— Милый Лэнгхорн, — пробормотал Тринейр, размышляя о том, сколько Робейр Дючерн уже потратил на новые масштабные военно-морские программы Храма. Как отметил генеральный казначей несколькими днями ранее, это была крупнейшая единовременная трата средств в истории Матери-Церкви, и вся огромная первая волна галер, которые они заказали, приближалась к завершению. Фактически, десятки из них уже были спущены на воду в Доларе и южных портах Харчонга. Но если шокирующий анализ Клинтана был точен, то эти корабли представляли собой колоссальную трату древесины, денег и времени. Особенно времени.
— Как давно ты пришел к такому выводу? — спросил он через мгновение, и Клинтан снова пожал плечами
— На самом деле я начал подозревать это несколько пятидневок назад, — признался он. — Учитывая, как много мы уже вложили в программу строительства, и в какой степени с этим связан престиж Аллейна, я решил потратить время, чтобы поразмышлять об этом и быть уверенным в своих выводах, прежде чем делиться ими с кем-либо.
— Это, я полагаю, можно понять.
Тринейр снова уставился в окно, его взгляд был отрешенным, и Клинтан кисло усмехнулся.
— Я тоже был не слишком рад этому, когда это впервые пришло мне в голову, — сказал он. — На самом деле, я все еще не нахожу это особенно забавным. В обращении мы предупредили весь викариат, что планируем объявить священную войну, а теперь оказывается, что у нас все еще нет флота, который мы могли бы использовать для начала джихада! С другой стороны, гораздо лучше разобраться в этом сейчас, чем после того, как мы пошлем галерный флот — еще один галерный флот — на то, чтобы Кэйлеб превратил его в плавник своими галеонами.
— Это верно, — медленно согласился Тринейр.
— Ну, после того, как я понял это, я также понял, что нынешняя программа не была пустой тратой времени. Во всяком случае, мы собрали команды судостроителей, создали верфи и в целом отладили процесс строительства. Робейру это не понравится, — злобно улыбнулся Клинтан, — и я ожидаю услышать, как он будет жаловаться и стонать по поводу дополнительных расходов. Полагаю, у него есть на то причины, как бы раздражающе это ни звучало. Но, по крайней мере, у нас есть люди и инструменты на месте, если мы собираемся вместо этого начать строить галеоны.
— Но осмелимся ли мы принять все эти чарисийские инновации?
— Мы осмелимся сделать все, что в наших силах, чтобы сокрушить этих раскольников. Как великий инквизитор, я могу предоставить особые разрешения кому угодно, если мне нужно.
— На самом деле я имел в виду не это, — сказал Тринейр, качая головой. — Я имел в виду, что мы подчеркнули готовность чарисийцев нарушать Запреты. Если мы собираемся обвинить их в том, что они это сделали, а затем развернемся и сделаем то же самое, что и они...
Он позволил своему голосу затихнуть, и Клинтан понимающе хмыкнул. Но инквизитор, казалось, гораздо меньше беспокоился о такой возможности, чем Тринейр.
— Мы можем дублировать их новые галеоны и почти наверняка их новую артиллерию, не нарушая Запретов. А артиллерия и новые конструкции кораблей — это лишь фрагмент всех "инноваций", которые они внедряли. Сам факт того, что мы очень осторожно переносим крошечную часть того, что они сделали, волшебным образом не заставит исчезнуть все их другие, гораздо более серьезные нарушения. Кроме того, меняется весь характер конкуренции. Сейчас речь идет о законном первенстве Матери-Церкви и всех доктринальных последствиях, которые связаны с этим спором. Если мы будем подчеркивать это твердо и неуклонно, не думаю, что у нас возникнут какие-либо проблемы с введением нескольких новых орудий и нескольких наших собственных новых кораблей.
— Надеюсь, что ты прав, — сказал Тринейр. — Но независимо от того, прав ты в этом или нет, если нам придется строить еще один совершенно новый флот, это внесет серьезный перелом в наши планы.
