— Где я? — спросил Далинар. — В каком королевстве?
Рыцарь нахмурилась.
— Ты здоров?
— Совершенно. Я... должен узнать. Что это за королевство?
— Натан.
Далинар выдохнул. Натан. На месте Разрушенных Равнин когда-то находилась страна, называвшаяся Натан. Это королевство исчезло много столетий назад.
— Ты сражаешься за короля Натана? — спросил он.
Женщина засмеялась.
— Сияющие рыцари не сражаются за королей.
— И где вы живете?
— Центры наших орденов находятся в Уритиру, но мы живем в городах по всей Алетеле.
Далинар застыл на месте. Алетела. Древнее название того места, которое стало Алеткаром.
— Ради сражений вы пересекаете границы королевств?
— Хеб, — сказала Таффа. Она казалась очень озабоченной. — Перед тем, как отправиться на поиски Сили, ты сам пообещал мне, что Сияющие придут нам на помощь. Или ты до сих пор не в себе? Леди-рыцарь, не могли бы вы еще раз исцелить его?
— Мне надо сохранить Восстановитель для раненых, — ответила женщина, поглядев на деревню. Там шло сражение, но, похоже, уже заканчивалось.
— Я в порядке, — сказал Далинар. — Алетк... Алетела. Вы там живете?
— Наш долг и обязанность, — сказала женщина, — неусыпно наблюдать за миром, готовясь к Опустошению. Одно королевство должно было в совершенстве овладеть искусством войны, чтобы все остальные наслаждались миром. Мы умираем, чтобы вы могли жить. Это наше Призвание.
Далинар стоял, переваривая ее слова.
— Нам нужны воины, — продолжала женщина. — И все, у кого есть желание сражаться, приходят в Алетелу. Битва — даже против Десяти Смертей — изменяет человека. Мы можем научить тебя, и это знание не уничтожит тебя. Приходи к нам.
Далинар обнаружил, что кивает.
— Каждому пастбищу нужны три вещи, — сказала женщина изменившимся голосом, как если бы цитировала древнее изречение. — Стада, которые растут, пастухи, которые пасут, и стражники, которые стерегут. Мы, в Алетеле, и есть эти стражники — мы защищаем и сражаемся. Мы сохраняем ужасное искусство убийства и передадим его другим, когда придет Опустошение.
— Опустошение, — сказал он. — То есть Несущие Пустоту. Именно с ними мы сражались этой ночью?
Рыцарь презрительно фыркнула.
— Несущие Пустоту? Эти? Нет, это все лишь Сущности Ночи, хотя непонятно, кто выпустил их. — Она поглядела в сторону, лицо внезапно стало отрешенным. — Харкайлейн говорит, что Опустошение близко, а он редко ошибается. Он...
Внезапно раздалось знакомое царапанье.
Рыцарь выругалась.
— Ждите здесь. Позовите, если Сущности вернутся. Я услышу.
И она исчезла в ночи.
Далинар поднял руку, разрываясь между желанием пойти за ней и необходимостью оставаться с Таффой и девочкой.
Отец Штормов! подумал он. Теперь, когда сияющие доспехи леди-рыцаря не освещали им путь, они оказались в темноте.
Он повернулся к Таффе. Она стояла позади него, странно отстраненно глядя на него.
— Таффа? — спросил он.
— Я тоскую по тем временам, — сказала Таффа.
Далинар подпрыгнул. Совсем другой голос. Мужской, глубокий и сильный. Тот самый, который говорил с ним в видениях.
— Кто ты? — спросил Далинар.
— Тогда они были едины, — продолжил голос устами Таффы. — Ордена. Люди. Не без споров, конечно. Но устремлены к одной цели.
Далинар почувствовал озноб. В этом голосе было что-то знакомое. Начиная с первого видения.
— Пожалуйста. Ты должен рассказать мне, зачем ты показываешь мне все это. Кто ты? Слуга Всемогущего?
— Я очень хотел бы помочь тебе, — голос не обращал внимания на вопросы Далинара. — Ты должен объединить их.
— Ты это уже говорил! Но мне нужна помощь. То, что рыцарь говорила об Алеткаре. Неужели это правда? Быть может, это и есть наш будущий путь?
