"Порошок? Катапульта? Бригада рабочих? А нет ли более простого объяснения?"
Мир словно пришел в движение вокруг него, как было несколькими днями раньше в кабинете архилектора: ум принялся переворачивать отдельные кусочки, раскладывать их порознь, снова собирать воедино...
"Что, если они попросту говорят правду? Что, если... Нет!"
Глокта усилием воли отверг эту идею. Он поднял голову и наградил старика презрительной усмешкой.
"Стареющий актер с выбритой головой и убедительной манерой держаться, ничего больше".
— Если вы тот, кем себя называете, вам нечего бояться ни моих вопросов, ни своих ответов.
Губы старика растянулись в усмешке, и странное давление внезапно пропало.
— Вашу искренность, инквизитор, весьма приятно видеть. Не сомневаюсь, вы приложите все усилия, чтобы доказать свою теорию. Желаю вам удачи. Мне, как вы сказали, действительно нечего бояться. Я лишь попросил бы вас обзавестись какими-либо доказательствами моего мошенничества, прежде чем беспокоить нас снова.
Глокта напряженно поклонился.
— Постараюсь так и сделать, — ответил он и направился к двери.
— И еще одно! — окликнул его старик, оглядываясь на дыру в стене. — Нельзя ли подыскать для нас другое помещение? Теперь здесь слишком дует.
— Я прослежу за этим.
— Прекрасно. Может быть, где-нибудь, где поменьше ступенек? Эти проклятые лестницы черт знает как действуют на мои колени.
"Да ну? Хоть в этом мы единодушны".
Глокта в последний раз окинул взором троицу. Лицо лысого старика было непроницаемым, как стена. Долговязый юноша тревожно поднял голову и тут же отвел взгляд. Северянин все еще хмурился, поглядывая на дверь уборной.
"Шарлатаны, самозванцы, шпионы... Но как доказать это?"
— Всего доброго, господа.
И Глокта захромал к лестнице со всем достоинством, какое только мог в себе найти.
Благородство
Джезаль соскреб с челюсти последние тонкие волоски и вымыл бритву в тазике. Затем протер ее тряпицей, закрыл и бережно положил на стол, любуясь тем, как солнечный свет играет на перламутровой ручке.
Он промокнул лицо, а потом — это был его самый любимый момент на протяжении дня — посмотрел на свое отражение в зеркале. Это дорогое зеркало, недавно привезенное из Виссерина, подарил ему отец: светлый гладкий стеклянный овал в резной оправе из темного дерева. Подходящая рама для привлекательного молодого человека, беззаботно смотревшего с той стороны стекла. Честно говоря, слова "привлекательный" было недостаточно.
— Знаешь, да ты просто красавчик! — сказал Джезаль самому себе, улыбаясь и проводя пальцами по гладкой коже подбородка.
И как хорош был этот подбородок! Джезалю часто говорили, что это лучшая черта его внешности. Хотя и остальные не хуже. Он повернулся вправо, потом влево, желая как следует насладиться видом своего величественного подбородка: не слишком тяжелый, не слишком жестокий, но и не слишком хрупкий; ничего женственного или слабого. Вне всяких сомнений, это подбородок настоящего мужчины, но с небольшой ямочкой на подбородке. Говорит о силе и авторитете и в то же время — о чувствительности и рассудительности. У кого еще на свете увидишь столь совершенные черты? Разве что у какого-нибудь короля или легендарного героя. Подбородок благородного человека видно сразу. У простолюдина такого не может быть.
Скорее всего, это передалось по материнской линии, предположил Джезаль. У отца подбородок довольно вялый. Да и у братьев тоже, если подумать. Можно даже пожалеть их: Джезалю досталась вся фамильная красота.
— И большая часть таланта, — радостно пробормотал он сам себе.
С некоторой неохотой он отвернулся от зеркала и прошел в гостиную, натягивая рубашку. Сегодня надо выглядеть наилучшим образом. Эта мысль заставила Джезаля нервно поежиться; мелкая дрожь зародилась где-то в районе желудка, проползла вверх по дыхательным путям и угнездилась в горле.
