Не… Масштаб не мой.
Сделав уверенный жест рукой, я твёрдо заявил:
— Если за дело возьмусь я, из Штатов приедут как раз те — кто нужен.
Конечно, прежде надо каким-то образом отстранить от рычагов принятия решений в «Анилиново-Красочном Тресте» господ Беркофа и Эйхмана…
Но это-то как раз, сделать будет наиболее легко!
Сделать им предложение, от которого они не смогут отказаться, а если нет — озадачить свои спецслужбы насчёт компромата и всё будет тип-топ. Что-что, а фабриковать дела о контрреволюционных заговорах я наблатыкался, хотя очень надеюсь — до этого дело не дойдёт, а обойдётся всего лишь «перевоспитанием» коррупционеров методом очищающей кастрации.
Как будто прочитав мои мысли, Ипатьев:
— Почему-то я в этом нисколько не сомневаюсь, Серафим Фёдорович.
* * *
После довольно длительного молчания, задаю ещё один наводящий вопрос:
— Какие ещё вопросы, кроме так называемой «реституции», решались во время ваших заграничных командировок?
— Я вёл переговоры с немецкими фирмами, которые выразили желание получить концессии в СССР.
— Если можно, то хотелось бы поподробнее, Владимир Николаевич…
— Первым делом я встретился с доктором Никодем Каро, который открыл способ получения кальций-цианамида и теперь вместе с сыном возглавляет «Bayerishe Stickstoff Werke», производящую этот пользующийся большим спросом продукт.
Я перед встречей немножко подготовился в области химии и знал, что «кальций-цианамид» (или же более современно — «цианамид кальция») — простейшее азотное удобрение, которое было создано искусственным путём первым… Эээ… Патент был оформлен старым Каро аж в 1909 году. Кроме того, при разложении водяным паром под давлением, из него выделяется аммиак — который затем в присутствии платинового катализатора превращается в азотную кислоту.
Последняя же, используется для приготовления всех известных мне взрывчатых веществ: от бездымного пороха — до тротила и гексогена.
Изготавливается кальций-цианамид в специальных печах, путём нагревания в атмосфере азота до температуры тысячи градусов карбида кальция. Последний же в свою очередь, фабрикуется путём спекания обычной извести и каменноугольного кокса.
Казалось бы — все не просто «просто», а «очень просто», да?
Но не всё так просто, думаю, иначе бы этот «кальций-цианамид» — мастырили на каждом углу.
— А как насчёт производства этого вещества в нашей стране?
Ипатьев тяжело вздохнув:
— До войны, в Россию ввозили чилийскую селитру — шедшую как на удобрения в помещичьих хозяйствах, так и для производства азотной кислоты. Когда же в связи с военными обстоятельствами ввоз селитры был изрядно затруднён, «Химический Комитет» под моим руководством приступил к постройке в Юзовке первого завода каталитического окисления аммиака воздухом, в то же время разрабатывая проект завода кальций-цианамида…
Разведя руками, виновато:
— …Но в связи с известными событиями, завершить эти начинания не удалось.
У меня появился вполне резонный вопрос:
— После «известных событий» прошло уже как бы не семь лет! Неужели за это время нельзя было бы хотя завершить начатое в 1915-16-х годах?
— Всё это время я настаивал перед Президиумом ВСНХ, что наша главная задача на ближайшее время состоит в постройке заводов связанного азота. Который, может быть употреблен в мирное время в качестве сельскохозяйственного удобрения, а в военное — для производства взрывчатых и отравляющих веществ.
Интересуюсь, показывая в очередной раз свои «недюжинные» познания в химии:
— Я слышал, что существует другой — более прогрессивный способ производства связанного азота.
— Совершенно верно! Это так называемый процесс Габера, открытый незадолго до войны 1914 года и позволивший Германии так долго продержаться…
«Вот и ещё одна зачётнейшая альтернативочка! Приехал попаданец в Германию накануне ПМВ, вальнул химика Габера — чем предопределил скорое поражение Кайзера и следовательно — предотвратил Революцию и Гражданскую войну в России».
— …Был я во время одной из своих командировок на Баденской анилиновой фабрике в Людвигсгафене, знакомился с процессом синтеза аммиака из азота и водорода под давлением 200 атмосфер и при температуре около 500 град, в присутствии железного катализатора.
Несколько хвастливо:
— Кстати, это я первым ввел давление, как необходимый фактор для каталитических процессов — совершающихся при высоких температурах. На Баденских заводах и Фарбверке, показывая новые процессы, мне нередко говорили — подчёркивая, что этот процесс ведется «Nach Ipatieff» (по методу Ипатьева).
Спрашиваю:
— Вам за это хоть что-нибудь «капает»?
— …«Капает»?
Я довольно выразительно потёр двумя пальцами, как будто пересчитывая стопку купюр и, до него сразу же дошло:
— Ах, вот Вы про что…
— Каждый труд должен вознаграждаться, иначе мы до Маркса с Фридрихом докатимся.