— Полагаю, могу с уверенностью сказать, что это существенное преуменьшение, — сухо сказал Клинтан.
— И если мы действительно не хотим избавиться от Аллейна и попытаться найти другого капитан-генерала, которому, по нашему мнению, мы можем доверять, нам придется быть осторожными в том, как мы меняем наши планы строительства, — продолжил Тринейр с задумчивым выражением лица, поскольку его мозг преодолел шок от заявления Клинтана и начал разбираться с его последствиями. — Если мы не справимся с этим должным образом, это создаст кризис доверия среди остальной части викариата в том, что касается Аллейна.
— Честно говоря, это, возможно, не самое худшее, что может случиться, — отметил Клинтан. — За исключением того, что, как ты сказал, будет непросто найти другого генерал-капитана, которому мы могли бы доверять, особенно если мы окажемся вынуждены отказаться от всего этого под давлением других викариев. Я злюсь на него из-за этого, но, полагаю, будет справедливо указать в его защиту, что у всех нас была одна и та же информация, и я только сейчас понял это сам. Учитывая тот факт, что Аллейн, возможно, на треть так же умен, как ты или я — я здесь великодушен, заметь, — вероятно, несправедливо с моей стороны быть слишком злым на него.
— Думаю, было бы лучше, если бы Аллейн пришел к тем же выводам, что и ты, на основе отчетов Фирейда, — сказал Тринейр через мгновение. — Если мы подчеркнем, что никто другой не осознал всего этого, и укажем, что атака на Фирейд — первая, о которой мы действительно получили адекватные отчеты, тогда, возможно, мы сможем убедить всех, что Аллейн признал недостатки, присущие вынужденным сражаться с галеонами галерам, как только у него появилась возможность просмотреть достаточно подробный отчет.
— Полагаю, это может сработать, — немного кисло согласился Клинтан. — Хотя должен признать, что я немного устал от "признания" вещей только для того, чтобы предотвратить ущерб, когда о них начинает кричать кто-то другой. Тем не менее, думаю, что мы в лучшем положении, чтобы контролировать ход этого дела... при условии, конечно, что никто больше не узнает об отчетах, которые адмирал Тирск и адмирал Уайт-Форд отправили Аллейну после Рок-Пойнта и Крэг-Рич.
Тринейр поморщился и пожалел, что Клинтан не мог воздержаться от этого последнего замечания. Тем не менее, эти сообщения едва ли получили широкое распространение. Было бы не так уж трудно незаметно "исчезнуть" их.
— Это сделает ситуацию еще хуже, когда дело касается Корисанды, — сказал он через мгновение. — Я предполагал, что если Гектор сможет продержаться хотя бы до тех пор, пока здесь не растает весенний лед, мы могли бы послать флот ему на поддержку. Способный, по крайней мере, пробиться с дополнительными войсками.
— Думаю, мы можем предположить, что этого не произойдет, — согласился Клинтан.
— Ну, это, вероятно, в значительной степени гарантирует, что Корисанда будет потеряна для нас вместе с Чисхолмом и Эмерэлдом. Что, в свою очередь, означает, что эта "Чарисийская империя" Кэйлеба действительно может состояться.
— На некоторое время, — мрачно сказал Клинтан. — На некоторое время.
— Может быть, только на некоторое время, но если Корисанда падет, особенно после того, как Чисхолм и Эмерэлд добровольно присоединились к Чарису, и после того, как Кэйлеб сжег Фирейд дотла и повесил шестнадцать инквизиторов, по-видимому, совершенно безнаказанно, и после того, как мы объявили, что должны начать строить еще один новый флот с нуля, это не очень хорошо повлияет на моральный дух, и если Гектор сделает то же самое, что сделал Нарман, это будет еще хуже.
