— Ну, идем? — нетерпеливо переспросил он.
— Да идем, идем, — улыбнулась Никс, щелкая пальцами и призывая магический огонек.
Тиха включил фонарь и двинулся вперед, между деревьями, почему-то не провалившись в снег по макушку сразу же. Никс последовала за ним.
Так они шли не более двух минут, скоро выбравшись на каменистую тропку, каким-то чудом не занесенную снегом.
— И все-таки, куда мы идем? — снова спросила Никс.
— Скоро увидишь, — пообещал Тиха. — Тут очень недалеко.
Весь путь действительно занял у них не больше пяти минут. Никс уже давно бы потерялась в этом одинаковом ночном лесу, но Тиха шел уверенно, и вскоре они выбрались на широкую просеку, которая, в свою очередь, вывела их к каменным ступеням, притаившимся между елей.
— Идем, — повторил Тиха.
Никс стала подниматься следом за ним, оглядываясь. Ей казалось, что разлапистые голубые ели смотрят на нее с укором, усталые и печальные.
— А животные тут какие-то водятся? — спросила Никс.
— Ну, волки, наверное, есть, какие-нибудь зайцы с медведями, — беззаботно ответил Тиха, стряхивая с куртки понабравшийся на нее снег. — Мы почти пришли.
Лестница окончилась длинной площадкой, упирающейся в скалу и окруженной густой еловой стеной. В скале имелись деревянные ворота, а над ними — запорошенный снегом символ, выдолбленный в скале, сейчас почти неразличимый.
— Что это? — спросила Никс.
— Это — заброшенный храм Потерянного, — ответил Тиха.
Никс поежилась:
— Ты предлагаешь туда войти?
— Да.
— Но нам нельзя входить в храмы Потерянного, — Никс покачала головой. — Я ни разу ни в одном не была.
— Вам — элементалистам огня? — переспросил Тиха.
Никс кивнула.
— Почему?
— Не знаю. Нельзя и все. Табу.
— Может, это из-за Пламени Самоубийц? — предположил Тиха. — Вообще, если серьезно, на деле за храмом присматривают как за одним из исторически значимых мест, но сейчас там, скорее всего, никого нет. Так что — это твой шанс. Если ты, конечно, не боишься.
Никс не боялась. Она предполагала, что Пламя Самоубийц может не иметь никаких магических свойств и быть лишь искусно сконструированным механическим фокусом, и именно поэтому к нему не допускаются элементалисты огня.
Никс глянула вверх: над скалой бурлило темное небо, из которого сыпался мелкий снег.
— Пойдем, — сказала она. — Не думаю, что я — первый огонек, преступивший этот запрет.
— Резонно. А заброшенный этот храм потому, что прихожан нет, — стал разъяснять Тиха, когда они двинулись к воротам. — А так — один из интереснейших, ввиду особенностей местности.
Тихомир потянул на себя большое железное кольцо, распахивая тяжелые двери. Из открывшегося проема вместе с ветром дунуло светом и теплом.
Пройдя внутрь следом за Тихой, Никс стала оглядываться: не слишком высокий потолок, грубая каменная кладка, хотя помещение достаточно просторное. Зал — круглый, сиденья из каменных блоков расположены дугами вокруг цилиндрического постамента. На нем в широкой (метра два в диаметре) металлической чаше горит священное Пламя Самоубийц: желто-красные языки огня высотой в человеческий рост, переплетающиеся, перетекающие друг в друга, образующие сложный пространственный многоугольник. Они выглядели магически структурированными и возникали будто бы из ничего, но Никс не почувствовала никакого профильного волшебства.
В храме было гулко, тихо и слышно только, как потрескивает огонь и капает вода где-то вдалеке.
— Так вот оно какое, — проговорила Никс, глядя на Пламя Самоубийц.
— Не впечатляет? — спросил Тиха. — Что ж, давай его обойдем.
Они двинулись по дорожке между каменными сидениями. К самому Пламени подходить не стали — Никс, хоть и предполагала, что ей, скорее всего, ничего не будет, все-таки не хотела проверять правдивость легенды о всепожирающем огне Потерянного. Тиха в своей зимней дутой куртке так и вовсе вспотел, и оттого он ненадолго остановился, чтобы снять куртку и свитер и остаться в майке.
