Открыл глаза через силу, через усталость, через желание вырубиться и поспать. Нет, еще рано, еще один последний рывок. Остатки наркотика, который я и так использовал уже почти на автомате. Пилюлю, чтобы были силы, сколько-нибудь сил. Шуршание травы — он близко. Я делаю резкий рывок в сторону, слышу свист клинка и смещаюсь еще дальше. Тихий мат: ему уже надоела слишком живучая зверюшка. Приподнимаюсь, достаю кунай. Черт, последний, как назло. У меня тоже есть нинзято, но им я пользуюсь хуже, чем кунаем и собственными руками.
— Как ты избавился от действия техники страха?
Тебя еще и поговорить тянет? Хотя мне только на руку.
— Да мне сны в детстве страшнее снились.
— Хм.
Мне показалось, что он задумался, но звук движения пришел сзади. Едва успеваю сдвинуться и принять острие на деталь доспеха. Противник пытается нанести удар другой рукой, а я встречаю его руку обратной стороной ладони и использую технику Игольного удара. Вот и пригодилась, и чакры почти не жрет. Клон растворяется во всполохе дыма.
— Да сдохни ты уже наконец, — устало выдыхает синоби.
— Иди и заставь, — огрызаюсь я.
Правая рука медленно немеет, ноги начинают дрожать от усталости. Все, мой предел. Два боя с синоби, превосходящими меня — это слишком. Осталась всего одна надежда.
Рядом с противником на землю прыгает еще один клон и сближается со мной. Но тени идут неверно, и я не обращаю на него внимания. Звуки сзади, чуть оборачиваюсь. Снова неверные тени, но звуки есть. Нет, тоже иллюзия. Подделать звук все же проще, чем несколько десятков различных двигающихся бликов света. Теперь уже сам противник кидается вперед, но использует технику клона и нападает парой. Правый выглядит нормально, как и должен, а вот левый не отражает теней. Сдвигаюсь и принимаю удар от левого, им же отгораживаясь от правого. Снова скрежет металла о деталь доспеха. Правая рука — хм, еще шевелится ведь — успевает применить иглу на клона. Все же неважный он рукопашник. Но кунаи метает еще хуже, так что ничего удивительного. Если он действительно из клана Курама, то его учили только применять гендзютсу, а со всем остальным лишь ознакомили, но не тренировали. Вот и результат.
— Как ты угадал?
— Интуиция.
Реальный действительно прятался под иллюзией. А угадал просто: умел бы, как он, накладывать гендзютсу, сам бы так делал.
Стоим. Я сдерживаю его клинок, он меня. У меня чакры нет, даже толкнуть его не смогу. Он, похоже, тоже устал. Сколько раз он за сегодня использовал свои техники? Да не счесть. Выдохлись, блин.
— Назови свою имя, — говорит мне, — я запомню человека, который так сражался.
— Нахуюге Вертюге, — серьезно отвечаю я.
— Странное имя. Но я запомню его, — отвечает он.
Рывок, он толкает меня в грудь, выдергивая из захвата меч. Моя рука онемела окончательно, ноги подкосились, и уже в падении я успел чуть сдвинуться. Чтобы не умереть от неплохо поставленного удара мечом, я отклонил его, через обезболивающие отлично чувствуя, как мне что-то проткнули в теле. Я свалился на землю, а он остался стоять, держа в руке свой нинзя-то. Он считает себя победителем, но...
По телу пробегаются покалывания. Замещение, более совершенный вариант техники подмены. Все прошло по плану, от начала и до конца. Выкуси, ублюдок!
* * *
Парень сумел удивить бывшего синоби клана Курама. Дрался великолепно, пару раз даже задел его, дзенина. Да и против гендзютсу действовал умело. Правда, какое-то странное имя. Дзенин достаточно долго прожил в Конохе, но не слышал такой фамилии. Парень сидел на земле и держал левой рукой правую. Странно, в этом бою его не ранили в правую руку. Значит эта рана еще с прошлого боя. И он дрался все это время с травмой? Похвально. Он даже сумел всерьез вымотать дзенина. Синоби-нукенин уже и забыл, когда последний раз приходилось использовать столько техник за один единственный бой. Знаний в тайдзютсу, ему, естественно, сильно не хватало — не это его специальность все же. Да от этих помощников тоже толку было ноль.