К этому времени ворота, должно быть, уже открыли. Нескончаемый людской поток втекал в Агрионт, зрители занимали места на огромных деревянных подмостках, выстроенных на площади Маршалов. Тысячи людей — и значительных, и совершенно ничтожных. Они уже собирались — кричали, толкались, возбужденные, ожидающие... его. Джезаль кашлянул и постарался отбросить эту мысль. Из-за нее он уже полночи провел без сна.
Он подошел к столу, где стоял поднос с завтраком, рассеянно ухватил двумя пальцами сосиску, откусил и принялся жевать без всякого удовольствия. Потом сморщился и положил ее обратно на блюдо — сегодня у него совершенно не было аппетита. Он как раз вытирал пальцы о скатерть, когда вдруг заметил, что на полу возле двери что-то лежит. Клочок бумаги. Он нагнулся, поднял его, развернул... Одна строчка, написанная четким аккуратным почерком:
Приходи сегодня вечером к статуе Гарода Великого возле Четырех углов.
А.
— Проклятье, — пробормотал Джезаль.
Не веря глазам, он перечитывал записку снова и снова, а потом сложил бумажку в несколько раз и нервно огляделся по сторонам. Ему на ум приходила только одна "А". В последние несколько дней он задвинул ее в дальний угол сознания, поскольку проводил все свободное время на тренировках. Однако стоило ему получить записку — и она мгновенно вышла на первый план.
— Проклятье!
Он снова развернул записку и перечитал: "Приходите сегодня вечером". При этих словах Джезаль не мог не испытать удовлетворения, понемногу переросшего в совершенно явный жар удовольствия. Он расплылся в дурацкой ухмылке. Тайное свидание под покровом темноты? Его кожу покалывало от возбуждения при мысли об этом. Однако тайны рано или поздно раскрываются. Что будет, если обо всем узнает ее брат? Джезаль ощутил новый всплеск нервозности. Он сжал клочок бумаги в пальцах, уже готовый разорвать его, но в последний момент все же сложил записку и сунул в карман.
Шагая по туннелю, он издалека услышал шум толпы. Необычный раскатистый гул исходил, казалось, от самих камней. Джезаль, разумеется, уже слышал его прежде, когда присутствовал среди зрителей на прошлогоднем турнире. Но тогда у него при этом звуке не выступал пот и не переворачивались внутренности. Быть частью публики или частью самого зрелища — между этими состояниями лежит целый мир.
Он немного замедлил шаг, потом остановился, закрыл глаза и прислонился к стене, слушая гул толпы в ушах. Он глубоко дышал и пытался взять себя в руки.
— Не бойся, я очень хорошо понимаю, что ты сейчас чувствуешь. — Джезаль почувствовал на плече успокаивающую руку Веста. — В первый раз я чуть не сбежал. Но все это исчезнет, как только ты вытащишь клинок из ножен, поверь мне.
— Да, — пробормотал Джезаль, — да, конечно.
Он сомневался, что Вест действительно так понимает его чувства. Да, майор когда-то принимал участие в паре турниров, но вряд ли у него при этом намечалось тайное свидание с сестрой своего лучшего друга в тот же самый вечер. Джезаль задал себе вопрос: был бы Вест столь же внимателен к нему, если бы знал содержание письма в его нагрудном кармане? Едва ли.
— Пора идти. Не то они начнут без нас.
— Да уж, — пробормотал Джезаль.
Он в последний раз набрал в грудь воздуха, открыл глаза и с силой выдохнул. Затем оторвался от стены и быстро двинулся вперед по туннелю. Внезапно капитана охватил прилив паники — где его клинки? Он в отчаянии поискал их глазами, потом облегченно вздохнул: он нес оружие в руке.
В зале возле выхода на площадь собралась немалая толпа — тренеры, секунданты, друзья, члены семей и просто любопытствующие. Впрочем, участники турнира выделялись с первого взгляда: пятнадцать молодых людей крепко сжимали клинки. Волнение было разлито в воздухе и весьма заразительно. Повсюду, куда бы ни посмотрел Джезаль, его взгляд встречал бледные нервные лица, потные лбы, тревожные бегающие глаза. Общее напряжение усиливал гул толпы, зловеще громкий за закрытой двустворчатой дверью в дальнем конце помещения, нарастающий и затихающий, словно штормовое море.