Ипатьев, довольно сухо и несколько неприязненно к моей особе, ответил, поджав губы:
— До Революции я никогда не брал никаких патентов на мои открытия, за что многие меня ругали. К примеру, эксперт в «Бюро Патентов» профессор Яковкин, считал что одно мое открытие: «влияние давления на химические процессы» — дало бы мне за границей миллионы. Немецкие же химики, даже обижаются, что снабжая их промышленников бесплатными открытиями — я сбиваю им доходы…
Я тоже довольно неприязненно про него подумал:
«Лошара! Пожалуй, пред тем немцем — попаданцу следовало бы вальнуть тебя».
Улыбнувшись, Ипатьев:
— …Но я думаю, это они так шутят.
— Про одного моего знакомого тоже так «шутили», — сказал я и тоже улыбнулся, — а потом его нашли зарезанным. Однако, давайте вернёмся к вопросу о «связанном азоте»… Так к каким выводам Вы пришли?
— Так как последний процесс, которым владеет «И. Г. Фарбениндустри», купить сейчас невозможно, то остается только вопрос о постановке производства кальций-цианамида. Который служит в мирное время, как прекрасное удобрительное средство, а в военное время может быть превращен в аммиак, который легко окисляется в азотную кислоту, необходимую для изготовления взрывчатых веществ.
Ещё раз виновато разведя руками, химик замолчал.
* * *
Думаю, не всё так грустно и к «связанному азоту» мы ещё вернёмся, а пока послушаем Ипатьева про его работу в Советском правительстве:
— …Ещё будучи в своей первой заграничной командировке — когда по личному указанию Ленина вёл переговоры о «реституции», я узнал потрясающую новость: «Главное Химическое Управление» — было упразднено как таковое, с передачей его функций в «Производственный Отдел» ВСНХ. Дело по восстановлению химической промышленности страны, которому я посвятил целых восемь месяцев свой жизни — было уничтожено и развеяно в прах, из-за каких-то мелочных расчётов и непонятных мне подковёрных интриг.
«Мда…, — подумалось, — недолго музыка играла, недолго химик танцевал…».
— Меня заочно, не спросив — согласен ли я занять эту должность или нет, назначили Председателем коллегии НТО с оставлением меня членом Президиума ВСНХ, причем никакого запроса, сделано не было.
Кивнув, соглашаюсь:
— Так поступать со специалистом вашего уровня — категорически нельзя! Я был большего мнения об большевистской верхушке. А что по этому поводу сказал Владимир Ильич?
— Ленин в это время находился в очень болезненном состоянии и, быть может, не мог вникнуть во все детали столь безрассудного постановления. Рыков же, заместитель его как Председателя Совнаркома, в то время тоже был за границей — где ему делали серьезную операцию.
— Кажется, Вас всё же оставили в Правительстве и на весьма высокозанимаемой должности…
— Да, я был оставлен членом Президиума ВСНХ и, на мне по прежнему лежало наблюдение за всей химической промышленностью. Но я имел в своем распоряжении только одну секретаршу и ни одного инженера — сведущего в химической промышленности. Формально, мне по соглашению с начальником Производственного Отдела ВСНХ — предоставлялось право требовать данные и помощь от лиц, входящих в этот Отдел по химической части. Но на деле, я никакой помощи не получал.
Передохнув и собравшись с мыслями, химик продожил:
— Итак, по приезде в Москву я вступил в исполнение своих обязанностей, как член Президиума ВСНХ и как председатель Научно-Технического Отдела. Ввиду того, что Химическое Управление было упразднено, у меня сильно убавились дела по химической промышленности — так как большинство из них разрешалось в Производственном Отделе, а отчет о деятельности Химических Трестов, созданных год тому назад Главным Химическим Управлением, теперь рассматривался в особой Контрольно-Поверочной Комиссии.
Донельзя участливо спрашиваю:
— А чем Вы тогда занимались, Владимир Николаевич? Неужель бездельничали?
Тот, закатив мечтательно глазки:
— Ах, если бы! Про мою деятельность можно судить по количеству научных заведений, находящихся в ведении НТО… Мне перечислять?
Согласно кивнув, я приготовил пятерню:
— Перечисляйте: я уже собрался загибать пальцы.
— Тогда Вам придётся разуться, Серафим Фёдорович: 1) Химический Институт имени Карпова (Москва); 2) Институт Прикладной Химии с опытным заводом (Петроград); 3) Государственный Научно-Технический Институт ГОНТИ (Петроград); 4) Институт Прикладной Минералогии (Москва); 5) Институт Удобрений (Москва); 6) Электротехнический Институт (Москва); 7) Институт Прикладной Физики (Москва); 8) Техно-физический Институт (Петроград); 9) Аэродинамический Институт (Москва); 10) Главная Палата Мер и Весов (Петроград); 11) Гидравлическая Лаборатория при Тимирязевской Сельскохозяйственном Институте (Москва); 12) Институт Силикат (Москва); 13) Институт Прикладной Механики (Петроград). Кроме этих институтов, НТО субсидировало многих ученых — которые производили в своих лабораториях исследования, необходимые для промышленности.