Парень поднимает голову. Что-то не так, какой-то мощный источник чакры. Неожиданно парень поднимает левую руку, в которой зажат листок бумаги с печатью. И, судя по количеству чакры... Биджу под хвост! Долбанные самоубийцы в этом Корне!
Дзенин резко отступает, едва успев выйти из зоны поражения взрывной печати. Грохотнуло знатно, что-то перестарались эти параноики. Мимо улетают ветки деревьев, по ушам сильно прикладывает ударной волной. Но, теперь уже это неважно. Курама улыбнулся под маской — мальчишка наверняка был перспективным. Отобрать такого у старого Данзо — почти праздник. Но, если бы не необходимость, дзенин вообще бы отказался приближаться к этим психам. Слишком уж браво их дрессируют. Нукенин невольно поежился, вспоминая, что самому доводилось проходить через те тренировки.
Теперь же следовало вернуться к основной цели. Старик Узумаки был где-то близко. Даже странно, что не убежал, пока была такая возможность. Короткие поиски, и вот он. Старик сидел на земле и имел самый отрешенный вид. Смотрел в небо, хотя скорее уж в кроны деревьев. Он просто сидели ждал того, кто собирался его убить.
— Неужели совсем не страшно, старик?
— Я слишком стар, чтобы бояться смерти, — бесцветно ответил старик. — Меня уже заждались на том свете.
Синоби кивает, подходя чуть ближе. Все же опасно недооценивать такого синоби. Старого, изворотливого. Но от гендзютсу старик не уйдет. С такой дистанции и без посторонних помех член клана Курама сломает его разум в считанные секунды.
— Это ты верно подметил. Зная, сколько прегрешений на тебе висит, я удивлен, что убийцу к тебе не подослали раньше.
Узумаки развел руками:
— Подсылали, много раз. Но, каких-то слабаков.
Синоби в маске АНБУ снова кивнул, вытаскивая из ножен свой меч.
— Знаешь, в чем скрывается самая большая ирония жизни, старик?
— Знаю, но у тебя есть своя версия, верно? — не скрывая насмешки переспросил старик.
— Ирония жизни кроется в мелочах. Я, здесь, сейчас отправлю тебя на тот свет. В этом нет ничего особенного. Но! Кто ты? Кто я? Именно в этом ирония. Я был вынужден предать свой клан, стать отступником, чтобы спастись. Ты тоже предал свой клан, свою деревню. Затем предал уже другую деревню. Работал на всех, кто тебе платил, не обращая внимания ни на что. Как они использовали твои знания и умения, кто страдал от твоих действий, тебя это не интересовало. Ты — отступник по сути, но обычный наемный мастер печатей для всех. Я — обычный синоби по сути, но отступник для всех вокруг. Тебе не кажется, что в этом есть ирония жизни? И я должен совершить преступление, убив тебя.
Старик пожал плечами.
— Ирония жизни, значит. Так ты ее видишь? Возможно, все возможно. Но все же, ирония спрятана глубже.
Нукенин удивился.
— И где же?
— Здесь, — раздался голос за спиной.
Но, еще раньше, чем синоби в маске АНБУ услышал голос, в его спину вошел кунай. Не слишком глубоко, не смертельно. Но он отчетливо почувствовал, как немеет его тело. Голос оказался знакомым, и действительно вперед вышел синоби в плотном костюме, который только что на его глазах покончил с собой. Парень придерживал правую руку левой и не слишком уверенно стоял на ногах, но он был жив. Жив.
— Ирония в том, что мне плевать на все, что ты только что сказал. Я убью тебя, просто так. Плевать мне на твое имя и на все прочее тоже.