— Запрещено говорить о том, что будет, — сказал голос. — Говорить о том, что зависит от людей. Но я пытаюсь помочь.
— Тогда дай мне больше чем уклончивые ответы!
Таффа мрачно посмотрела на него. И даже в слабом свете звезд он сумел разглядеть ее коричневые глаза. За ними пряталось что-то глубокое, что-то внушающее страх.
— Скажи хотя бы одно. — Далинар решил задать конкретный вопрос. — Я доверяю кронпринцу Садеасу, но мой сын — Адолин — считает, что Садеас обманет меня, рано или поздно. Должен ли я продолжать верить Садеасу?
— Да, — сказало существо. — Это очень важно. Не дай мелким склокам поглотить себя. Будь сильным. Действуй с честью, и честь поможет тебе.
Наконец, подумал Далинар. Хоть что-то конкретное.
Он услышал голоса. Темный ландшафт вокруг Далинара стал таять.
— Нет! — Он протянул руку к женщине. — Не отсылай меня обратно. Что я должен сделать с Элокаром? И войной?
— Я дал тебе все, что смог. — Голос стал расплываться. — Извини, что не могу больше.
— И это ответ! — проревел Далинар.
Он затрясся. Его держали руки. Откуда они взялись? Он выругался, забился, пытаясь освободиться.
Потом очнулся. Он находился в казарме на Разрушенных Равнинах, по крыше стучал мягкий дождь. Самая страшная часть шторма миновала. Далинара держало несколько солдат. Очень смущенные, они смотрели друг на друга, стараясь не встретиться с кронпринцем взглядом. Скорее всего, он делал то же самое, что и в видении, нес чепуху, размахивал руками, кричал. Рядом стоял Ринарин, озабоченно глядя на отца.
— Я вернулся, — сказал Далинар. — Вы можете отпустить меня.
Ринарин кивнул, и они, поколебавшись, отпустили его. Ринарин, заикаясь, пробормотал несколько извинений, сказал, что отец слишком возбудился во время сражения. Вряд ли ему кто поверил.
Далинар отошел к задней стене казармы, сел на пол между двумя скатками и глубоко задумался. Он доверял видениям, но в последнее время ему и так жилось достаточно трудно. А если люди начнут считать его сумасшедшим...
Действуй с честью, и честь поможет тебе.
Судя по видению, он должен доверять Садеасу. Но он никогда не сумеет объяснить это Адолину, который не только ненавидит Садеаса, но и считает его приступы галлюцинациями, порождениями сознания Далинара. Остается только работать, делать все то, что он обязан сделать.
И найти способ объединить кронпринцев.
Глава двадцатая
Розовый
Семь лет назад
— Я могу спасти ее, — сказал Кал, стягивая с себя рубашку.
Девочке было не больше пяти. Она упала с большой высоты.
— Я могу спасти ее, — промямлил он.
Собралась толпа. Со дня смерти светлорда Уистиоу прошло уже два месяца, но еще никого не прислали на место лорд-мэра. И за все это время он ни разу не видел Ларал.
Калу исполнилось только тринадцать, но отец хорошо обучил его. Главная опасность — потеря крови: нога ребенка была сломана, открытый перелом, кость пробила кожу, из раны хлестала кровь. Кал прижал пальцы к ране, руки дрожали. Сломанная кость была гладкой, с неровным концом, смоченным кровью. Какие артерии разорваны?
— Что ты делаешь с моей дочкой? — Через толпу протиснулся широкоплечий Харл. — Эй ты, крэмлинг, отродье шторма. Убери руки от моей Миасаль! Не прикасайся...
Харл замолчал, когда несколько людей оттащили его назад. Они знали, что Кал — случайно проходивший мимо, — лучшая надежда девочки. Алим уже послал за отцом Кала.
— Я могу спасти ее, — сказал Кал.
Ее лицо было бледным, и она не шевелилась. Может быть, из-за раны на голове...
Не думай об этом.
Одна из артерий на ноге перерезана. Используя рубашку как жгут, он попытался остановить кровь, но она все еще текла.
Прижимая пальцы к ране, он крикнул:
— Огня! Мне нужен огонь. Быстрее! И дайте мне чью-нибудь рубашку!
