Ну и, соответственно, превентивно убивать их смертью будет не просто нелюбезно, а, скорее, глупо.
Вторым делом, я призадумался над изрыгнутыми чародеем словесами. И, в принципе, невзирая на непривычное произношение, выходило понятно. Правда с невнятными деталями и тонкостями.
“Исцелись” — очевидно, пожелание здравствовать, не в том склонении и спряжении, но в целом понятно.
“Большой” — в общем-то тоже ясно: для чуть более, чем полутораметровых аборигенов, мои метр девяносто с копейками не просто “большой”, а скорее “огромный”.
“Шаман” — не менее очевидно, чародей. Семантика слова-первоисточника скорее религиозная, но в Замороженном Мире религия и колдунство выходят “братья навеки”.
И, наконец, “душегуб”. В антском подобный термин нёс однозначно негативный оттенок, да и в прочих языках, мной изученных, тоже. Однако благожелательная лыба на папуасьей физиономии, во время произнесения, не изменилась ни на брезгливую, ни на ехидную. То есть, очевидно, просто констатация факта, а слово негатива не несёт.
Третьим же делом, стал я приглядываться к папуасиям. Не в плане “Враги. Мочить-мочить!”, а с исследовательским интересом. И, в целом, выходили они нормальные типы. Мелковаты, конечно, тощеваты (кто бы говорил, ехидно встрял внутренний голос), но, очевидно, это следствие их “дикарствования”. Я бы даже сказал, что они более симпатичные внешне, нежели прочие встреченные мной стегасцы. Хотя, прикинув и подумав, понял что дело, как ни забавно, в размерах: грубые, рубленые черты лица были и у троицы, но, за счёт миниатюрности, не столь бросались в глаза, ну и казались изящнее и органичнее.
А так — менее загорелые, чем обитатели городков, с волосами потемнее, не столь выгоревшими, что объясняется обитанием в джунглевом полумраке. Буркалы разноцветные, от светло-карих одного копейщика, к зелени второго, ну и почти синих чародея. Нормальные типы, в общем. Татуировки есть, кстати, но довольно симпатичные и далеко не по всему телу. И костяная серьга у чародея, из зуба какой-то местной пакости. Копейщики серьги были лишены.
И вот блин, не могли подождать хотя бы до завтра, чтоб я свою тонкую душевную организацию в порядок привёл! Впрочем, ладно, успокоился я, состроил на физиономии умеренно-благожелательное выражение, и изрёк:
— Исцелись, шаман, — чем, судя по довольному лицу, не “наломал дров”. — И вы, исцелитесь, воины.
— Не “воины”, — слегка нахмурился чародей. — Мужи эти — зверобои.
— Дом мой не в одном дне пути, а слова, с расстоянием, меняют смысл, — ответствовал я.
— Меняют, — понимающе покивал чародей. — Что ты хочешь, за свой щедрый дар? — перешёл он к делу.
И началась у нас беседа. Вообще, оказалось, что местные аборигены “болезненно честны”. Не вообще — “враг” или "недоброжелатель" (а было у них аж восемь понятий для людей, ну и два однозначно негативных) мог быть: ограблен, отравлен, убит без каких бы то ни было колебаний. Но, я был уже “знакомым человеком”, да ещё и “соседом”.
То есть, дар мой приняли и местным он “зашёл”. Но, на контакт они не шли, причин почему — я не понимал. А сейчас понял, что воспринимали нас как “незнакомцев”, без агрессии, но и без приязни.
Соответственно, дары были эквивалентом “с неба упало, не без помощи вон того типа, так что спасибки ему мысленно”.
А вот после “смерти племени” и “душегубства врагов”, я не вернулся в “большую деревню”, ну и не уехал на мобиле по своим делам, а, похоронив племя, явно вознамерился поселиться в джунглях. Став из условно-нейтрального незнакомца — соседом. Подарившим ценный и приятный дар, который соседу, по внутреннему папуасьему кодексу, надо вернуть, о чём меня шаман племени и спрашивал, в плане “чего мне желается”.
И куча мыслей бродит в башке, неструктурированных и вообще, а надо разобраться что делать. Так что, вздохнул я, да и выдал: мол, думать мне надо, раньше завтра не скажу. Шаман на это понимающе покивал, да и срулил в туман лесопосадок с копейщиками.
А я, выгрузив из мобиля брезентовый коврик, расселся на нём да и предался медитациям и размышлениям.
Итак, если опустить момент со смертью спутников (сердце, на последнем, болезненно сжалось даже “у меня во тьме”, ну и слезы в глазах появились), выходит такой расклад:
На Ниле идёт война. Насколько сильная — непонятно, пресса воюющей страны закономерно полна лжи и пропаганды. Свойственно это человекам, никуда не денешься.
Так вот, готтийцы, со своим “вторым на Стегасе” флотом, в войну влезли. И до Анта я, банально, не доберусь. Ну, или это будет крайне сложно, с не самой высокой вероятностью успеха — морда лица моя типично “антская”, так что мдя.
