Кивнув ему, что мне все понятно, развернувшись к легкораненому с которым говорил, спросил:
— Мотоциклом кто-то умеет управлять?
— Я умею, товарищ командир, да все мы умеем, мы же из роты регулирования!
— Тогда я передаю в ваше распоряжение мотоцикл, и приказываю: в течении, не более двух часов доставить тяжело раненного к хирургу, иначе...
— Приказ ясен товарищ командир, разрешите выполнять?
— Выполняйте!
— Только вот, как с ребятами? Он кивнул в сторону убитых.
— Похороним, кстати лопата есть?
— Даже две, в броневике лежат.
— Фамилии, имена, отчества и когда родились запишите!
— Сейчас, сейчас!
Повернувшись он засеменил к своему товарищу, вместе они слюнявя карандаш записывали на куске газеты данные погибших. Потом подойдя ко мне, он передал записанные данные и объяснил, кто есть кто. Пожав руку, пожелал:
— Счастливого пути! Помните у Вас есть не более двух часов!
И повернувшись к ефрейтору позвал:
— Петренко, ко мне!
— Я товарищ лейтенант!
— Передай товарищу один мотоцикл, им раненного срочно в санчасть доставить необходимо!
— Есть, товарищ лейтенант!
После отъезда раненных, отдав приказ о захоронении погибших, я подозвав сержанта, задал вопрос:
— Сержант, где вы так ловко научились применять медикаменты?
— Долгая это история товарищ лейтенант, если Вы не против, то я расскажу её позже.
— Хорошо, проследите за похоронами сержант.
— Есть!
Расположившись на правом сиденье командира, рядом с водителем, спросил:
— Все готовы? И повернувшись к водителю, которого звали Влад добавил: — Давай!
Мягко стронув с места тяжелую машину, он сосредоточенно крутил баранку, стараясь выдерживать дистанцию с идущим впереди мотоциклом. Башенный стрелок занял свое подвесное место у пулемета, а еще два бойца сидели спиной друг к другу, выставив свои автоматы в овальные люки. Впрочем, стрелять пока было не в кого.
Раскаленное солнце медленно опускалось к горизонту. Еще максимум час и надо искать место под ночлег. Развернув трофейную карту, я внимательно просматривал указанный для разведки район. Судя по всему, дорога перевалив через холм выведет нас к небольшой станции. И действительно, с гребня холма открылся красивый вид на большую ложбину, из которой змеей выползал небольшой состав, который деловито тянул фыркающий паром паровозик. Он важно полз по железнодорожному пути в сторону небольшого кирпичного строения, вокруг которого был ухоженный сад.
Все изменилось в один миг — из-за леса, как чертики из табакерки выскочили два немецких истребителя и с ходу бросив с десяток мелких бомб , свечой ушли вверх. Земля содрогнулось от взрывов, голову поезда окутало паром, все из поезда бегут в лес, а "мессеры" просто обнаглели и не дают жизни, пикируя и обстреливая все и вся из пулеметов. Один самолет пролетел так низко, что я увидел пилота, показавшегося мне женщиной из-за торчавших из-под шлема волос. Перед глазами картина: по грунтовке, вдоль полтна на большом ходу удирает легковушка. Немец открывает охоту, пикирует и всаживает мелкую бомбу прямо в машину. Столб пыли, вспышка разрыва и разлетающиеся в разные стороны обломки... Тут меня кто-то резко дергает за ноги и падая мешком на сидение слышу над головой грохот обоих пулеметов БТР и дикий вопль башенного стрелка:
— Г-о-т-о-в ссу....!