Кал осторожно вытянул ногу, а несколько человек уже рвануло за огнем, один снимал рубашку. Кал знал, где пережать артерию; жгут соскользнул, но не пальцы. Он держал артерию, зажимая рубашкой открытую рану, пока Валама не вернулся со свечкой.
Они уже начали нагревать нож. Каладин взял нож и прижег рану; едко запахло паленой плотью. Налетел холодный ветер и унес запах.
Руки Каладина перестали трястись. Он знал, что надо делать. Он сделал прижигание с точностью, удивившей его самого, сказалось долгое обучение. И нужно все еще прижимать артерию — прижигание не удержит артерию надолго, — но две техники вместе точно сработают.
Когда он закончил, кровь перестала течь. Он сел, улыбаясь. А потом заметил, что рана на голове Миасаль тоже не кровоточит. И ее грудь неподвижна.
— Нет! — Харл упал на колени. — Нет! Сделай что-нибудь!
— Я... — прошептал Кал.
Он остановил кровотечение. Он...
Он потерял ее.
Он не знал, что сказать, как ответить. Глубокая ужасная слабость затопила его. Харл оттолкнул его в сторону, завывая, и Кал упал на спину. Его опять затрясло, когда Харл обнял труп.
Толпа вокруг него молчала.
* * *
Час спустя Кал сидел на ступеньках перед операционной и плакал. Его горе, оно было безутешным. Потрясение. По щекам катились несколько упрямых слез.
Он сидел, подобрав коленки и обхватив ноги руками, и пытался избавиться от тупой боли в сердце. Какое лекарство надо принять? Какая перевязка остановит слезы, бегущие из глаз? Он должен был спасти ее.
Приблизились шаги, на него упала тень. Рядом с ним стоял Лирин.
— Я проверил твою работу, сын. Ты все сделал правильно. Я горжусь тобой.
— Я потерял ее, — прошептал Кал. На его одежде еще оставались пятна крови. Он вымыл руки, которые до этого были розовыми. Вода промочила одежду, оставив на ней красно-коричневые пятна.
— Я знаю людей, обучавшихся много часов, но все еще цепенеющих перед ранеными. Тем более когда это случается внезапно. Ты не растерялся, подошел к ней и попытался помочь. И ты все сделал хорошо.
— Я не хочу быть хирургом, — сказал Кал. — Все так ужасно.
Лирин вздохнул, обогнул лестницу и сел рядом с сыном.
— Кал, так бывает. К сожалению, даже я не смог бы ничего сделать. Такое маленькое тело слишком быстро теряет кровь.
Кал не ответил.
— Ты должен научиться определять, когда имеет смысл лечить, — мягко сказал Лирин. — И когда нужно дать уйти. Ты научишься. Я тоже не умел, когда был моложе. И горевал, как ты. Ты должен стать более черствым.
Неужели это хорошо? подумал Кал, по его щеке покатилась очередная слеза. Ты должен научиться определять... имеет смысл лечить... дать уйти.
Вдалеке слышались вопли Харла.
Глава двадцать первая
Почему люди лгут
Достаточно посмотреть на то, что произошло после его короткого посещения Села, и ты поймешь, насколько я прав.
Каладин не хотел открывать глаза. Открыть их — значит проснуться. А если он проснется, то боль, сжигающая бок, трепавшая ноги и пульсировавшая в руках и плечах, перестанет быть ночным кошмаром. Станет реальной. И обрушится на него.
Он подавил стон и перекатился на бок. Болело все. Каждый кусочек каждой мышцы, каждый кусочек кожи. Голова гудела. Казалось, что болит каждая кость. Он хотел только одного — лежать без движения, пока не появится Газ и не стащит его за щиколотки. Это было бы легко. Разве он не заслужил сделать то, что легко, хотя бы однажды?
Но он не мог. Перестать двигаться, сдаться — все равно что умереть, а такого он не мог себе позволить. Он принял решение и должен помогать бригадникам.
Шторм тебя побери, Хав, подумал он. Ты можешь вышибить меня из койки, даже сейчас.
Каладин откинул одеяло и заставил себя встать. Дверь барака со скрипом открылась, пропуская внутрь свежий воздух.