— Да, это будет нехорошо, — сказал Клинтан гораздо спокойнее, чем ожидал Тринейр. — С другой стороны, если это должно произойти, то это произойдет. Мы ничего не добьемся, паникуя по этому поводу раньше времени. Кроме того, ты можешь быть удивлен. — Он неприятно улыбнулся. — Я работаю над небольшим страховым планом. Тем, который, я думаю, превратит Гектора в актив, даже если Корисанда добровольно сдастся Чарису.
— Страховой план? Какой страховой план?
— А! — Клинтан укоризненно погрозил указательным пальцем. — Я же сказал, что все еще работаю над этим. Это еще не то, что я бы назвал по-настоящему законченным, и даже если бы это было так, всем понравятся его маленькие сюрпризы. Думаю, ты будешь впечатлен, но я еще не совсем готов поделиться этим.
Тринейр нахмурился, глядя на него, но Клинтан только усмехнулся и снова потянулся за бутылкой вина.
* * *
Было значительно позже тем вечером, когда Клинтан вошел в свой номер в приятном состоянии.
Во всей храмовой четверке только винный погреб Тринейра действительно соответствовал собственному винному погребу Клинтана, и пить чужие вина и виски великому инквизитору всегда нравилось больше, чем делиться своими. Кроме того, попытки Тринейра заставить его поделиться своими планами по смягчению последствий возможного поражения Гектора чрезвычайно позабавили его, особенно после того, как он был вынужден унизиться из-за Фирейда. И поэтому, возвращаясь домой, он был в приподнятом настроении.
— Добрый вечер, ваша светлость, — сказал его камердинер, кланяясь ему.
— Добрый вечер, — ответил Клинтан.
— Извините, ваша светлость, но к вам посетитель, — продолжил камердинер.
— Посетитель? В такой час? — Клинтан нахмурился, а камердинер поморщился.
— Я указал на поздний час, ваша светлость, и спросил, может ли он вернуться в более удобное время. Однако он сообщил мне, что ему важно поговорить с вами. На самом деле он казался довольно настойчивым.
— И кем же может быть этот посетитель?
— Это архиепископ Никлас, ваша светлость.
Глаза Клинтана сузились. Никлас Стэнтин был архиепископом Хэнки в Деснейрской империи, но вряд ли его можно было назвать одним из приближенных к Клинтану. На самом деле, великий инквизитор никогда не был слишком высокого мнения о базовом интеллекте этого человека. Кроме того, Стэнтин был одним из тех, кто отдал предпочтение Сэмилу Уилсину в борьбе между Уилсином и Клинтаном за пост великого инквизитора. Конечно, голосовать разрешалось только викариям, но кампания была энергичной, и Стэнтин проделал немалую работу за Уилсина. Это было одной из причин, по которой он все еще оставался простым архиепископом, а не был возведен в сан викария, несмотря на его старшинство и происхождение из семьи с хорошими связями.
— Он сказал, что это настолько важно?
— Боюсь, что нет, ваша светлость. Его высокопреосвященство сообщил мне, что это дело только для ваших ушей.
— В самом деле? — Клинтан на мгновение нахмурился, затем пожал плечами. — Наверное, он ждет в библиотеке?
— Да, ваша светлость.
— Очень хорошо. Если то, что он хочет сказать, так важно, полагаю, мне лучше его выслушать. И если это только для моих ушей, тогда тебе лучше оставить нас наедине. Если ты мне понадобишься, я позвоню.
— Конечно, ваша светлость.
Камердинер исчез с хорошо натренированной быстротой, а Клинтан продолжил путь в библиотеку. Стэнтин сидел в кресле, глядя в снежную ночь, и лицо Клинтана разгладилось, превратившись в ничего не выражающую маску, когда он увидел напряженные плечи архиепископа и заметил, как тот нервно барабанит пальцами по столу.
Стэнтин отдернулся от окна, затем резко встал, увидев Клинтана.
— Ваше преосвященство, — сказал Клинтан, полностью войдя в библиотеку и протягивая свое кольцо. — Что привело вас сюда в такой час?
