помочь.
— Сведения, которые я получаю здесь, — снова перебивает Федор Николаевич, — невероятно ценны. Еще никто, понимаете, никто не занимался подобным исследованием. Я двадцать лет писал все эти бредовые и ненужные диссертации, статьи, читал лекции, втирал дурачкам из РАН о нанотехнологиях, генетике, о современном оборудовании, о будущем науки лишь для того, чтобы сейчас заняться по-настоящему важным делом! Добиться финансирования, милочка, не так-то просто в нашей стране. Я здесь не занимаюсь меценатством. Если Александр выживет, это будет моя и только моя победа... Вы уже закончили обход? Тогда давайте приступим.
Профессор вводит пароль в специальную программу. На мониторе возникает 3D модель человеческого мозга. Мыслительный орган разбит на множество секций: от классических полушарий и лимбической системы до самых крохотных, известных пока еще ограниченному кругу лиц. Мощность компьютера позволяет отображать всю структуру мозга вплоть до клеточного уровня.
В свое время Федор Николаевич озадачился созданием русской версии Blue Brain Project и с командой аспирантов собрал дотошный атлас серого вещества. По принципу создания навигационных карт сантиметр к сантиметру изображения высокой точности, полученные из цифрового микроскопа, склеивались на протяжении многих лет. "Макет" принадлежал нескольким совершенно обычным бродягам, даже не подозревавшим, что после смерти им выпадет немыслимая при жизни честь стать шаблоном для суперпрограммы. Завершив работу, аспиранты презентовали мешок с кашей человеческих мозгов мусорному баку для органов.
Впоследствии атлас обрастал подробностями, гиперссылками, статьями; появилась функция изменять определенные участки виртуального мозга-болванки в зависимости от магнитно-резонансной томографии наблюдаемого объекта. Готовая программа, написанная инженерами IT-компании, заняла отдельный жесткий диск. И сейчас в руках профессора находился почти реальный орган Александра, который он мог рассматривать из монитора, будто в микроскоп. 3D модель мозга с эффектом "полного погружения".
— Происходили какие-либо изменения? — спрашивает Федор Николаевич.
— Нет, — отвечает Юля.
— Хорошо. Приступайте.
Медсестра достает из металлического шкафа шлем из тонкого мерцающего материала. В нескольких местах у этого почти магического головного убора свисают щупальца проводов на присосках, питающих микроприборы, нацеленные в точно определенные участки головы пациента. Этот шлем изготовлялся специально для Саши Стрельбина.
Юля не без труда надевает высокотехнологичную шапку на упрямую голову Александра. Подключает проводки. Монитор задумывается и постепенно выводит картинку обновленных данных.
— Пожалуйста, — говорит профессор, — постарайтесь удалять родственников заблаговременно. Они мне тут всю аппаратуру соплями скоро зальют. И передайте это вашим коллегам.
— Хорошо, — кивает Юля.
— И совсем необязательно трезвонить мамам, папам, дедушкам и тетушкам пациентов, особенно в таком положении как Александр, при каждом случае. Прежде всего, посоветуйтесь со мной.
— Хорошо.
— Я вас вызову, если потребуется. Выключите свет.
— Хорошо, — медсестра щелкает выключателем и поворачивается к выходу. Палата погрузилась в мягкое фиолетовое сияние специальных светильников, направленных на пациента.
— Секундочку, Юлия, — останавливает профессор. — Пока вы не ушли. Принесите мне чашечку крепкого кофе.
— Хорошо, — уже в дверях повторяет девушка.
Федор Николаевич надевает на правую ладонь перчатку-"мышь" и отправляется вглубь Александровых, как он выражается, "морей", "материков" и "архипелагов". Остальное уже не могло его волновать.
— Я тебе что, секретарша, чтобы кофе таскать, — шипит по пути в ординаторскую медсестра. — Мудило зазнавшийся.
Профессор тем временем падает в темноту чужого сознания по знакомым тропам. Его волновали наиболее яркие участки затухающего мозга Александра. Федор Николаевич заглядывает в каждую "комнату", собирает сведения активности и заносит их в сводную таблицу. Пересчет данных специальным калькулятором выдает нужные координаты. Но таких координат могло насчитаться несколько миллионов, поэтому в помощь Сорокину был придуман хитрый бот-Проводник, который затем отправлялся по нейронным адресам. Сам для себя профессор окрестил его Вороном — мистической птицей, проводником в иные миры.
— Должно быть, это непередаваемое ощущение, когда в твою голову проникает кто-то чужой, — размышляет профессор вслух. — Смотрю, ты опять насторожился. Не бойся, Стрельбин. Ты завис между смертью и жизнью, а это значит, что одна половина твоего бытия стремится умереть, другая — выжить. И когда я хочу убить твои мысли о смерти, ты думаешь, что я хочу убить тебя всего. Минус на минус дает плюс, Стрельбин. Позволь вырезать у тебя эту мысленную опухоль. Вот, спокойно. Откуда этот хаос в твоей голове, неужели и правда из-за игровой программы? Разумеется, мы проверили ее, но без расшифровки исходного кода однозначных результатов не получить... Ха-ха, а эта фазовая синхронизация была очень впечатляющей! Молодец, Стрельбин! Наверно, многие воспоминания сейчас перемешались, да? Интересно было бы на это взглянуть. Нет, извини, в покое я тебя не оставлю. Слышал о дефибрилляции? Я тебе потом расскажу, ты поймешь...
Еще три недели назад все шло как по маслу. Количество активных элементов мозга Саши возрастало, он даже пошевелился, произнес несколько звуков. А затем приехала его maman. И тут все пошло наперекосяк. Прогресс многих месяцев напряженного труда бросили коту под хвост. Александр снова сорвался. Теперь нужна была новая приманка при новых условиях.
"Чертова колхозница! Знать бы еще, чем ты спугнула его", — думает Сорокин.
— Ну, где же ты, где, — между тем бубнит профессор. — Куда ты спрятался от меня, Стрельбин?.. Хватит дрыхнуть, лентяй! А ну давай просыпайся! — вдруг рявкает профессор так громко, что соседние пациенты повыскакивали с постелей. В каком-то смысле просыпается даже Александр — некоторые участки его сознания вдруг возбудились.
— Так-то, — довольно улыбается профессор. — Теперь продолжим.
Глава XVII. #Ненавижудонат
1.
— ...ть? — закончил недосказанный вопрос Стрелец, но уже, к своему удивлению, не в том времени и не в том месте.
Было послеполуденное время. Вместо подвала с сокровищами, где он находился до принудительного дисконнекта с сервером игры, его вернуло под открытое небо, на какую-то поляну, где столпилась могучая кучка Повстанцев. Атмосфера почему-то была мрачная, предгрозовая. Повстанцы спорили и матерились, многие потеряно сидели на пожелтевшей траве с печалью в глазах. Кроваво-красное солнце таяло в облаках на западе.