Взрыва, как показывают в фильмах, я не увидел. Просто искры, облако дыма, едва различимое в наступающих сумерках, облезлый фюзеляж мелькнул передо мной своими желтыми пятнами, и "мессер" стал падать, разматывая черный шлейф дыма... Второй самолет, увидев што его напарника сбили, тут же набрал высоту и стал кружить над эшелоном. Пилоту сбитого самолета удалось сесть за садом, на склон холма. Видно этот склон и не дал взорваться самолету, плавно погасив немалую скорость. Мы в азарте рванули к месту приземления, но как только выскочили ближе к эшелону, водитель резко затормозил и начал бешено выкручивать руль влево, снеся с необыкновенной легкостью стоявший на пути сарайчик. Во время этого дела так ударился лицом о броню что потерял сознание.
Придя в себя, я осмотрелся и увидел что в транспортере никого нет, а снаружи слышались многочисленные крики, стоны и плач. Кое как вылезя из БТР, который стоял на месте снесенного строения с грудой всякого хлама на броне, увидел жуткое зрелище: вся полоса земли вдоль остановившегося поезда была усеяна телами мертвых и раненых женщин, детей, стариков. У многих из них не было рук, ног, которые были оторваны крупнокалиберными пулями авиационных пушек. Водитель сидел с остановившимся взглядом у переднего колеса и что-то постоянного говорил.
Он постоянно повторял:
— Я не хотел, я не мог затормозить на траве...
Посмотрев вдоль следа, который оставила "семидесятка", увидел что он переехал ноги молодой девушки и протащил её по земле несколько метров. Заставив себя подойти ближе, понял что машина переехала её, когда она уже была мертва. Малокалиберный снаряд вырвал тело у неё от подмышки, практически до бедра. Водитель увидел погибших и раненых с поезда, и начал резко тормозить и уходить в сторону, но скорость и масса машины были большими и принять в сторону не задев никого не получилось.
Подойдя к нему, пару раз не стесняясь дал по щекам:
— Она уже была мертва! Слышишь?! Она уже была мертва, когда попала под колеса! Вставай!
И тут он начал плакать, навзрыд, захлебываясь и сотрясаясь всем телом. Дав ему немного времени спустить пар, поднял его и приказал:
— Давай, садись за руль, поехали к самолету! Ты понял?!
— Да, да! К самолету, товарищ лейтенант...
Через пару минут мы подъехали к упавшей машине. Не доезжая метров тридцать, остановились. Подойдя к самолету, было слышно шипение перегретого двигателя, запах горелой изоляции и стон пилота. Он находился в кабине с откинутым фонарем, и не имел сил выбраться из неё. В свисавшей наружу руке был зажат пистолет.
Водитель, стоявший сзади меня, подошел и со всей силы, наотмашь ударил пилота прикладом калашникова в лицо. Тот моментально затих. Потом он выхватил из его окровавленной руки пистолет и потащил летчика из кабины. Оттащив вместе тело к БТРу, я фонариком осветил его разбитое лицо. Так впервые, в упор увидел врага. Это была молодая женщина в светлом лётном комбинезоне. Ёе волосы выбились из-под шлема, и от неё пахло духами!
Не знаю как солдат, я был в полном ступоре. Водитель с животным завыванием начал бить её ногами в живот. Я наверное должен был остановить его, но мне было абсолютно все равно. Постепенно он успокоился, приступ этой звериной жестокости у него прошел и он уже начал отходить от этой проклятой с у к и, но всё же в последний раз зацепил её сапогом по лицу.
Отойдя за БТР, водитель попытался закурить, но не смог даже вынуть из пачки сигарету. Это была полупустая пачка болгарского "Opal". А ведь скоро запасы закончатся, и ребята перейдут на махорку, проскочила в голове посторонняя мысль. Вместо этого, вслух произнес:
— Надо эту с у к у отдать женщинам из эшелона...
— Что лейтенант, ссышь дострелить? На меня смотрели глаза глубокого старика. И настолько неожиданно и по простому это прозвучало, что у меня не хватило воли и я отвел взгляд в сторону. И пока мои глаза, что то искали на земле, он отошел, и за бронетранспортером зло простучала короткая автоматная очередь.