— Прошу прощения, что беспокою вас так поздно вечером, ваша светлость, — сказал Стэнтин, выпрямляясь после поцелуя предложенного кольца. — Понимаю, что это крайне невежливо, но я почувствовал острую необходимость поговорить с вами. Наедине.
Голос деснейрца мог бы звучать спокойно для ушей другого человека, но у Клинтана были уши великого инквизитора. Люди часто старались казаться спокойными, когда разговаривали с ним, особенно когда на самом деле они чувствовали что-то совсем другое. И это, — решил он, — был один из таких случаев.
— Моя дверь всегда открыта для любого дитя Божьего, которое чувствует необходимость поговорить со мной, ваше высокопреосвященство. И если это верно для всех детей Божьих, то насколько более верно это должно быть для моих собственных братьев в епископате? Пожалуйста, скажите мне, чем я могу вам помочь.
— На самом деле, ваша светлость... — Голос Стэнтина затих, и он выглядел как человек, который внезапно задался вопросом, что он вообще тут делает. Но Клинтан и к этому привык.
— Ну же, ваше преосвященство, — сказал он с упреком. — Мы оба знаем, что вы не были бы здесь в такой поздний час, если бы не чувствовали, что нам необходимо поговорить. И боюсь, что должность, которую я занимаю, сделала меня несколько... чувствительным к колебаниям, когда я их вижу. Вам уже слишком поздно притворяться, что вы не чувствовали себя обязанным прийти сюда.
Стэнтин посмотрел на него, и его лицо, казалось, сморщилось. Что-то произошло внутри него — то, что Клинтан видел столько раз, что не мог сосчитать.
— Вы правы, ваша светлость, — полушепотом произнес архиепископ. — Я действительно чувствовал себя обязанным. Я... я боюсь. Слишком много всего происходит. Выступление великого викария, то, что произошло в Фирейде, неповиновение чарисийцев... Все это меняет почву у нас под ногами, и то, что раньше казалось таким ясным, теперь не ясно.
— Например, что... Никлас? — мягко спросил Клинтан, и Стэнтин глубоко вздохнул.
— В течение последних нескольких лет, ваша светлость, я... был связан с некоторыми другими здесь, в Храме. Сначала и в течение долгого времени я был уверен, что поступаю правильно. Все остальные — это люди, которых я знаю и уважаю уже много-много лет, и то, что они сказали, казалось, имело для меня такой большой смысл. Но теперь, когда этот раскол изменил все, я больше не уверен. Я боюсь, что то, что казалось разумным, — это нечто совершенно другое.
Он умоляюще посмотрел в глаза Клинтана, и потребовался весь многолетний опыт великого инквизитора, чтобы сохранить в своих глазах мягкое сочувствие вместо того, чтобы сузить их во внезапном, напряженном размышлении. Он слишком хорошо знал па этого танца. Чего хотел Стэнтин, так это обещания неприкосновенности от инквизиции, прежде чем он продолжит то, что привело его сюда. И тот факт, что архиепископ его ранга считал, что ему нужна неприкосновенность, наводил на мысль, что то, что привело его сюда, имело огромное значение, по крайней мере, потенциально.
— Сядьте удобнее, Никлас, — успокаивающе сказал Клинтан. — Я знаю, что такие моменты, как этот, всегда трудны. И знаю, что может быть страшно допустить возможность того, что кто-то мог впасть в ошибку. Но Мать-Церковь — любящая Божья служанка. Даже те, кто впал в заблуждение, всегда могут быть приняты обратно в ее гостеприимные объятия, если они осознают свою ошибку и обратятся к ней в истинном духе раскаяния.
— Спасибо, ваша светлость. — Голос Стэнтина был едва слышен, и на мгновение Клинтану показалось, что мужчина действительно собирается разрыдаться. — Спасибо.
— А теперь, — продолжил Клинтан, устраиваясь на своем стуле, когда Стэнтин сел обратно, — почему бы вам не начать с самого начала?