Когда они обошли Пламя Самоубийц по кругу, то увидели в стене несколько открытых проходов. Не раздумывая, Тиха направился к самому левому. Никс последовала за ним, и вот уже они спускались по закругляющейся лестнице куда-то в темноту, закончившуюся через три пролета совершенно внезапно.
Они вышли в просторный, раз в пять крупнее того, что наверху, зал. Хотя, залом это место сложно было назвать. Оно было похоже на естественную пещеру, сформированную скалой и огромными массивами древесных корней, обвивающих стены. Кое-где корни срастались в один и больше напоминали покрытые корой стволы, уходя вверх, туда, откуда падал свет. Мощный и широкий, чуть рассеянный по краям световой столб озарял тонкий белый мост над гладким, иссиня-черным озером, кое-где поросшим цветущими жемчужными кувшинками. Ближе к стенам, наклонно расположившись тут и там, из воды выступали полуразрушенные языческие идолы, смотрящие друг на друга пустотами каменных глазниц. Там, куда не доставал свет, мягко мерцали шляпки биолюминесцентных грибов, зеленые и синие.
— Откуда этот свет? — Никс глянула вверх, сквозь переплетение корней. — Или?.. Это Пламя Самоубийц?
— У священной чаши нет дна, под ней — сложная система гигантских линз из кварцевого стекла, — ответил Тиха, игнорируя мост и спускаясь по ступенькам к самой воде. Там, на одном из больших замшелых валунов, он бросил свой рюкзак, свитер и куртку, сел и стал расшнуровывать ботинки.
Никс ступила на мост и прошла пару шагов, оглядываясь по сторонам.
— Вот уж не думала, что такое можно найти на севере, — она прошла на середину моста и уселась, свесив с края ноги. — А купаться тут можно? Вода теплая?
— А я что, по-твоему, собираюсь делать? — Тиха стянул майку через голову.
— Эй-эй. Я читала страшные истории про амеб, которые водятся в такой воде, и пожирают человеческий мозг.
— Ну, наверное, мой мозг для них слишком невкусный, иначе я уже давно был бы мертв, потому как я тут не в первый раз, — ответил Тиха, расстегивая пуговицу на джинсах.
Никс рефлекторно отвернулась, закрываясь руками.
— Я не смотрю.
Он рассмеялся, зашуршали снимаемые джинсы, и в следующий миг послышался всплеск. Никс аккуратно убрала руки от лица, проверяя, можно ли смотреть — Тихи на берегу уже не было, зато он нашелся выныривающим из воды.
Очевидно, озеро было глубоким. Тиха плавно загребал руками, легко держась наплаву. Несколько раз он нырял и скрывался из виду, уходя под воду целиком, а последний раз потерялся в объятиях синей бездны надолго, и когда все же показался, был уже почти возле моста. Там, под поверхностью озера, судя по всему, была какая-то возвышенность, может, затопленные каменные ступени? Тиха стал подниматься по ним, показавшись из воды по пояс.
— Эй-эй, — Никс нахмурилась, — ты это... ну хоть какой-то стыд... а-а-а, я не смотрю!
Она снова закрыла лицо руками.
— Ой, ну ладно, не такой уж я страшный. И в плавках, между прочим. Ну, то есть это, конечно, не плавки, но какая разница.
Никс все-таки открыла глаза. Он был перед ней, сидящей на мосту — стоял по щиколотки в воде. Сверху падал яркий и теплый свет, капли воды сверкали в выемке ключиц, на лбу и на волосах, в которых запуталась какая-то зеленая веточка — и в этот миг показалось отчего-то, что это не человек, а какой-то лесной дух. Водяной или леший. А может, и то и другое. Озорная, открытая улыбка, в глазах — ярчайшие звезды, и отчего же так жарко?.. отчего?