Это тезис раз. Далее, вот говорит шаман папуасий, “сосед”. А почему бы и не “да”? До Анта не доберусь, кроме того, место цели экспедиции известно, а проф, светлая ему память, примерно “куда копать” указал. Книги по археологии есть, голова у меня не самая сообразительная, но и не самая глупая, в наличие имеется.
Так почему бы мне, не без помощи тех же папуасиев, не откопать гробницу? Возможно, там ничего не будет. А, возможно, будет что-то небезынтересное.
Ну и, соответственно, тренироваться, заниматься, сёрфить местный эфир и проводить анализ Архивом.
Если подумать, выходит, что довольно разумный выход-то. Уж на ближайшее время — точно. С голоду не помру, запасов у меня телега, точнее мобиль. Дело — небезынтересное, климат… ну не очень, признал я недостатки климата. Надо бы с барахлом в мобиле подумать, а то пока что ничего, но, уже через несколько дней, всё гнить и ржаветь начнёт нахрен.
Самому-то мобилю пофиг, нержавейка, а вот оружие, барахло — проржавеет и сгниёт, если что-то не придумать. И книги археологические пропадут, что не есть хорошо. Но это всё вопросы возможного будущего. Которое я, всё-таки, наверное, проведу на раскопках. И интересно, ну и в некотором смысле почту память спутников — пусть и глупо, но было такое иррациональное ощущение.
А из сиюминутных моментов, которые могут всё мной надуманное похерить — готтийцы, пидарсы импортные. Группа гниющих гадов — военные, ну и чёрта с два они на своём каркасно-брезентовом мобиле пёрли от океана. Соответственно, некое судно, катер речной какой, стоит в городке со сложным названием. Иначе, чёрта с два бы нас эти гады нашли.
А значит, завтра с утра эти пидарасы корабельные забеспокоятся, куда делись их гадкие посланцы. И, высоковероятно, либо пришлют группу “посолиднее”, либо вообще приплывут своей речной калошей, проверять. И будет это в ближайшие два дня, позже — уже маловероятно.
Соответственно, приплывают-приезжают готтийские сволочи, ну и видят сожжённый лагерь с костяками. И послатых, соответственно, нет.
В то, что найдут “путь мобиля” — банально не верю. Это саванна и джунгли: уже сейчас “путь отхода” без псины какой не обнаружишь. А завтра следов не останется даже для “обонятельного биомодуля”.
Значит, для готтийцев выходит такая картина: направилась команда “потрясти гадких антцев”, на тему сокровищ несметных. Антцы мёртвые, а группы нет. В то, что какому-то психу придёт в голову мобиль ныкать в джунглях… Нет, бред, не подумают.
И о смерти группы ищущие знать не будут, соответственно, наиболее логичный вывод: послатые антцев перебили, но у тех сокровища были совсем несметные. Столь несметные, что четвёрка сокровищи прихватила, да и дезертировала, уехав в неизвестном направлении.
Наиболее логичный вывод, следовательно, если пидарасы готтийские кого искать и будут, так это своих дезертиров, по городкам окрестным. А никак не меня с мобилем, в джунглях сныканных.
А значит: ждём явки готтийцев. То, что я себе надумал — высоковероятно, а не гарантированно. Заберусь, прикинул я, наверное, на дерево какое, подальше полусотни метров “уверенной чародейской сенсорки”. Присмотрю за явившимися гадами. А дальше, по результатам, будем решать.
На этом я мысли мудрые свои прервал, слегка перекусил всухомятку, обложился колючей проволокой и верёвками противозмейскими, ну уснул, потому что переживания и события уходящего дня просто требовали утрясти себя во сне.
Проснулся я на рассвете, не от парда какого или змеюки, а от задумчивого, но довольно громкого бормотания:
— Хорошая ограда, однако, — бормотал шаман, посасывая явно травмированный колючкой палец. — Острая. Шаман-душегуб, — отметил он моё просыпание. — Ты решил, чем племя отплатит тебе?
— Пока нет, шаман, — ответствовал я. — Скоро явятся соплеменники врагов, — пояснил я на недовольную физиономию шамана. — Вот когда уйдут ни с чем — скажу. А так — помру сегодня или завтра, какой тут дар?
— Мудро говоришь, — понимающе покивал шаман. — Враги… зверобои племени могут тебе помочь, — произнеся это он морщился, как от зубной боли, видимо страдал, но предлагал, молодец такой.
— Не нужно, — помотал я башкой, на что дядька буквально “расцвёл”. — Я не хочу убивать врагов. Убийцы моего племени — мертвы, я — один. Пусть думают, что я умер.
— Хорошо, большой шаман, я понял твои слова. Зверобои присмотрят за врагами, но не будут их добывать. А когда обманутые простофили, — на этом он по-девчоночьи хихикнул. — Опозоренные уйдут, приду к тебе говорить.
— Угусь, — покивал я.
