Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что мое настроение, вероятно, не улучшилось из-за компрессионного перелома правой ноги во время прыжка HAHO, как раз перед тем, как нас перебросили в Каир. Вся нога была несколько болезненной, и египтяне, которым сложно было управлять малыми катерами даже при самых благоприятных условиях, продолжали бить своими планширами по больной ноге каждый раз, когда мы отрабатывали проникновение и отход по воде. Пол хотел, чтобы я пошел к врачу. Я отказался — я мог жить с болью, и я беспокоился, что, как только окажусь в медицинском учреждении, врачи могут объявить меня непригодным для прыжков, плавания и стрельбы с моим отрядом. Не прыгая, не плавая и не стреляя я считал, что не имею права командования — и я не собирался отказываться от Шестого отряда SEAL, пока мы не завершим хотя бы одну настоящую миссию против террористов. Поэтому я страдал молча, хотя мой мерзкий нрав часто выдавал мое отвратительное физическое состояние.
За это могли поручиться несколько черно-синих офицеров египетской армии.
С положительной стороны, наши шесть месяцев в Египте дали нам возможность немного узнать об арабском менталитете — по крайней мере, египетском арабском менталитете — и это был также шанс украдкой взглянуть на корабли в Суэцком канале и поработать над нападениями в гавани против реальных враждебных целей — ничего не подозревающих иностранных судов в Порт-Саиде или Суэце. Все наши находки пошли в досье. Кто знает, придется ли нам когда-нибудь действовать в Египте тайно, или Египет останется дружественным к США? Кроме того, Шестой отряд SEAL выполнял дипломатическую миссию — и, как я узнал в семидесятых годах в школе военной разведки, все военные дипломаты — шпионы, поэтому, обучая наших курсантов, мы также создавали наши оперативные файлы и тактические базы данных. И пока мы играли, мы наблюдали, как израильтяне и Советы играли с нами в разведывательные игры, пытаясь понять, что, черт возьми, куча жоп с ручкой из военно-морского флота делает в Египте, кроме того, что учит египтян плавать и карабкаться по якорным цепям.
Из-за нашей международной роли мы тренировались с антитеррористическими подразделениями по всему миру. Вполне вероятно, что если нас призовут по-настоящему, мы будем координировать наши действия с иностранными войсками, и чем больше мы работали в прошлом, тем легче будет, если на кону будут стоять жизни заложников. Я уважал их всех — британскую SAS, французскую GIGN, итальянскую GIS, норвежских боевых пловцов специальных операций; все они были первоклассными. Но часть, с которой мы, вероятно, наиболее сблизились, была немецкая Grenzschutzgruppe 9, GSG-9. Ей командовал тощий, хитрый бригадный генерал Ульрих Вегенер. GSG-9 участвовала в боевых действиях в Могадишо, Сомали, где в октябре 1977 года они спасли девяносто одного пассажира и экипаж угнанного самолета "Люфтганза" 737. В 1979 году группы подразделения вылетели в Саудовскую Аравию, где фундаменталисты-шииты захватили заложников в Большой мечети в Мекке.
Вегенер, тогда еще полковник, консультировал саудовцев по тактике, хотя в конце-концов GIGN, а не GSG-9 атаковала объект.
Я познакомился с Вегенером в 1979 году. Он приехал в Вашингтон, чтобы сделать доклад в ОКНШ об антитеррористических операциях, и я наблюдал, как он вошел в комнату для докладов, прямой, как шомпол, в безупречной форме пограничника. Его уверенный в себе язык тела беззвучно кричал: "Я знаю, что мне нужно сделать — и я, черт возьми, это сделаю". И я тоже — через двадцать минут после начала доклада полковника Вегенера я был готов пройти парадным шагом через кирпичную стену и записаться добровольцем в его подразделение. Позже я влез в список приглашенных на одну из вечеринок, организованных в его честь разными генералами и помощниками секретарей, и познакомился с другим Ульрихом Вегенером.