Лишь один человек казался совершенно спокойным. В стороне от остальных он прислонился к стене, опершись одной ногой об оштукатуренную поверхность, откинул голову и разглядывал собравшихся из-под приоткрытых век. Большинство участников турнира были гибкими, жилистыми, атлетически сложенными; но этот человек не походил на них. Он был крупным и массивным, с обритыми до черной щетины волосами, с мощной толстой шеей и могучей выступающей челюстью. Это челюсть простолюдина, подумалось Джезалю, но простолюдина огромного, сильного и опасного. Джезаль принял бы здоровяка за чьего-то слугу, если бы не пара клинков в его опущенной руке.
— Горст, — шепнул Вест на ухо капитану.
— Ха! По мне, он больше похож на работягу, чем на фехтовальщика.
— Может, и так, но внешность обманчива.
Гул толпы начал затихать, и в зале тоже все замолчали. Вест приподнял брови и прошептал:
— Обращение короля.
— Друзья мои! Соотечественники! Сограждане Союза! — донесся звучный голос, хорошо слышный даже сквозь массивные двери.
— Хофф, — фыркнул Вест. — Даже здесь он занимает место короля! Почему он попросту не наденет корону и не покончит с этим?
— Месяц назад, — зычно ревел вдалеке лорд-камергер, — мои коллеги из закрытого совета выдвинули вопрос... а стоит ли вообще проводить турнир в этом году?
В толпе послышались свист и выкрики буйного неодобрения.
— Вопрос справедливый, — крикнул Хофф, — поскольку идет война! Смертельная битва на Севере! Свобода, которой мы так дорожим, права, которые заставляют весь мир завидовать нам, самый наш образ жизни — все поставлено под угрозу этими дикарями!
Сквозь собравшуюся в зале толпу пробирался служитель, отделяя участников турнира от их родственников, тренеров и друзей.
— Ну что ж, удачи! — сказал Вест, хлопая Джезаля по плечу. — Увидимся снаружи.
Во рту у Джезаля пересохло, и он сумел лишь кивнуть.
— Этот вопрос задавали храбрые люди! — гремел гулкий голос Хоффа из-за дверей. — Мудрые люди! Истинные патриоты! Мои верные друзья из закрытого совета! И я понимал, почему они думали, что в этом году турнир проводить не нужно. — Долгая пауза. — Но я сказал им: нет!
Взрыв безумного восторга.
— Нет! Нет! — вопила толпа.
Джезаля вместе с другими участниками призвали встать в шеренгу по два — восемь пар. Слушая размеренную речь лорда-камергера, он продолжал беспокоиться о своих клинках, хотя и проверил их уже двадцать раз.
— Нет, сказал я им! Допустим ли мы, чтобы эти варвары, эти животные с ледяного Севера попирали наш образ жизни? Допустим ли мы, чтобы маяк свободы среди тьмы остального мира угас? Нет, сказал я им! Наша свобода не продается ни за какую цену! На это, мои друзья, мои соотечественники, мои сограждане — на это вы можете рассчитывать! Мы победим!
Снова океанская волна одобрения. Джезаль сглотнул и нервно покосился вбок: рядом стоял Бремер дан Горст. У здоровенного паскудника хватило наглости подмигнуть ему, ухмыляясь, словно у него нет ни единой заботы.
— Чертов идиот, — пробормотал Джезаль, однако позаботился о том, чтобы его губы при этом не шевелились.
— Итак, друзья мои, — послышались заключительные вопли Хоффа, — какой случай позволит нам лучше, чем сейчас, когда мы стоим на самом краю опаснейшей пропасти, прославить умение, мощь и отвагу храбрейших сынов нашего отечества? Мои сограждане, мои соотечественники — я представляю вам участников турнира!