Встав, он почувствовал себя хуже, но бригада не может ждать, когда он выздоровеет. Либо ты держишься, либо тебя раздавят. Каладин выпрямился, упираясь рукой в неестественно гладкую стену барака, созданную Преобразователем. Потом глубоко вздохнул и пересек комнату. Достаточно странно, но большинство людей уже проснулись и сидели, молча глядя на Каладина.
Они ждут, сообразил Каладин. Они хотят посмотреть, сдался ли я.
Трое раненых лежали там, где он оставил их, — у передней стены барака. Задержав дыхание, он проверил Лейтена. На удивление тот был еще жив. Дыхание неглубокое, пульс слабый, раны выглядят плохо, но он еще жив.
Вокруг раненых еще не вертелись красные спрены, но в такой грязи это только дело времени. Без антисептика он бессилен. Нужно добыть бальзамы из аптеки. Но как?
Он проверил остальных двоих. Хоббер улыбнулся. Он был круглолицый и худой, с дыркой между зубами и короткими черными волосами.
— Спасибо, — сказал он. — Спасибо, ты спас меня.
Каладин хрюкнул, проверяя его ногу.
— Ты выздоровеешь, но еще несколько недель не сможешь ходить. Я принесу для тебя еду из столовой.
— Спасибо, — прошептал Хоббер, стискивая руку Каладина. Похоже, он действительно был очень взволнован.
Улыбка отогнала тьму, боль и раздражение растаяли. Отец описывал такие улыбки. Лирин стал хирургом не из-за таких улыбок, но ради них оставался им.
— Отдыхай, — сказал Каладин, — и держи рану в чистоте. Мы не хотим привлекать спренов горячки. И скажи мне, если увидишь хотя бы одного. Они маленькие и красные, похожие на крошечных насекомых.
Хоббер энергично кивнул, и Каладин перешел к Даббиду. Юноша выглядел так же, как и день назад — он сидел, уставившись вперед невидящим взглядом.
— Он сидел так же, когда я лег спать, сэр, — сказал Хоббер. — И, похоже, не шевелился всю ночь. У меня мороз по коже от его вида.
Каладин щелкнул пальцами перед лицом Даббида. Тот вздрогнул, поглядел на пальцы Каладина, и, когда Каладин повел рукой, его взгляд устремился за ней.
— Мне кажется, его ударили по голове, — сказал Хоббер.
— Нет, — покачал головой Каладин. — Шок после сражения. Пройдет.
Надеюсь.
— Ну, если вы так говорите, сэр. — Хоббер почесал голову.
Каладин встал и полностью открыл дверь, впустив внутрь свет. День стоял ясный, солнце только что поднялось над горизонтом. Из лагеря доносились звуки молота, кузнецы начинали работать очень рано. В стойлах трубили чуллы. Воздух, прохладный, даже холодный, как ночью. Но пахло свежестью. Весенняя погода.
Ты встал, сказал себе Каладин. Теперь ты должен действовать как всегда. Он заставил себя выйти наружу и сделал несколько растяжек, хотя тело протестовало против каждого движения. Потом проверил свою рану. Не так плохо, но может пойти заражение.
Шторм побери этого аптекаря! подумал он, набирая полный ковш воды из бригадной бочки и промывая рану.
И немедленно пожалел о злой мысли. Что должен был сделать престарелый аптекарь? Подарить ему антисептик? Уж если и ругать кого-то, то кронпринца Садеаса. Рана получена из-за Садеаса, и он же запретил хирургам давать лекарства мостовикам, рабам и слугам из низших нанов.
К тому времени, когда он закончил растяжки, некоторые бригадники вышли попить. Они собрались около бочки, выжидающе глядя на Каладина.
Нечего делать. Выпятив челюсть, Каладин подошел к складу и нашел перекладину, которую таскал вчера. Плотники еще не приколотили ее к мосту, так что Каладин поднял ее и пошел с ней к бараку. Там он начал заниматься, так же как и день назад.
На этот раз он не мог идти быстро. Большую часть времени он ходил, не торопясь. Но работал, и боль притихла. Голова прошла совсем. Ноги и плечи еще болели, глубокое истощение тоже никуда не делось, но он ни разу не споткнулся.