Этот счастливый воин называл себя Рики, а не полковником. Он был общительным, утонченным офицером, который правильно держал свой бокал и снимал своим обаянием колготки с генеральских жен.
Позже, когда мне удалось убедить его посетить несколько лучших салунов Вашингтона, я обнаружил, что он любит стучать по полу ковбойскими сапогами, слушая музыку в стиле кантри, рассказывать о себе анекдоты, пить пиво в больших количествах (жалуясь, что оно слишком легкое по сравнению с mit der gutt schtuff в Германии) и в высшей степени прост в обращении. Мы с ним всю ночь бродили по барам Старого города от Александрии до Джорджтауна, веря, что это любовь с первого взгляда. К тому времени, как на рассвете мы разделили двойные порции яичницы с ветчиной, картошкой фри по домашнему и хорошего крепкого кофе, мы не только все еще относились друг к другу с уважением, но и обменялись тайными рукопожатиями с опознавательными кольцами и поклялись, что если когда-нибудь представится возможность иметь значимые совместные отношения в будущем, мы это сделаем.
Вот так, в ноябре 1982 года, я очутился посреди ледяного, как ведьмины сиськи, Северного моря. Вцепившись в поручень наполненной выхлопными газами рубки морского буксира немецкого военно-морского флота в глаз-выколи темноте, более чем в тридцати милях от ближайшей суши, я наблюдал, как 20-футовые волны (прим. 6м) похлопывают моих бойцов SEAL и коммандос Рики, когда они пытались убедиться, что шесть бостонских вельботов, которые мы принайтовали на палубе, не смыло за борт вместе с сорока двумя воинами-счастливчиками — объединенной ударной группой SEAL и GSG-9, направляющейся на нефтяную платформу B/44, расположенную у берегов Дании в пятидесяти восьми милях к северо-западу от острова Зюльт. На борту платформы (которая в ходе сегодняшнего утреннего мероприятия стала известна как Грязное Имя, в память о неприлично сложной, мучительно болезненной полосе препятствий, которая едва не убила меня во время учебного курса в UDT) нас ждали западногерманские солдаты, игравшие роль как заложников, так и террористов. Наша цель состояла в том, чтобы атаковать под покровом темноты, уничтожить "террористов" и освободить "заложников".
Просто как кусок пирога, верно? Шестой отряд SEAL и раньше штурмовал нефтяные платформы. Мы тренировались в Мексиканском заливе и у юго-восточного побережья Тасмании, где мы разработали эффективные методы восхождения и лучшие способы, чтобы занять огромные скелетоподобные структуры. Просто как кусок пирога. Сегодня ночью не было благоухающих вод Мексиканского залива.
Мы столкнулись не только с ледяной погодой, но и самой грубой комбинацией моря и ветра, которую я когда-либо встречал.
Боже, как я ненавидел океан в такие моменты. 40-метровый буксир продолжал вздыматься из воды и с грохотом погружаться обратно с серией дребезжащих, сотрясающих кости, килевых толчков. Каждый раз, когда мы поднимались в воздух, я хватался за поручень. Это было похоже на удар по яйцам — независимо от того, как тяжко вы тренируетесь, получая пинок по яйцам, это больно каждый раз, когда это происходит.
Снаружи воздух был ниже нуля, с холодным ветром, который опускал его ниже минус двенадцати по Цельсию. Весь буксир был покрыт льдом. Эта была самая холодная вода, которую я когда-либо видел и самая коварная. Атлантика имеет свои длинные волны — поднимающие вас из воды достаточно высоко, чтобы увидеть горизонт, а затем бросающие вниз глубоко и быстро, заставляя хвататься за планшир в мгновенной панике, когда вы летите как на американских горках вниз, вниз, вниз. Тихий океан с его 60-футовыми (прим. 18м) стенами воды и впадинами, глубиной в мили, вызывал уважение у поколений моряков, включая меня. Но нет вод, которые были бы столь противны, столь скверны, столь жестко сжимающими ваше очко в заднице, как в Северном море. Это был восторг мазохиста: страдание во всей его красе.