Следом за этим прозвучавший пронзительный, душераздирающий женский крик воспринимался мной как-то спокойно, без паники в душе. Звали на помощь. Подсознание, отдельно от меня, как какое-то механическое устройство отмечало отдаленные взрывы, голоса людей с другой стороны эшелона, щебетание птиц в саду.
Не было сомнения в том, что кричат в вагоне, стоявшем точно за нашей спиной, метрах в пятидесяти от нас. Через полминуты мы уже взбирались в раскрытую дверь товарного вагона.
Прямоугольник лунного света из открытой двери освещал пространство между нарами. Это был классический "телятник" переоборудованный под перевозку войск. Где-то слева стонала невидимая женщина. Привыкнув к темноте, разглядел в углу вагона двоих: молодую женщину, очень бледную с искаженным от страдания лицом и пацана лет десяти-двенадцати. Она лежала в углу на обрывке некогда большого и богатого одеяла, укрытая цветым покрывалом. Мальчик вытирал испарину с лица, смачивала ей губы влажной тряпочкой. С опаской я включил свой трофейный фонарик, в вагоне сразу посветлело. Из-за огромного живота тревожно и с надеждой смотрели на меня полные страдания и боли глаза молодой женщины. Стало понятно, что если мы не поторопимся, то может наступить конец. Надо было срочно ей помочь. Повернувшись к водителю, спросил:
— Ты роды когда-то принимал?
-Нет. Я сержанта позову, может он сможет?
— Давай, только мухой, понял?!
Ответом мне было, грохот сапог. Повернушись к мальчику, приказал:
— Давай, дуй за водой, — Видя, что я еще не очень соображаю, добавил:
— Колодец у садика в голове поезда.
Пацан, схватив огромных размеров чайник рванул из вагона. В коротких промежутках между стонами и криками я узнал, что она жена кадрового командира, убежавшая из Владимира-Волынского. Женщина рожала в покинутом вагоне, а я стоял перед нею у нар, не зная, что делать, не зная, как ей помочь. Именно в этот момент в проеме появилась голова сержанта.
— Где тебя черти носят? Тут вот-вот родит!!!
Не говоря ни слова в ответ, сержант аккуратно снял с женщины покрывало, откинул подол платья и начал профессионально спокойным голосом расспрашивать женщину. Это ее вторые роды, первый ребенок родился одиннадцать лет назад. Воды были очень обильные, отошли еще ранним утром. Но дальше дело не идет.
Повернувшись ко мне твердым голосом приказал:
— Срочно нужен свет!
Водитель, стоя внизу на насыпи, мгновенно среагировал:
— У меня в машине есть переноска, сейчас...
Тут запыхавшись, прибежал сын этой женщины, он быстро вскочил в вагон. Через несколько секунд он вручил мне большой металлический чайник с водой.
Сливая воду, помогая мыть руки сержанту. После воды, он тщательно протирает руки водкой из бутылки, я даже не удивляюсь откуда она взялась. Пока сержант мыл руки, подъехал БТР и направил одну из уцелевших фар внутрь вагона. По команде сержанта мы очень аккуратно перенесли женщину ближе дверям вагона, где было больше света. Мне в руку сунули переноску, которой я должен был светить там, где не хватало освещения. Устроив женщину, сержант набрав в шприц каких-то лекарств, сделал ей укол в вену.
Очень скоро у женщины начались схватки. Я стоял совсем рядом с ней, с переноской в руке, меня сковывал какой-то стыд, какая-то недозволенность. Выполняя указания сержанта, действовал в полусознании.
Женщина вдруг утихла, а у сержанта в руках оказался
малыш. Я отметил только, что он решительным движением его подхватил, действовал сержант ловко и сноровисто, сразу был виден большой опыт. Быстро прочистил рот ребеночка, как-то неуловимо изящно встряхнул его и шлепнул легонько по заду — раздался долгожданный крик. Тут он негромко начал что-то говорить. Только несколько мгновений спустя до меня начали доходить слова: "... день бедственный избавит его Господь. Господь да сохранит его, и сбережет ему жизнь, и дарует ему блаженство на земле, и да не предаст его в руки врагов его. Господь да поможет ему на одре болезни его!" При последних словах он показал ребеночка улыбающейся уже мамочке.
