Его руки что-то нащупали. Это должен был быть Хош. Он провел руками по груди и голове Хоша; Хош не ответил. Кожа Хоша осыпалась под прикосновениями Бзиа — или, может быть, это была плоть собственных пальцев и ладоней Бзиа.
Он нашел руку Хоша и сжал ее в своей руке.
Два сильных гребка, и он обнаружил открытый люк. Он все еще был слеп, и его осязание слабело — возможно, с ужасом подумал он, оно никогда не вернется; даже если он выживет, возможно, ему придется жить в этой оболочке боли, без света и звука... Но он чувствовал край люка, осколки, оставленные храбрым пинком Хоша.
Он попытался выпасть вперед, за пределы колокола, но что-то удерживало его. Что-то твердое, неподатливое, что давило ему на грудь и ноги — обручи вещества сердцевины, обернутые вокруг колокола. Он уперся ногами в нижний обруч, схватился за верхний онемевшей рукой и попытался выпрямиться. Его поясницу, и без того травмированную, пронзила боль. Он почувствовал резкое движение, когда обручи разъехались в стороны. Он поднял ноги и позволил своему телу скользнуть вперед через щель; он поднял руки над головой и почувствовал, как обмякшее тело Хоша задребезжало по обручам, следуя за ним.
Он вывалился из колокола, увлекая за собой надзирателя.
Ему нужно было найти хребет. Он повернулся влево и ударил ногой. Он крепко держал Хоша за руку — по крайней мере, ему так казалось; теперь до него доходила только боль в руках, ногах и лице. Он почувствовал, как что-то шепчущее тянет его собственное тело... Нет, подумал он, это было нечто большее; тысячи отдельных рывков впивались в его плоть, словно крючья, впивающиеся в кожу. Его плоть, медленно осознал он, осыпалась с него, когда он взмахнул рукой.
Он вытянул вперед свободную руку. Его зрение исчезло, оба наглазника теперь были бесполезны. Это был обратный путь к хребту, насколько он помнил, с того момента, как колокол был оторван волнами магполя. Конечно, с тех пор он был без сознания. Колокол мог даже перевернуться вверх дном...
Но у него не было никаких других предположений. Он замахнулся на растворяющую жидкость, стараясь не прикидывать, как далеко он отплыл от колокола, насколько дальше, прежде чем убедится, что промахнулся мимо хребта.
К счастью, боль, казалось, уменьшалась. Жжение, разложение его плоти, должно быть, повредило сами нервные окончания. Скоро он действительно окажется изолированным внутри своего тела.
Что ж, я больше никогда не буду заниматься серфингом. Или ваять. Или, и теперь его внутренняя улыбка погасла, или ощущать женскую кожу.
Он почувствовал новый укол боли в вытянутой руке, бесполезном обрубке кисти. Рука подогнулась, оттесненная назад чем-то твердым.
Его тело столкнулось с твердой поверхностью. Он попытался ощупать грудь, бедра и лицо.
Хребет. Благословенный хребет.
Он провел свободной рукой по поверхности, пока она за что-то не зацепилась. Вот, у него это было — кабель колокола. Он сделал из своей руки крюк и обогнул им кабель. Все еще вяло таща за собой Хоша, он прижался к деревянной поверхности хребта и снова начал грести по всей его длине, используя кабель в качестве ориентира.
Какая ирония, подумал он, если бы он греб не в ту сторону, вниз, к сердцевине.
* * *
К тому времени, когда его извлекли из жидкости, он был почти изолирован от мира, внутри омертвевшего тела. Он чувствовал себя таким же осознающим, таким же бодрым, как всегда, но больше почти ничего не ощущал. Даже боль теперь прошла. Но он чувствовал, как расширяется его грудная клетка, втягивая разреженный, очищающий воздух, и он чувствовал, как магполе сжимает его живот, его центр.
Он все еще был здесь, подумал он. Просто немного потрепанный по краям.
Он думал, что продолжал грести до конца, и думал, что удержал Хоша. Но трудно было быть уверенным.
И теперь его снова трогали, более деликатно. Он попытался улыбнуться. Рыбаки, должно быть, спустились за ним и Хошем во втором колоколе.
Он был рад, что не мог видеть выражения их лиц, когда они ухаживали за ним.
25
Последним рывком команда добровольцев пронесла пациента через выбитую больничную стену в машину, ожидавшую в воздухе за ней. Адда наблюдал, как машина осторожно отплывает от больницы, а затем поворачивает, чтобы присоединиться к потокам беженцев, направлявшихся к восходящему потоку.
Как только началась эвакуация города, это отделение больницы общего блага, расположенное прямо за обшивкой Парца, было быстро приспособлено для использования в качестве места погрузки. Теперь это был трехмерный рой больничного персонала, волонтеров, пациентов и их близких. Пациенты кричали или стонали, а персонал отчаянно требовал друг от друга шин, бинтов, лекарств. И по мере того, как пациентов вывозили на машинах наружу, все больше их — все больше — стекалось со всего разрушенного города. Адда чувствовал себя подавленным, обескураженным, встревоженным, измученным. Возможно, он, наконец, увидел слишком много перемен. Слишком много катастроф; слишком много искалеченных тел...
Он высунулся наружу, за пределы обшивки. Он открыл рот, пытаясь изгнать из легких больничную вонь застоявшегося в капиллярах воздуха. Но даже снаружи воздух был кислым; он чувствовал запах ядер горящей древесины, реактивных выхлопов, запах человеческого страха. Это было похоже на то, как если бы город в своей предсмертной агонии был окутан невидимым облаком кисло пахнущих фотонов, подобно огромному умирающему существу, выпускающему из своих капилляров последний воздух.
Город, сильно страдающий от стонов дерева и режущего визга разрушающегося металла сердцевины, содрогался вокруг него. Больница располагалась в нижнем городе, так что Адда выглядывал из-под обшивки, как насекомое из стены. Якорные ленты все еще функционировали; электронный газ сиял вокруг них в ответ на огромные токи, проходящие через их сверхпроводящие внутренности, пока город боролся за сохранение своего положения.
Обшивка была размытым пятном движения. По всему городу хрупкий корпус был отброшен. Люди выбирались из города и садились в ожидающие машины; большинство из них тащили за собой пожитки через проделанные ими рваные дыры. Машины и размахивающие руками люди рассеивались вдали от города расширяющимся, расплывающимся облаком. Воздух был наполнен криками людей, громкими командами динамиков.
За пределами жалкой человеческой реки искаженные сбоями вихревые линии были просто набросками, каракулями нестабильности. Магполе ощутимо содрогалось по мере того, как продолжались мощные выбросы из квантового моря.
А вдалеке сине-фиолетовый огонь кораблей ксили прорезал мантию. Это было зрелище, до которого он никогда не думал дожить.
— Адда!
Неохотно он отвернулся от открытого пространства и снова сосредоточился на работе.
Следующая пациентка, женщина, которую нужно было эвакуировать, кричала от боли. Она была так замотана грязными бинтами, что все, что можно было увидеть, — это разинутый рот. Дени Макс следовала за этим гротескным свертком, поглаживая женщину по волосам и бормоча бесполезные слова утешения. Дени посмотрела на Адду с немой мольбой. Он пытался скрыть свое нежелание прикасаться к раненой женщине. Он придвинулся ближе к женщине и заглянул ей в лицо, бормоча грубые, успокаивающие слова. Это было все равно, что успокаивать раненого воздушного поросенка. Но наглазники женщины были черными от синяков, и он сомневался, что она его услышала.
Они быстро погрузили женщину в ожидающий аэрокар. Наконец машина отъехала от здания, и крики женщины постепенно стихли.
Дени задержалась у импровизированного дверного проема и жадно вдохнула промозглый полярный воздух. Она посмотрела вдаль, на фиолетовые ветви лучей "звездолома" ксили, легко проходящие сквозь Звезду.
— Будем надеяться, что эти чертовы штуки держатся подальше от города, — сказал Адда.
Она откинула назад прядь грязных волос. — И от ваших людей, где бы они ни были... В любом случае, если лучи попадут прямо в нас, это будет несчастьем. Цель ксили, очевидно, состоит в том, чтобы разрушить сердцевину; они не стали бы тратить усилия на такое крошечное, беспомощное сооружение, как город.
— Да. Вот и все об экспедиции Хорка в нижнюю мантию.
— Возможно. Но, Адда, та храбрая и глупая экспедиция была единственной надеждой, которая была у каждого из нас. Я цеплялась за нее так, что это выходило за рамки разумного. — Она тонко улыбнулась. — На самом деле я все еще цепляюсь за нее. Почему нет? До тех пор, пока это помогает мне функционировать.
Он оглядел тонкие следы аэрокаров и людей, растворяющиеся в клубящемся воздухе. Большие машины вдалеке казались силуэтами спасающихся насекомых на фоне обжигающего света ксили.
Дени потерла подбородок. — Возможно, ты этого не понимаешь, Адда, но большинство жителей города никогда раньше не выходили за пределы Парца. Для них город всегда был самым безопасным местом в мире. Теперь, когда все вокруг них разваливается, они чувствуют себя преданными. Как ребенок, брошенный родителями. — Она заколебалась. — Мы говорим о надежде. Но, в некотором смысле, для многих худшее уже случилось.
— Как думаешь, для нас здесь есть что-то хорошее?
Она выглядела напряженной. — Что ж, мы выталкиваем пациентов из этого импровизированного порта так же быстро, как они прибывают — раздавленные на стадионе или обожженные и изрезанные вторжением айсберга сердцевины через средний город... Но будут ли они там в большей безопасности, чем в том, что осталось от города, я не берусь судить. — Она невесело улыбнулась. — Но, по крайней мере, мы чувствуем себя лучше, помогая им. Ты не согласен?
Мимо них протащили еще одного пациента и посадили в ожидающую машину. Фарр был в этой последней рабочей группе, и как только пациент — ребенок без сознания — был доставлен, Фарр повернулся, чтобы вернуться в хаос палаты. Адда положил руку ему на плечо, удерживая его. Вокруг глаз мальчика были глубокие синяки; его плечи были сгорблены, а рот шевелился, как будто он что-то бормотал себе под нос.
Адда легонько встряхнул его. — Фарр? С тобой все в порядке, парень?
Фарр сосредоточился на старике. — Я в порядке, — сказал он высоким и тонким голосом. — Я просто немного устал, и...
— Послушай, ты не обязан продолжать в том же духе.
Фарр выглядел оскорбленным. — Адда, я не ребенок.
— Я не говорю, что ты ребенок, черт возьми...
Дени плавно встала между ними, к ней вернулось что-то от былого блеска компетентности. — Фарр, ты проделываешь замечательную работу... и мне нужно, чтобы ты продолжал это делать. Так что я согласна с Аддой; думаю, тебе следует сделать небольшой перерыв — найти что-нибудь поесть, место для отдыха.
Фарр, казалось, был готов протестовать дальше, но Дени легонько толкнула его в грудь. — Давай. Это приказ.
С тонкой улыбкой мальчик подчинился.
Дени вопросительно посмотрела на Адду. — Могу сказать, что ты никогда не был родителем.
Адда безмолвно зарычал.
Новый аэрокар приблизился к неровному краю открывшейся стены; пять нервных поросят толкались друг о друга, ударяясь об обшивку, как надутые игрушки. Дверь машины открылась, и водитель перегнулся через нее. — Адда, — сказал Тоба Микксакс, и его широкое усталое лицо расплылось в улыбке. — Я рад, что нашел тебя. Ито сказала, что ты пытался попасть сюда с Фарром.
— Ну, он здесь. С ним все в порядке. Он усердно работает. — Адда всегда находил круглое, плоское лицо Тобы довольно мягким и невыразительным; но теперь он мог видеть настоящую боль в наглазниках Тобы, в маленьких морщинках в уголках его рта. — Криса здесь нет. Мне жаль.
Выражение лица Тобы почти не изменилось, но Адда увидел, как в нем погас огонек. — Нет. Я, э-э... не ожидал, что он будет здесь.
— Да.
Двое мужчин отвели взгляды друг от друга, на мгновение смутившись.
— Как Ито? Где она?
— На потолочной ферме. В том, что от нее осталось. Она нашла себе много занятий. Она мастерица, Адда, и она занялась ремонтом вместе с кули, которые остались. — Он покачал головой. — Однако все разбито вдребезги. Ты не поверишь. — В голосе Тобы слышалась горечь. — Этот последний сбой не пошел нам на пользу, Адда.
Слова Тобы заставили его задуматься о том, что сказала Дени — что ксили были здесь, чтобы разрушить сердцевину, опустошить саму Звезду. Адда не отличался богатым воображением; он сосредоточивался на здесь и сейчас, на том, что было достижимо. Но он внезапно задался вопросом, что, если Дени Макс была права — что на этот раз ксили действительно пришли, чтобы прикончить Звезду — покончить с ними всеми?
Он оглядел мрачное небо. Внутри себя он ожидал, что этот сбой, в конце концов, закончится — как и все другие сбои в его долгой жизни, какими бы серьезными они ни были. Но что, если на этот раз это было неправдой? В конце концов, этот сбой создавали ксили; его предыдущий опыт не был надежным руководством. Что, если ксили продолжат упорствовать до тех пор, пока сама сердцевина не вырвется из дыр в квантовом море...
До сих пор Адда ожидал только своей собственной смерти и смерти многих других — даже тех, кто был ему близок. Но, возможно, этой новой катастрофе суждено было пойти гораздо дальше — обозначить уничтожение самой расы. Внезапно его охватило видение Звезды, очищенной от людей, от всех будущих поколений — все, ради чего Адда работал, — уничтожено, потеряло смысл.
Тоба все еще говорил. Адда долгое время не слышал ни слова из того, что он сказал.
Адда отстранился и глубоко вздохнул. Если миру суждено было закончиться сегодня — что ж, Адда мало что мог с этим поделать. Тем временем у него была работа.
Дени Макс присоединилась к Адде в импровизированном дверном проеме. — Спасибо, что пришли помочь нам, гражданин.
Тоба пожал плечами. — Мне нужно было чем-то себя занять. — Сейчас через палату проносили еще одного пациента; Тоба Микксакс смотрел мимо Адды на изуродованное тело, и его круглое лицо превратилось в мрачную маску.
— Что ж, ты нашел занятие, — мрачно сказал Адда.
Дени Макс коснулась его руки. — Давай, восходящий. Давай вернемся к работе.
Вдалеке лучи звездолома, словно огромные кинжалы, продолжали пронзать мантию. Адда еще мгновение смотрел вдаль; затем, в последний раз кивнув Тобе, отвернулся.
* * *
Когда-то Звезда казалась ей огромной. Теперь она оказалась здесь, затерянная в необъятности этого космического неба, звезд и планет, и почти с ностальгией вспомнила уютный мир мантии — с гладким фиолетовым дном квантового моря под ней, внешней коркой, как одеялом над ней, и самой мантией, похожей на огромную утробу, поддерживающую ее. Все это было уничтожено этим удивительным путешествием и видящими устройствами ур-людей.
Она запрокинула голову и открыла глаза так широко, как только могла, пытаясь осознать все это, подавить свой благоговейный трепет и построить модель этой новой вселенной в своей голове.
Небо вокруг них — пространство между звездами — не было абсолютно черным. Она различала намеки на структуру: облака, завитки, оттенки серого. Там, за прозрачными стенами, должен быть какой-то воздух — воздух, но не воздушность: тонкий, полупрозрачный, неоднородный, но достаточный, чтобы придать небу неуловимую форму. Это было немного похоже на беглые призрачные узоры, которые она могла видеть в темноте своих собственных наглазников, если крепко зажмуривала глаза.