Вам нужны доказательства? Производители бостонских вельботов категорически заявляют, что их катера невозможно перевернуть. Чушь собачья. Грош цена. В течении первого дня испытаний у берегов Германии мощные волны Северного моря, коварные течения и сильные ветры трижды переворачивали и/или опрокидывали наши вельботы, делая бойцов SEAL и GSG-9 мокрыми и замерзшими, пока они выравнивали свои катера и вызывали буксир. Волны полностью поднимали катера над водой, а, затем, их подхватывали штормовые ветры и взбитая ветром вода и переворачивали, как блинчики. Наши замерзшие, промокшие и переохлажденные братишки-фрицы думали, что мы специально переворачиваем катера — какой-то сумасшедший обряд инициации американцев — пока мы не объяснили, что это не было частью сценария.
Потом они ругали нас за то, что мы пытались загнать квадратные лодки в воду с круглыми отверстиями. ("Пытаться впихнуть кубик в круглую дырку" — идиома, обозначающая явное несоответствие одного другому, от развивающих игрушек с кубиками, шариками, треугольниками и ящиком с соответствующими отверстиями. Прим. перев.)
Капитан буксира презрительно посмотрел на мой зеленоватый цвет лица и закурил трубку, наполнив и без того отравленную атмосферу рубки отвратительным запахом крепкого черного табака. Он и его команда получали профессиональное удовольствие от нашего очевидного дискомфорта.
Я выбрался наружу и направился к кормовой надстройке. Трейлер Корт, Пыжик и Скачки, облаченные в термобелье, английские сухие костюмы с капюшонами и сапогами, поверх которых они надели черные разгрузочные боевые жилеты SEAL, работали на канатах, удерживающих вельботы. Змей, на усах которого образовались сосульки, перепроверял альпинистское снаряжение в катерах. Он, Трейлер и Пыжик были сегодня моими ведущими скалолазами — и они знали, что у них есть своя работа на сегодняшнюю ночь.
Я крикнул вниз:
— Все в порядке?
Змей показал мне большой палец.
— Принял, понял, шкипер. Но будет чертовски холодно, когда мы будем подниматься по этим чертовым стойкам и трубам.
— Ты подписался добровольцем играть со взрослыми, жопа с ручкой. Ты мог быть обычным матросом.
Змей ухватился за поручни у моих ног, подтянулся и перекувырнулся через поручни туда, где стоял я.
— Ни в коем случае, шкипер. Кто, черт возьми, захотел бы оставаться на борту чертова корабля?
Он, конечно, был прав — шесть месяцев без выпивки и девок были самым страшным проклятием для всех моряков флота, а Змей, бывший десантник, не был создан для такой жизни.
Так что вместо этого он был промокшим, наполовину замерзшим и покрыт коркой льда, выполняя извращенную тренировочную миссию, которую мы с Рики Вегенером разработали, чтобы как можно ближе приблизиться к реальным вещам, не допуская ненужных жертв. Мы с командиром GSG-9 сходились во мнениях по этому вопросу. Он, как и я, верил, что если учения не будут находиться на самой грани оперативной безопасности, они не помогут людям выжить в реальных жизненных ситуациях. Мы оба несли груз того, что убивали людей на тренировках.
Но — мы уже говорили об этом в прошлом — не было вины, тревоги и стресса лидерства, вызывающего мигрень и зубовный скрежет. Это была неотъемлемая часть ответственности, которую мы добровольно на себя взяли. Никому из нас это не нравилось, но мы оба это делали.
Мы плыли уже почти четыре часа — хотя мне казалось, что прошла целая вечность — и я с трудом вернулся в рулевую рубку, где капитан сказал мне, что мы почти на стартовой позиции, в трех милях от буровой установки.