Тяжелые двери распахнулись настежь, и рев толпы ворвался в зал, заставляя дрожать потолочные балки. Внезапный, оглушительно громкий рев. Первая пара фехтовальщиков двинулась к выходу через арку, за ней вторая, потом третья. Джезаль был уверен, что не сойдет с места, бессмысленно озираясь вокруг, как испуганный кролик. Однако его ноги сами решительно шагнули вперед одновременно с Горстом, и каблуки отполированных до блеска сапог защелкали по плитам пола к высокому дверному проему.
Площадь Маршалов преобразилась. По ее периметру теперь стояли трибуны для публики, уходившие далеко назад и вверх. Они были переполнены людьми. Участники турнира вышли цепочкой в ущелье между этих утесов, направляясь к центру просторной арены; балки, поперечины и опоры трибун по обеим сторонам от них были подобны тенистому лесу. Впереди — казалось, что очень далеко, — виднелся размеченный фехтовальный круг: маленький клочок высохшей желтой травы посреди моря людей.
Внизу, в первых рядах, Джезаль различал лица богатых и благородных господ, одетых в свои лучшие одежды, заслоняющих глаза от яркого солнца. Они были светски безразличны к разыгрывавшемуся перед ними представлению. Немного дальше и выше фигуры зрителей виднелись уже не столь отчетливо, а наряды становились проще. Основная же часть огромной толпы сливалась в пестрое множество разноцветных клякс и точек, теснящихся по краям гигантской чаши. Простой народ всеми способами выражал возбуждение и восторг: они хлопали, кричали, вставали на цыпочки и махали руками. Сверху маячили верхушки самых высоких зданий, окружавших площадь. Стены и крыши возвышались над скоплением людей, словно острова в океане, их окна и лестницы были переполнены крошечными фигурками зрителей.
Джезаль моргнул при виде столь огромной толпы и невольно раскрыл рот. Часть его мозга осознала это — слишком малая часть, чтобы заставить рот закрыться. Джезаля затошнило. Проклятье! Конечно, надо было что-нибудь съесть, но теперь поздно. А если его вырвет прямо здесь, на глазах половины мира? Он снова ощутил приступ слепой паники. Где его клинки? Где они? Он держит их в руке. Толпа ревела, вздыхала и вскрикивала мириадами разных голосов.
Участники турнира стали отходить от круга. Не всем предстояло сражаться сегодня, большинство собирались просто наблюдать за поединками, как будто и без них не хватало зрителей. Они направились к переднему ряду, но Джезаль, к его великому сожалению, не пошел с ними. Его путь лежал к загородкам, где фехтовальщики готовились к схватке.
Он тяжело плюхнулся на скамью рядом с Вестом, закрыл глаза и вытер потный лоб, прислушиваясь к шуму беснующейся толпы. Все было слишком ярким, слишком громким, слишком подавляющим. Маршал Варуз стоял неподалеку, перегнувшись через бортик, и что-то кричал на ухо какому-то человеку. Джезаль уставился через арену на королевскую ложу в тщетной надежде успокоиться.
— Похоже, его величество король получает удовольствие от происходящего, — прошептал Вест.
— М-м...
Король уже успел погрузиться в глубокий сон, корона съехала набок и косо торчала на его голове. Джезаль вяло подумал о том, что произойдет, если она упадет совсем.
Кронпринц Ладислав тоже был здесь — как всегда разодетый и сияющий широчайшей улыбкой, словно зрители собрались исключительно ради него. Младший принц Рейнольт абсолютно не походил на своего брата: простой и серьезный, он озабоченно хмурился, глядя на впавшего в полубессознательное состояние отца. Королева-мать сидела рядом с сыновьями, прямая как палка, с высоко поднятым подбородком. Она старательно делала вид, что августейший супруг в полном порядке, а самой ей не угрожает опасность внезапного и болезненного падения тяжелой короны к ней на колени. Взгляд Джезаля привлекла молодая женщина, расположившаяся между королевой и лордом Хоффом, — очень, очень красивая. Ее одежда была еще более дорогой и пышной, чем у Ладислы (если такое вообще возможно), а шею обвивало ожерелье из крупных бриллиантов, ярко сверкавших на солнце.