Онемение дошло до пальцев рук, и его оружие упало на землю. Сам он осел на колени и едва не падал. Тюнин, а это явно был тюнин, из Корня бросил короткий взгляд на меч нукенина и подошел ближе, рассматривая оружие. О, какой наблюдательный. Парень сел на корточки, взял левой рукой меч и еще пристальнее осмотрел его лезвие. Да, там был яд. Синоби из клана Курама никогда не переоценивал свои способности во всем, что не касалось гендзютсу, и всегда использовал сильный яд, рецепт которого украл у своего клана.
— Этот меч поразил тебя, и ты скоро умрешь, парень. Но я не понимаю... Ты использовал подмену. Когда? Уже после того, как показал мне печать?
Парень не обратил на его слова внимания, сразу начав обыскивать противника. Да, да, у него был запас антидота. Одна порция. И тюнин нашел ее достаточно быстро, она ведь даже не была особо спрятана.
— Нет, ты ушел немного раньше. Да, перед тем, как показал мне печать. Но... Почему не раньше? Почему дал поразить себя?
Тюнин, положив антидот в свой карман, поднял клинок нукенина.
— Сколько времени нужно яду, чтобы убить?
— Почему ты не ушел раньше? Объясни. И я отвечу на твои вопросы. Почему ты не ушел раньше? Ты же хотел достать меня взрывом, так почему дал себя ранить?
Парень медлил несколько секунд, но все же ответил:
— Я не хотел доставать тебя взрывом. Я хотел, чтобы ты поверил, что я убью себя. Выкрики про самопожертвование. Самоубийственные атаки. Ты поверил, что я мертв. Чем я и хотел воспользоваться.
Синоби удивился:
— Ты сумел настолько просчитать меня? Просчитать мои действия? Нет, все проще. Ты заставил меня не правильно оценить себя, составить неправильное мнение. Впечатляюще. Несложный, но эффективный ход. Я поверил и перестал ждать удара сзади. Был уверен, что остался только старик Узумаки. Да, я понял. Яд: несколько часов, после которых станет поздно. Я знаю всего нескольких синоби, сумевших самостоятельно выделить антидот. Вы сможете... замедлить действие яда, но не обратить его. Может, у твоего друга есть время, как и у тебя.
Ни к чему было врать. Нукенин не хотел становиться отступником, его заставили. Он не испытывал чувства верности. Ни к Конохе. Ни к Данзо, на которого вынужден был работать. Теперь, перед смертью (а он не сомневался, что в этот раз не сумеет сбежать — слишком прытким оказался его последний противник), врать смысла не было. Незачем.
— Что ты сделаешь? Тюнин, который перехитрил более опытного дзенина. Скажи мне, что ты сделаешь? Отнесешь антидот своему другу? Или используешь сам? У меня нет других порций, никогда их не держал. И рецепта на память я не знаю, а добраться до записей вы не успеете. Так что ты сделаешь?
— Глупый вопрос.
Клинок резко скользнул в воздухе и прорезал руку отступника. Выпустил меч и стащил с поверженного противника маску.
— Хочешь жить? Скажи есть ли у тебя еще антидот?
Но нукенин лишь улыбнулся:
— Мне незачем врать. У меня была лишь моя жизнь, единственное, за что я сражался, и только что ты забрал ее окончательно. Нет, у меня больше нет противоядия. Я сказал правду. Что ты сделаешь?
Тюнин раздумывал всего несколько секунд, прежде чем стянул маску и капюшон, и всыпал порошок в свой рот.
— От синоби Корня другого и не ожидал, — хмыкнул нукенин.
Парень покачал головой.
— Я не служу Корню.
Синоби из клана Курама засмеялся, искренне засмеялся.
— Ты просто еще не понимаешь этого. Все мы служим им. Я, ты, этот старик. Хотим мы этого или нет, все мы играем под его дудочку.
— Его? — переспросил тюнин.
— Данзо, глава Корня. Ты уже очень похож на его психов. Еще не пересекался с ним, а уже так похож. Ты уже прошел Изоляционную Тренировку?
Парень чуть напрягся.