— Но фрегаттен-капитан — капитан второго ранга — мы хотим обойти цель, по крайней мере дважды, чтобы убедиться, что это правильная установка, ну и чтобы вы могли увидеть, как течение повлияет на ваши маленькие лодки, да?
— Утвердительно.
Я не собирался ему противоречить. Он знал эти воды. Я был новой пробкой, качающейся в незнакомом пруду.
Как только мы увидим, как ведут себя течения, мы сможем решить, в каком направлении выдвигаться.
Я снова прошел на корму и объяснил ситуацию бойцам.
На их лицах отразилось разочарование. Трейлер Корт высказался первым.
— Какого черта мы должны ждать, шкипер? Давайте просто пойдем.
Раздался хор остальных, из "правильно" и "о". Я понял их точку зрения. Что угодно было лучше, чем избиение, которое мы получили на борту буксира. Но сейчас было не время импровизировать. Нам придется оценить течение и ветры, прежде чем мы пойдем.
Через полтора часа мы начали спускать лодки на воду.
Это было проще сказать, чем сделать — в целом, спуск занял больше часа. Было достаточно сложно спустить вельботы на воду, не разбив их корпуса в клочья о буксир. Еще труднее было попасть в цель сорока двум стрелкам — засечь волну, а затем спрыгнуть, нагруженным взрывчаткой, оружием, боеприпасами и альпинистским снаряжением надеясь, что вас не снесет в воду 50-узловым ветром.
Я перелез через поручни. Подо мной качался и переваливался вельбот. В быстрой последовательности мой разум перебирал возможные варианты. В какую сторону я прыгну/упаду/поплыву, если промахнусь мимо катера? Если я войду в воду, должен ли я буду больше беспокоиться о винтах на вельботах или гигантских винтах буксира? Если меня унесет за корму, затягивающая сила буксира засосет меня вниз и превратит в котлету? Сколько боли я смогу вынести? Какого черта я здесь делаю?
Когда я прыгнул, до меня с кристальной ясностью дошло, почему Рики Вегенер — не будь дураком — вежливо отказался от поездки на лодке в пользу игры в качестве наблюдателя на борту буровой платформы. Его доставили вертолетом, в светлое время. Вот почему он носил звезды, а я шрамы.
Почти через час мы, наконец, загрузили всех — сорок два озлобленных и недоброжелательных стрелка — в маленькие катера. Может быть и не те, что были расписаны на бумаге, но, по крайне мере, они сошли с проклятого буксира и направились к цели. Которая, будучи нейтрализована, обещала, что они получат теплую одежду и холодное пиво — если проживут так долго. В последнюю минуту на борту буксира было решено, что на каждом вельботе пойдет по три человека: рулевой, радист и стрелок, способные открыть ответный огонь, подобрать пловцов для спасения и закрепить тросы, чтобы удержать маленькие лодки рядом с буровой установкой и буксиром. Таким образом, оставшиеся двадцать четыре стрелка оказались в ласковом Северном море — двенадцать пар пловцов, по две на каждую из опор буровой установки.
Море было настолько скверным, что мы часто теряли платформу из виду даже на расстоянии в тысячу метров и должны были полагаться на наших оперативников на борту буксира, работающих с транспондерами, которые мы несли, и экраном радара, чтобы нас направить. Обычно, в нормальных условиях, мы подходили к нефтяным вышкам под разными углами, чтобы обеспечить успешное скрытное нападение. Однако, в этом море мы старались держаться в пределах видимость друг от друга, чтобы ни одна лодка не потерялась.
Мы повернули к огромной платформе — ее огни все еще слабо светились в темноте. Я посмотрел на часы: 01.45. Казалось, что мы провели в катерах несколько часов, хотя, намного позже, когда мы проводили разбор, то узнали, что потребовалось всего пятьдесят минут, чтобы добраться до места старта пловцов.