Невольно проникшись ещё большим уважением к собеседнику:
— Мда… Действительно, не хватило на руках пальцев. Так Вы и в сельском хозяйстве шурупите, уважаемый Владимир Фёдорович?
— …«Шуруплю»? Надо будет запомнить… Почему, нет? До Революции у меня была целая ферма.
— И в аэродинамике?!
Лишь разведя руками, химик:
— Пришлось начать «шурупить»!
— Ну и каковы успехи, если не секрет?
Мгновенно посерьёзнев
— В течении почти пяти лет пребывания на посту Председателя Коллегии НТО, мне удалось через Президиум ВСНХ выхлопотать необходимые суммы для постройки специализированных зданий научных Институтов. Особенно, мне бы хотелось обратить ваше внимание на устройство Аэродинамического Института, оборудованное громадной трубой — важное с точки зрения обороны страны.
Несколько раз ударив в ладоши, я восхищённо воскликнул:
— История Вам того не забудет!
Профессор, несколько картинно раскланялся.
* * *
Продолжим разговор:
— Так говорите, что с Лениным Вы больше не встречались?
— Во время одного из заседаний Президиума ВСНХ ко мне обратился Смилга и сказал: «Я был вчера у Ленина на докладе, и он просил сказать Вам, что просит Вас придти к нему как-нибудь вечерком, неофициально, выпить чашку чая и поговорить о разных технических вопросах. Только надо созвониться через Горбунова, в какой из ближайших вечеров будет более удобным устроить свидание»…
Печально поникнув главой, химик на минорной ноте закончил:
— …Но этому не суждено было случиться. Через несколько дней у Ленина был второй удар, он лишился сознания и речи и ему уже не суждено было возвратиться к работе… Он не владел речью, мог с трудом понимать только самые обыденные вещи и, через год с небольшим скончался. Вместе с другими членами коллегии НТО, в точно указанное время, я возложил венок на гроб с набальзамированным телом Ленина. Мне удалось несколько долее остаться и рассмотреть черты лица усопшего Ленина. На мое впечатление он был очень похож на живого, только рыжеватый цвет его волос стал более светлым.
Не сговариваясь траурно помолчали — почтив память великого и, вместе с тем — весьма противоречивого в своих деяниях человека, затем я спросил:
— Как болезнь, а затем смерть Ленина сказалась на Вас и вашей деятельности в составе Советского правительства?
— Вскоре после смерти Ленина, по предложению Зиновьева, первым делом переименовали Петроград в Ленинград. Говорят, что позднее приготовляя издание сочинений Ленина, в них нашли одно замечание, показывающее, как отнесся бы сам Ленин к такому переименованию: «Люди предлагающие дать Петрограду другое название, несомненно, идиоты». Эти слова большевики из сочинения Ленина изъяли, но «Ленинград» оставили.
Невольно вырвалось лавровское из «моего времени»:
— Дебилы, блядь! Извините, Владимир Николаевич!
Тот весело ответствовал:
— Ничего, ничего! Вы лишь вслух произнесли то, что было на уме у многих.
Затем вмиг посерьёзнев:
— Если же говорить серьёзно, то весь мой жизненный опыт показывает мне, что для того, чтобы руководить хотя бы несколькими десятками людей, в каком угодно деле, необходимо обладать особыми качествами натуры и своим авторитетом так влиять на окружающих людей, чтобы они беспрекословно выполняли отданные им приказания…
Эти его слова мне крепко запали в душу и, позже — я их частенько мысленно повторял.
— …К сожалению, в Советской России не нашлось таких людей, поэтому смерть Ленина — весьма негативно повлияла на судьбу страны, судя по происходящим в ней в данный момент процессам распада. Все эти Рыковы, Бухарины, да Богдановы… Да, даже сам Троцкий — хотя он изо всех сил пыжиться! Они не только не того калибра, как Ленин — а вообще люди не большого размаха, чтоб могли стать во главе всего происходящего в России.
Мне показалось весьма странным, что он не помянул Сталина, но я промолчал. Ипатьев же, переходя от общего к частному, с горечью поведал:
— Ещё во время болезни Ленина, когда я вернулся в Москву после второй заграничной командировки и хотел по привычке вступить в исполнение обязанностей члена Президиума ВСНХ — мне с самым невинным видом сообщили, что Политбюро постановило снять меня из Президиума — оставив за мной место председателя Коллегии НТО. Через несколько дней совершенно случайно я увидал новый список членов Президиума, который отличался от прежнего только тем, что вместо моего имени красовалась новая фамилия некого Юлина — который лучше меня подходил для этой должности лишь тем, что состоял в партии.
— После моих настойчивых попыток понять, что происходит, мне (правда предельно вежливо) объяснили, что из правительства меня выкинули — чтоб я больше мог посвятить себя научной работе на должности Председателя Коллегии НТО. И я успокоился.