— Да, прошел. Мы похожи с тобой. Я был таким же. Перспективный синоби из сильного клана. Мне сулили службу в АНБУ, и я был рад этому. Меня не воспринимали всерьез в своем клане, даже мой отец не был в старшей ветке. Но Данзо заметил мои таланты. Он начал давать мне миссии. Сначала безобидные, но потом в них стало появляться все больше грязи. После очередного задания, во время которого я устранил несколько влиятельных людей, глав одной из торговых гильдий Страны Огня, и вернулся в Коноху, Дазно показал мне свиток. В свитке были доказательства того, что я был нукенином, причем уже давно. Он подставил меня, все спланировал и виртуозно исполнил. Вторым свитком в его руках был приказ на мое устранение. Мне дали выбор: подчиняться, став самой мелкой пешкой в системе Корня, простым безмолвным исполнителем. Отказаться от деревни, от клана, от всего. Или стать целью для Онинов. Как тебе выбор?
Тюнин молчал, но в глазах ясно блестело понимание. Да, перспективный и неглупый мальчишка.
— Я пешка. А ты? Как часто тебе дают миссии "молчащих"? Получил, выполнил, и как будто ничего не произошло. Никаких пометок в личное дело. Никаких докладов и отчетов. Как часто? Ты уже на побегушках, и ничего с этим не поделаешь. Просто твое время стать пешкой еще не пришло. Но, видимо, все изменится, когда ты убьешь меня. Так что мы не так уж и отличаемся. А старик. Он еще хуже нас с тобой. Его никто ни к чему не принуждал. Он сам открыл ворота Узушиогакуре. Уж не знаю, чем его купили, но он предал свой клан и деревню. А потом, уже позже, показал людям Корня, как отключить защиту кланового квартала Узумаки. Один единственный человек, ответственный за смерть всего своего клана. Он много работал с Корнем, и я не знаю, почему теперь они за ним охотятся. Так что я все же прав. Ирония жизни. Мы все пешки в игре одного единственного человека. Его устроят любые варианты. Убью я Узумаки? Отлично, одной ходячей проблемой меньше! Убью вас обоих? Опять же смерть Узумаки, а раз ты проиграл, значит, и не достоин стать пешкой. Ты убьешь меня? Нормально, ты все равно передашь старика прямо в руки Корня, и никуда он не денется. Зато в твоих способностях уже не останется сомнений. А еще лучше, если выживешь ты один. Вот так вообще будет замечательно. Нет проблемы, нет отработавшей себя пешки, зато появится новая, еще более сильная, чем отыгравшая. Он в любом случае в выигрыше.
Парень поднялся на ноги и бросил задумчивый взгляд в сторону старика Узумаки.
— Он неплохо меня просчитал. Я бы убил вас обоих. И тебя, и его, сам. Точнее, должен был бы убить. Меня действительно просчитали.
Нукенин улыбнулся:
— Видишь? Мы лишь пешки. Не удивляйся этому.
— Да, не буду, — согласился тюнин.
Он обнажил свой меч и занес руку для удара. Синоби закрыл глаза, принимая свою смерть.
Глава 65
Удар левой рукой все же не был поставлен так же хорошо, как удар правой. Но лезвие легко срубило голову отступнику, открывшему мне глаза на очень многие вещи. Красивая подстава, масштабная. Неприятно лишь ощущать себя мелкой шестеренкой в механизме. Пешка в игре. И игрок за обе стороны играет всего один, разменивая одни свои фигуры на другие свои же. Печально и даже больно осознавать свое положение.
Сзади вздохнул старик Узумаки. Я развернулся к нему, все еще держа в руке оружие. Да, он был предателем. И где-то в глубине души уже бился пульс ненависти. От одной мысли о том, кто он, хотелось его убить. Но я больше не иду на поводу у эмоций. Слишком многого мне стоил в прошлый раз такой поступок. Нет. Так я не поступлю, хотя бы на зло тем, кто пытался мной манипулировать.
— Если ты захочешь убить меня, я не стану тебе мешать, — говорит мне Синдзи Узумаки.
Он стар. Очень стар. Он многое сделал в свой жизни, но я ни имел никакого права судить его за это. Хотя это как раз мелочи. Подхожу ближе, но останавливаюсь в десятке шагов.