— С сыночком тебя, Наташа! — Он широко улыбнулся, оглядывая всех в вагоне.
Кто рядом с чувством произнес:
— Человек родился!!
Ребенка обмыли, обрезали пуповину, тем самым окончательно "завершив рождение" нового гражданина. Сержант смазал ранку йодом, перевязал стерильной салфеткой от индивидуального пакета. К большой радости, никаких разрывов не было Спустя некоторое время благополучно вышел и послед. Теперь окончательно можно было успокоиться. Ребеночка уже завернули какие-то тряпки и отдали матери успокоившийся кулек, не смотря на то что каждому хотелось его подержать.
— Как тебя зовут? — спросила женщина уставшим голосом.
— Сергей.
— Хорошее имя. Я назову сына Сергеем. Загудел паровоз. Помогая друг другу, в вагон стали взбираться женщины. Мы попрощались с роженицей и соскочили из вагона как раз в тот момент, когда, залязгав буферами, поезд рывком дернулся и, набирая скорость, пошел на юг.
Часть 25
Лейтенант Лучик
Перед самым Стояновым, навстречу нам, по вязкой песчаной дороге, натужно завывая малосильным мотором, катил бронеавтомобиль с развернутой против движения башней. Не доехав до нас метров пять, броневик остановился, и через правую дверь из него вылез, плотного телосложения, в черной кожаной куртке военный. Я тоже рискнул выйти из БТРа. Сойдясь с ним где-то посередине, мы почти синхронно кинули руки в военском приветствии.
— Старший сержант Косовский.
— Лейтенант Лучик.
— Товарищ лейтенант, по приказу командира эскадрона веду разведку местности.
— А почему на восток, товарищ старший сержант?
— Так, сплошного фронта нет, немцы постоянно маневрируют, нам и приказано вести разведку и наблюдение во все стороны.
— Много разведали?
— Передовой отряд противника занял южнее нас село Романовка, до которой отсюда километров двенадцать. На пути в соседнее село, — докладывал разведчик, — вражеские машины завязли в песке. Им остается преодолеть два километра проселка, а дальше сюда дорога с твердым покрытием. Кроме песка, немцам ничто не мешает.
— Какие у немцев силы?
— Около десяти мотоциклов с колясками, семь легких танков, четыре грузовика с пехотой и три орудия на прицепе.
— Да... С нашими силами, против них много не навоюешь, одна пушка на твоем броневике и два пулемета на моем, да пяток солдат...
— Тут на дороге, в двух километрах на восток застряли две установки комплексных пулеметов-закипели. Одна машина тянула другую, вот мотор и не совладал.
— Что же Вы не помогли?
— Аа мы сами себя, еле тащили. Мотор то у нас обычный, а весу больше чем у груженной машины...
Во время разговора из броневика высунулся солдат и обратился к Косовскому:
— Товарищ старший сержант, тут немец кажется до ветру просится!
— Какой немец?
— Да спеленали мы тут одного, когда их колона застряла.
— Допросили?
— Нет, товарищ лейтенант, языком ихнем у нас никто не владеет. А вы что сможете?
— Попробую, давай его к нам.
Повернувшись, двинулся к нашей "семидесятке". Уже подходя, крикнул во внутрь:
— Начальника разведки на связь!
— Готово тащ лейтенант!
Обрисовав в нескольких фразах ситуацию, попросил капитана Суховея пригласить к радиостанции переводчика, что бы допросить немца побыстрей.
Через полчаса, мы уже представляли что происходит в районе Стоянова. С противоположной от нас стороны к местечку подходил передовой отряд немецкой танковой дивизии. Скорость его движения была резко снижена состоянием местных дорог. Точнее их полным отсутствием по немецким понятием. Как высказался об этом пленный немец:
