То, что действительно было у мальчиков-черепов, было чем-то похожим на разведывательную сеть. Рано или поздно сбежавший корабль вступит в контакт с другой стороной, и тогда положение Роя будет раскрыто. Черепашкам не потребуется много времени, чтобы найти склад топлива, теперь, когда они знали, что что-то привлекло Рой так далеко на север. Склад не был опустошен, и не все пустые цистерны были заправлены.
— Но это не причина оставаться и ждать, пока они приблизятся к нам, — сказала Куртэйна.
— Мальчики-черепа не смогли бы справиться со всем Роем, даже если бы попытались, не так ли?
— Они могли бы сильно навредить нам, если бы застали нас, когда половина наших кораблей все еще заправлялась. Не стоит рисковать, особенно сейчас, когда у нас есть причина переместиться, цель, выходящая за рамки простого выживания. Ты можешь поставить себе это в заслугу, доктор.
— Вы бы перехватили эту семафорную передачу независимо от того, был я здесь или нет.
— Да, и у нас были бы лекарства. Но у нас не было бы тебя, чтобы выступить в защиту Копья, и у нас не было бы тебя с Мирокой, чтобы уколоть нашу коллективную совесть. — Куртэйна выглядела неуверенной в себе. — Я не говорю, что ее нужно было уколоть, но... Я не говорю, что это тоже ничего не изменило.
— Мирока и я — не самый яркий пример надежды и примирения.
— Я посмотрю, что смогу с этим поделать. Тем временем... мы многое принимаем на веру, доктор. Возможно, ты только что дал Рикассо политический спасательный круг, и если это так, я благодарна тебе больше, чем ты когда-либо сможешь себе представить. Я также надеюсь и молюсь, чтобы никто из нас не совершил худшую ошибку в своей жизни, согласившись с тобой.
— Если это так, — сказал Кильон, — то это худшая ошибка и в моей жизни тоже.
Он уже собирался уходить, когда она сказала: — Доктор, то, что я тебе говорила ранее... история с трупом двухдневной давности?
— Точная, хотя, возможно, и не та терминология, которую я мог бы выбрать.
— Это было больно, и ты этого не заслуживал. Мне жаль. Можем ли мы... оставить это позади?
Увидев искреннее раскаяние на ее лице, он сказал: — Это уже сделано.
— Полагаю, Рикассо рассказывал тебе о своих ангельских косточках, которые он любит коллекционировать.
— Да, — сказал Кильон, не совсем понимая, к чему она клонит.
— Я не уделяю слишком много внимания его интересам, за исключением тех случаев, когда они пересекаются с моими обязанностями капитана. Но однажды я видела одного из его ангелов. Это было, когда я была девочкой. Мой отец взял меня с собой навестить Рикассо в его коллекционных залах на борту "Императора". Это был очень старый скелет, найденный недалеко от Парадайз-Флэтс. Он взял кости и правильно соединил их, заменил и починил то, чего не хватало или что было сломано. Затем он покрыл их слоем глины. На самом деле это была не глина, а своего рода изоляционный герметик, который мы используем на трубопроводах двигателя, чтобы они не замерзали и не растрескивались, но ... я отвлеклась, не так ли? Забота, с которой он обращался с ангелом, внимание к деталям... то, как он переделал крылья, используя стекло и металл... глаза и лицо ... это было, наверное, самое странное, самое красивое существо, которое я когда-либо видела. И знаешь что?
Он что-то увидел в выражении ее лица. — Тебе это не понравилось.
— Из-за крыльев, — сказала она, кивая. — Потому что эта проклятая... штука... выставила на посмешище мой мир и все, что в нем есть. Мирока была права, ты же знаешь — дирижабли. Это все, что у нас есть. И вы, ангелы, владеете небом, как будто вы, черт возьми, были рождены для этого. Извини за мой язык. Я довольно ловко управляюсь с рулем воздушного корабля, ясно? Я кое-что знаю о струйных течениях, о статической и динамической подъемной силе. Я могу превратить "Раскрашенную леди" в солнечный луч. Но на самом деле это не полет, не так, как ты это делаешь. Стоит ли удивляться, что мы питаем к вам неприязнь?
— Если это тебя утешит, я почти не помню, каково это — летать. Они похоронили мои воспоминания, когда отправили меня на Неоновые Выси. В любом случае, это было девять лет назад.
— Но ты делал это однажды.
— И не раз, — признался он.
— Ты ошибаешься, доктор. Это совсем не утешает.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Он пошел повидаться с Рикассо как раз перед показом флагов. Была середина дня, и туман начал рассеиваться, открывая взглядам бледно-голубое небо и засушливые, безлесные горизонты. В воздухе, насколько хватало взгляда, не было никаких черепашек.
— Хороший день для голосования, — сказал Рикассо, отворачиваясь от окна, когда Кильон вошел в каюту. — Конечно, утомительная формальность — они меня одобрят, — но это все равно должно быть сделано. Разве ты просто не ненавидишь традиции?
Кильон и Рикассо остались одни. Кильон поставил свою аптечку рядом со столом, за которым шла игра в шашки. — У нас в Копье мало что не является традицией. Когда вы ходите по кругу уже пять тысяч лет, трудно не вспоминать прошлое. Это похоже на ведение дневника, пока вы не поймете, что каждая новая запись совпадает с той, которую вы уже написали. Так зачем же тратить свое время впустую, если никогда не происходит ничего нового? Я думаю, Рой совсем другой. Вы еще не исчерпали все перестановки. Вы достаточно новички, чтобы все еще утруждать себя историей.
— В твоих устах это звучит как юношеское увлечение, из которого мы рано или поздно вырастем.
— Вы сделаете это, если у вас будет такая возможность. — Кильон сел рядом со столом. — Мы можем поговорить? Есть кое-что, что, я думаю, тебе следует знать.
— По медицинским соображениям?
— Не совсем. — Кильон открыл сумку и вытащил синий томик. — Коммандер Спата дал мне этот журнал. Он пустой. — Он пролистал пустые страницы. — Идея заключалась в том, чтобы я заменил его на тот, что лежал под столом, пока ты не смотришь. Я должен был вынести оригинал журнала из каюты в своей медицинской сумке и отдать ее Спате.
Рикассо моргнул, но во всех остальных отношениях хорошо справился с сохранением самообладания. — Для чего?
— Я думал, ты знаешь. Спата сказал мне, что оригинальный журнал содержит лабораторные записи по программе получения сыворотки воргов. Он думал, что, разоблачив отсутствие у тебя прогресса на сегодняшний день, он сможет подорвать твой авторитет.
— Спата прав, — сказал Рикассо. Он подошел к столу и вытащил оригинальный журнал. — Это лабораторные записи.
Книга была густо испещрена цифрами, формулами и загадочными аннотациями, написанными разными чернилами и с разной степенью аккуратности. Некоторые части были трезвыми и методичными. Другие были безумными каракулями, нацарапанными поздно ночью человеком на грани изнеможения. Там были сотни страниц, почти все исписанные от руки. Были даже вещи, похожие на заброшенные пазлы, рисунки с перекрестной штриховкой и точками, заполняющими некоторые квадраты. Кильон не мог отделаться от мысли, не имеют ли они какого-то отношения к игре в шашки, как будто Рикассо решал теоретические головоломки на полях, отвлекаясь от своей основной работы.
— Но они не могут причинить мне вреда, — сказал Рикассо. — Для начала взгляни на даты. Эту работу я закончил более двух лет назад. Мои текущие записи остаются внизу, в лаборатории. И даже если бы они были актуальными, неужели ты искренне думаешь, что кто-то еще смог бы разобраться в них? Это не работа, готовая для публичной презентации. Эти заметки нужны только для того, чтобы что-то значить для меня, и в половине случаев даже я не могу в них разобраться!
— Спата не дурак. Должно быть, он думал, что сможет что-то из этого извлечь.
— Может быть, он и сможет. Но даже если ему каким-то образом удастся понять все эти заметки, какая ему от этого будет польза? Все, что он сможет показать, — это то, что более двух лет назад у меня был медленный период. Ну и что? В конце я все еще знаю больше, чем в начале.
— Он не вдавался в подробности сверх того, что я тебе рассказал, — сказал Кильон. — Сказал мне, чтобы я вынес журнал, иначе он осложнит жизнь нам с Нимчей.
— И он просил тебя никому об этом не говорить?
— Конечно.
— Тогда я в растерянности. Почему ты просто не взял его? У тебя было сколько угодно шансов, и если бы я поймал тебя, я бы понял, что ты действовал по принуждению. Конечно, мне пришлось бы вышвырнуть тебя с корабля, но мы все равно расстались бы друзьями.
— Я думал об этом, — сказал Кильон. — Но потом я решил, что журнал, должно быть, является тестом, чтобы Спата мог увидеть, насколько сильно он меня контролирует. То, что ты мне только что рассказал, еще больше убеждает меня в том, что я был прав. Если бы я взял его и не сказал тебе ни слова, он бы только попросил меня сделать что-нибудь еще, возможно, что-нибудь большее и более опасное.
— Почти наверняка.
— Так что выбор у меня был либо соглашаться с ним до бесконечности, либо воспользоваться шансом сейчас поговорить с тобой. Я решил рискнуть.
— Даже несмотря на угрозу Нимче и тебе самому?
— Если лидер Роя не может защитить нас, то кто сможет?
Рикассо печально улыбнулся. — Если бы только все было так просто. Я не могу просто арестовать Спату — он позаботился о том, чтобы не было свидетелей его шантажа, и боюсь, что твое слово, естественно, имеет меньший вес, чем если бы ты был одним из нас. Он знает это, и именно поэтому он не стеснялся быть таким наглым в своих угрозах. Подумай об этом, доктор: если бы он заботился о том, чтобы ты не знал его руку, он мог бы легко скрыть это или связаться с тобой каким-нибудь другим способом.
— Если ты не можешь арестовать его, не мог бы ты каким-нибудь образом лишить его власти?
— Не в такое деликатное время. На его стороне по меньшей мере двадцать капитанов, и, вероятно, столько же снова готовы выступить против меня, если почувствуют, что мое лидерство рушится. При таких обстоятельствах я не могу пытаться заставить замолчать своих критиков или маргинализировать своих врагов. Это заставит меня выглядеть отчаявшимся. — Рикассо закатил глаза в притворном разочаровании. — Я, конечно, знаю имена этих ублюдков — капитанов и корабли, а также то, верны ли экипажи мне или капитанам. Но это мне не поможет, поскольку у меня нет ничего на Спату, кроме твоих показаний.
Кильон почувствовал головокружение от падения, как будто он неправильно рассчитал количество ступенек на лестнице, его нога наткнулась на воздух, когда ожидала твердой почвы. Он надеялся, что сможет довериться Рикассо и избавиться от груза всех своих проблем. Больше никакой лжи, никаких уверток. Но вместо этого он почувствовал, что ничего не добился.
— Если ты не можешь защитить Нимчу, тогда, возможно, мне не следовало ничего говорить.
— Нет, потому что, рассказав мне, ты ничего не потерял. — Рикассо передал Кильону настоящий лабораторный журнал, взяв взамен чистый. — Спате не обязательно знать, что у нас был этот разговор, не так ли? Ты можешь передать ему мои записи, точно так же, как если бы ты выполнил его план. Он подумает, что его уговоры сработали, и это даст Нимче немного больше времени.
— А как насчет тебя?
— Я же говорил тебе, что журнал бесполезен. Желаю ему удачи в попытках найти в этом что-нибудь, что можно было бы повесить на меня.
— Возможно, ты больше этого не увидишь.
— В таком случае скатертью дорога. Это старая работа, и я двинулся дальше.
Кильон сунул настоящий журнал в свою медицинскую сумку. Он был не совсем таким, как подделка — немного другой, более бирюзового оттенка синего, более вычурный переплет, края более загнутые, — но все равно легко поместился внутри. — Если ты уверен, — сказал он, закрывая сумку.
— Спата хочет поиграть в игры, он пришел к нужному человеку.
Кильон кивнул на шахматную доску. — Я заметил.
Теперь, когда он обратил на это должное внимание, на шахматной доске Рикассо было что-то не совсем правильное. На самом деле это были две доски, соединенные вместе посередине, но не подходившие друг к другу должным образом. Квадраты на одной доске были больше, так что ячейки не выстраивались аккуратно. И все же шашечные фигуры Рикассо пересекали границу, а черные маркеры располагались извилистыми, похожими на паутину образованиями на обеих досках, как сбившиеся в кучу птицы на краю более плотной стаи.
— Это не игра, доктор, — сказал Рикассо. — Это сама суть жизни и смерти.
— Сотовая сеть, — сказал Кильон, внезапно вспомнив кое-что из того, что сказал ему Гэмбисон. — Гэмбисон говорил о зонах, и он сказал, что сотовая сеть не имеет достаточного разрешения. Это как-то связано с этим?
— Нам с тобой о многом можно было бы поговорить, — сказал Рикассо. — К сожалению, судя по моим часам, пришло время для голосования.
Демонстрация флагов была в самом разгаре. Зимнее солнце сделало все возможное, чтобы заиграть на длинных развевающихся знаменах с цветными эмблемами, когда флот высказал свое коллективное мнение о решении Рикассо.
Кильон был с Рикассо, Куртэйной, Эграффом и Гэмбисоном. Они были на балконе, наблюдая за представлением. Все оделись, чтобы защититься от холода, роевики по этому случаю надели свои лучшие форменные куртки. Рикассо переводил бинокль с корабля на корабль, читая транспаранты, которые опускались под каждой гондолой. Они были натянуты на жесткую проволоку, которая развевалась на ветру, а флаги стрелами тянулись к хвостам дирижаблей. Он держал бинокль в безупречно белых перчатках, изо всех сил вращая колесико фокусировки, переключаясь с близкого корабля на далекий. Время от времени со смотровой площадки или балкона какого-нибудь другого корабля что-нибудь мелькало. Сознавая, что на него вполне могут направить бинокль, Кильон не снял защитные очки и плотно нахлобучил шляпу. Его руки были глубоко засунуты в карманы, подбитые мехом. К настоящему времени слух о его присутствии, должно быть, достиг всего Роя, и он был уверен, что существовала определенная степень обоснованных предположений о том, кем именно он был. Но он был полон решимости скрывать свою внешность до тех пор, пока не выпустят официальное заявление по этому поводу. Ему очень хотелось закурить, но он подумал, что было бы невежливо закуривать только тогда, когда он был один.
— Обычно все не так серьезно, — пробормотал Рикассо. — Я прихожу сюда и рассматриваю флаги, но обычно меня не волнует, что они на самом деле говорят мне. Я просто часто киваю и выгляжу заинтересованным. Обычно это не было проблемой.
Кильон не мог разобрать, что это за цветные знамена. Ни одно из них не казалось похожим на другое, но он еще не замечал какого-либо особого испуга в своих хозяевах. Здесь было много церемоний, много слоев непроницаемых традиций. Рой использовал гелиографы для обычной передачи сигналов между кораблями, но, очевидно, все служащие офицеры были обязаны поддерживать рабочее знакомство не только с флагами, но и с несколькими различными системами флагов. Каждый корабль, по-видимому, использовал совершенно разные протоколы. Это ни в малейшей степени не смущало никого.