— Тут не может быть никаких амеб, вода — ну градусов двадцать, так что я настоятельно рекомендую искупаться. Потом высушишь себя, как тогда, на пляже — и быстрым галопом обратно.
Никс не хотелось купаться. Хотелось зафиксировать вечность и никуда не идти. Никаких аргументов приводить тоже не хотелось — потому она молча разглядывала лесного духа, зачем-то заговорившего с ней на человеческом языке.
— Ну, или у меня есть еще один вариант, — продолжил Тиха. — Как ты смотришь на то, чтобы вообще больше не ходить ни в какой морок и не освобождать никаких сияющих снежных дев?
Да, она хотела бы. Но магия момента рассыпалась, как стекло. Свет был все так же ярок. Вода внизу — такой же темно-синей, словно драгоценный камень. Но реальность вернулась в ощущениях и сковала сердце ледяными цепями.
— Я думаю об этом с самого своего пробуждения, — серьезно ответила Никс.
— И что надумала?
— Я... я не могу.
Тиха вздохнул.
— Погоди, сейчас выберусь, договорим, — он сиганул в воду, вынырнул из глубины и быстрыми гребками добрался до берега, того, где оставил одежду, а выбравшись, принялся вытирать волосы майкой.
Никс оставалась сидеть на мосту, погруженная в свои мысли, обхватив себя руками. Тогда, когда они все вместе обсуждали очередной поход в морок в ванной, надеясь, что шум текущей воды скроет их беседу от чужих ушей, ей казалось, что доводы ее ума логичны. Но, стоит признать, решение она принимала сердцем.
Через минуту Тиха, уже в джинсах, поднялся на мост и уселся рядом, чем-то шурша. Это оказался пакет с термосом и печеньем. Тиха разлил кофе в кружки и протянул одну Никс.
Принимая свою, Никс случайно коснулась его пальцев, и ей стало мигом неловко, так, что, кажется, загорелись уши.
Она поспешила отвернуться и отхлебнуть кофе, уже не горячий, но все еще вкусный.
— Ну так как? — переспросил Тиха.
— Я думаю о том, что не хочу возвращаться в морок, с самого пробуждения, — ответила Никс. — Я пытаюсь придумать что-то еще. Но
я не знаю... что? Надо было спросить у Рейнхарда, каков был его план до разговора с Вьюгой. Если он так страдает, неужели он не думал о том, как избавиться от своей болезни?
Тиха ответил не сразу. Он как будто бы что-то вспоминал. Никс подумалось, что он на самом деле не вспоминает, а пытается решить — говорить или нет.
— У Рейни определенно был какой-то план, — наконец заговорил Тиха. — Я знаю его года четыре — и активно меняться и что-то предпринимать он начал год назад. До этого Рин был другим человеком, и ради того Рейнхарда ты вряд ли бы стала вообще рисковать. А касательно плана... я сомневаюсь и не могу воссоздать его целиком, но я могу почти наверняка утверждать, что его план был связан с тобой и искусственными или натуральными зернами, с той самой штукой, которую вам пересаживают на ритуале. Но что конкретно он хотел сделать, я не знаю. Он никогда не раскрывал самой сути своих идей, считая, верно, что для всех не-магов это слишком сложно.
— Вот оно как, — Никс хмыкнула. Потом улыбнулась, затем и вовсе рассмеялась в голос, правда, совсем невесело. — А я-то думала, что он так странно себя ведет... зачем я ему нужна... А оно вон чего.
Тиха отхлебнул кофе и ничего не ответил.
— Человеку не откажешь в желании жить, — проговорила Никс печально. — Так что, каким бы ни был план, Рейнхарда можно понять.
— Пусть его, — ответил Тиха. — Ты вот что мне скажи, — он посмотрел на Никс, — как насчет того, чтобы уехать куда-нибудь далеко-далеко, чтобы никто тебя не достал? Чтобы никаких чтецов, странных людей в черно-золотом, никакой надобности прыгать туда-обратно в морок — в общем, есть же в этом мире место, где можно просто жить?