Ну и вторично, на моей памяти, ускакал шаман в туман джунглевой лесополосы. Временами хихикая: очевидно, учитывая скрытность существования и прочие моменты, “налюбить вражину” считалось не только “крутым”, но и предельно забавным у местных.
А я, сварив (не без труда, да и зарёкся до решения “готтийского вопроса” разводить костёр из местных “гнилушек” — дымил, как сволочь, да и горел хреново) пожрать, выудил из своего скраба бинокль, трофей с пидарасов, да и окинул взором окружающий меня пейзаж. Прихватил пару верёвок, присмотрел какую-то баобабину, вроде подходящую, и задумался.
Чувство животных, на баобабине, выявило пропасть всяческой пакости животного толка. То есть, вот полезу я, а меня за ценный элемент организма животина какая, типа белки клыкастой укусит. Если вообще не змеюка.
В общем, начал я взбираться по древесине, нафиг раскидывая всю живность над собой. Эфирным воздействием, подальше, от греха.
Живность исправно раскидывалась, но я разочек, на полпути, чуть не навернулся с лесины.
Дело в том, что наткнулся я на весьма толстую и большую змеюку. Подозреваю, не ядовитую, скорее душительную, уж больно велика. Ну да не суть. Почуял ее, примерился, ну и метнул телекинетическим воздействием подальше.
Вот только выражение морды змеюки, с вытаращенными глазами, до смеха напоминала одну виверну из Земного Края, попавшую под гнёт чернобыльских быдл. Несколько, конечно, отличалось, но в целом: “Граждане! Да что ж это творится-то?! Сижу, никого не трогаю — а меня в пропасть! И ни укусить, ни придушить… Безобразие!”
Именно с такой мордой змеюка летела в пропасть, а я ржал, натурально боясь навернуться. Впрочем, собрался и уже в более позитивном настроении стал взбираться дальше.
Очевидно, мудрая психика решила, что мне нужна встряска, ну и “истерика смехом” вполне мне помогла, если не избавив, то притушив остроту сожаления.
И, в итоге, забрался я на баобабину, с помощью верёвок, развилки дерева, ну и флористической матери, сотворил себе сносное гнездо-сидушку и принялся наблюдать. Листва баобабины меня надёжно скрывала, место лагеря прекрасно просматривалось. Птицы, ранее расшуганные, возвращались на дерево, противными криками выражая возмущение.
Благодать, в общем. Я даже закурил, не без сожаления отметив, что через месяц-другой мне будет и нечего. Если всё пойдёт по запланированному, конечно.
Посидел, минут двадцать, ну и логично заскучал, начав от нечего делать возится в эфирном плане. И, в один из десятиминутных “приходов в себя”, во время которых я осматривался, обнаружил в бинокль бодро шуршащий по Жёлтой катер. Немаленький и явно военный.
Так, подумал я, напряженно вглядываясь в плывущих биноклем. Катер подплыл к колену, сбросил некие сходни, ну и выпустил из своих недр пяток готтийцев в военной форме и какого-то, явного местного, типа.
Место лагеря с реки просматривалось, прогоревший остов мобиля был заметен, так что почесали готтийские пидарасы и непонятно какой местный к лагерю. Походили, в машину позаглядывали, обгорелые ящики попинали.
Я же боролся с сильным желанием отбросить бинокль, да и перестрелять гадов из Росси. Но, не без труда, поборол естественный порыв.
Тем временем, местный тип понарезал круги вокруг лагеря, и держал ответ перед явным готтийским офицером. Судя по просматриваемой моде готтийца и жестам собеседников, диалог происходил в таком ключе:
— Куда подевались мои верные пидерасы?
— Не могу знать! А они вообще тут были, вашество?
— Издеваешься, смерд?! Антцы дохлые, а они такие сволочи, что без доброй готтийской пидарасины не помирают! Так что были! Говори, куда делись. А то отрежем ногу, по самую голову!
— Не могу знать, вашество! — пожимал плечами и разводил лапами местный. — Если и были, уехали куда. Тут их точно нет. И следов нет.
— Дебил… — отчётливо читалось на офицерьей морде.
После этой, мысленно мной озвученной пантомимы, офицер сплюнул на землю, развернулся, ну и умаршировал к катеру, со своими ещё живыми пидарасами.
Местный же постоял, попырился готтийцам вслед, сплюнул на землю, показал им в спину жест, ну и скорбно потелепался пешком, вниз по течению Жёлтой. Даже жалко его немного стало: тридцать километров, может за день не успеть, а ночевать в саване без лагерных приспособлений — дело не слишком способствующее продолжительной жизни.
Готтийская калоша простояла у берега с час. Я, признаться, следил за ними с немалым напряжением: если начнут “прочёсывать”, то надо будет их воевать. Какая-то часть меня этому, скорее, радовалась, вот только…
Ну, предположим, я не убьюсь и перебью готтийских пидарасов целиком. Это возможно, хотя и сдохнуть при этом я имею все шансы.
И вот, пропадает не “четыре пидараса за сокровищами”, а полноценный боевой катер. Это если я его вообще затопить смогу, что не факт.