Его слова вонзались в самое сердце раскаленными ножами, сладкие, теплые, такие желанные. В темных глазах отражался и множился свет, и взгляд его обещал путь, который похож на свободу один в один, и даже слегка напоминает мечту. Никс не выдержала, перевела взгляд на свои руки. Сжала-разжала пальцы, наблюдая, как проявляются на ладонях линии жизни и судьбы, а затем исчезают вновь.
— Конечно, будь кто-нибудь другой на моем месте — он бы так смог, — негромко проговорила она. — Но... Но ты же меня не знаешь.
— Я бы поспорил, — спокойно ответил Тиха. — Я не знаю тебя фактически, но я знаю, по какой схеме ты работаешь.
— Да ну? — Никс даже повернулась к нему, чтобы проверить: не издевается ли?
— Ну да. Это как бы... я понимаю алгоритм, по которому ты живешь. И он мне близок.
— Как такое может быть? Если я сама не знаю...
— Я задавал тебе вопрос про бегство уже заранее зная ответ, — признался Тиха. — Но и не спросить я не мог. И твой ответ прекрасно лег в схему — иначе ты бы не стала делать.
— Зачем тогда спрашивал?
— Надеялся на удачу, — он усмехнулся. Повернулся к Никс: — Печеньки будешь?
Она взяла одну. Откусила. Шоколадные крошки посыпались на колени.
— А что касается фактического не знания, так это легко можно исправить, — продолжил Тиха. — Можно экстерном. Итак, что там положено знать друг о друге? Как звать родителей? Какую музыку слушаешь? Любишь ли вареный лук и зеленый перец? Любимый фильм? Любимая книга? Кличка домашнего питомца?
Никс слушала и понимала, что эти факты действительно мало что значат — и в то же время решают многое. Ей отчего-то стало весело.
— Так, э-эй, погоди, я все не запомню, — она улыбнулась, а потом тут же скривилась: — Лук вот точно не люблю.
— А кто ж его любит?.. — философски заметил Тиха.
— Питомца нет, — продолжила Никс. — Музыку люблю средней тяжести, мелодичную, желательно на языке, который понимаю. Родители... это длинная история.
— Я готов слушать.
— В самом деле? А как насчет твоих?
— О, это тоже весьма длинная история, в которую ты вряд ли поверишь.
— Ну, в сравнении с моей, она не может быть такой уж невероятной.
Тиха рассмеялся. Посмотрел на Николу пристально:
— Да? А что ты ответишь мне, если я скажу, что я на самом деле не отсюда?
— В смысле? — не поняла она.
— Не из этого мира?
— О-о, это так отчетливо пахнет байками тринадцатилетних юнцов, что я уже готова тебе поверить, ведь не может человек в твоем возрасте такое выдумывать, — очень серьезно проговорила Никс, кивая.
— Вот ты смеешься, огонек, а как-то раз ко мне пришел красноволосый мужик с острыми ушами, а за ним — женщина в платье из осенних листьев, и они наградили меня способностью, о которой я раньше никогда даже не мечтал. И однажды я заблудился. Очень. И больше не смог найти дорогу домой. Все вокруг было чуть-чуть иным. Немножко, почти незаметно. И все-таки это оказался совсем другой мир, где для меня места не было.
Он замолчал, глядя куда-то перед собой. Никс замерла.
— Тихомиром меня назвали при усыновлении, — продолжил он. — Так что это не мое имя. Конечно, Ари мне и в самом деле как брат. Мне было всего четырнадцать, когда Одиши взяли меня под свою опеку, и я вырос крайне неблагодарным ублюдком, потому что так до конца и не смог принять новый дом и себя в нем. Я не смог забыть своих настоящих родителей и очень тоскую по ним.
Никс не знала, что сказать. Она понимала: Тиха не врет. Ну, или врет, но для него все это — правда. Другие миры. Опять какие-то другие миры. Не поэтому ли тогда, весной, Тиха так хотел в морок? Он думал о том, чтобы попробовать вернуться? Ведь кто-то говорил — Никс не могла вспомнить кто и когда — что из морока есть пути в иные миры... Это казалось шуткой, бредом, невозможной странной выдумкой для детей младшего дошкольного возраста.
