— Для Прядильщицы это неинтересно, — сухо сказала Луиза. — Для нее эта пустота — не что иное, как сенсорная депривация.
— Хммм, — сказал Уваров. — Вселенная как огромный резервуар для сенсорной депривации... Возможно, это хороший образ, подводящий итог космической деятельности птиц-фотино.
Теперь схематичные изображения удаленных галактик — их целые листы на границе огромной пустоты — усеивали купол всплесками фальшивого цвета; тут и там фрагменты текста и дополнительные изображения были вкраплены в похожие на насекомых галактические рои.
Голова Марка повернулась к Луизе. — Послушай, мне жаль, если ты считаешь неуместным, что я притащил тебя сюда. Возможно, мне следовало дождаться доказательств существования струны. Ну, я не считал, что мы здесь для занятий наукой. Я думал, мы пытаемся найти способы остаться в живых — предвидеть, с чем мы столкнемся. И это означает реагировать — и думать, Луиза, — настолько быстро и гибко, насколько это возможно. Ладно, может быть, я только гадаю. Но — что, если это космическая струна? Ты думала об этом?
Луиза неуверенно подняла лицо к куполу. — Если это струна — здесь — тогда, возможно, мы приближаемся к чему-то еще более необычному, чем мы ожидали.
Уваров усмехнулся. — Возможно, нам следует придерживаться фактов, мой дорогой Марк.
— Фактов нет, — сказала Луиза. — Только несколько наблюдений. И — на расстояниях, измеряемых сотнями миллионов световых лет, и снятых с платформы, движущейся в режиме гипердвигателя, — к тому же это чертовски неточные наблюдения.
Уваров повернул голову к виртуалу. — Тогда расскажите мне о своих наблюдениях. Почему эти двойные изображения так важны?
— Я проводил наблюдения за дальней стороной пустоты, — сказал виртуал. — Я искал свидетельства гравитационного воздействия... Искажения света удаленных объектов гравитационным полем какой-то огромной, расположенной между нами массы. Я не искал конкретно струну. Я пытался понять, смогу ли обнаружить какую-либо структуру внутри пустоты — какие-либо концентрации плотности.
— Значит, струны настолько массивны, что могут так сильно искажать свет?
Луиза сказала: — На самом деле все не так просто, Уваров. Да, струны массивны: их диаметр равен лишь планковской длине, но их плотность огромна — длина в один дюйм будет иметь массу около десяти миллионов миллиардов тонн... струна, протянувшаяся, скажем, от Солнца до Сатурна, имела бы массу около одной солнечной. Мы ожидаем, что струны будут найдены либо в виде петель диаметром в тысячи световых лет, либо они будут бесконечными — растянутыми прямо по Вселенной за счет расширения из сингулярности.
Уваров кивнул. — Следовательно, если они настолько массивны, то их гравитационные поля соответственно огромны.
— Не совсем, — сказала Луиза. — Струны — очень экзотические объекты. Они не похожи на звезды, или планеты, или даже галактики. Они просто не являются ньютоновскими объектами, Уваров. Релятивистские гравитационные поля вокруг них другие.
Уваров повернулся к ней. — Вы хотите сказать, что струны антигравитационные, как доменные стенки крыльев НИКа с разрывным приводом?
— Нет...
Достаточно далеко от петли — струны конечной длины — масса струны притягивала бы другие тела, точно так же, как и любой другой массивный объект. Но наблюдатель, находящийся близко к струне, будь то петля или часть бесконечной струны, не испытал бы гравитационных эффектов, ожидаемых от таких огромных концентраций вещества.
Луиза сказала: — Уваров, гравитационное притяжение работает, искажая пространство-время. Пространство-время плоское, если в нем нет тяжелых объектов; объект будет перемещаться по нему по прямой линии, как шарик по столешнице. Пространство-время вблизи ньютоновского объекта, такого как звезда, искажается, образуя колодец, в который падают другие объекты. Но вблизи струны пространство-время локально плоское — это то, что называется пространством-временем Минковского. Объекты, находящиеся поблизости, не притягиваются к струне, несмотря на огромную массу...
— Но, — сказал Марк, — пространство-время вокруг струны искажено. Оно коническое.
Уваров нахмурился. — Коническое?
— Представьте пространство-время в виде плоского листа. Наличие струны удаляет кусочек с этого листа — как кусок пирога, вырезанный из пространства-времени. То, что осталось от пространства-времени, объединено — отверстие, оставленное отсутствующим фрагментом, заделано так, что пространство-время напоминает конус. Все еще плоское, но без фрагмента.
— Если бы вы нарисовали круг вокруг струны, вы бы обнаружили, что ее окружность короче, чем можно было бы ожидать по ее радиусу — это все равно, что нарисовать круг вокруг вершины конуса.
— И этого небольшого пространственно-временного дефекта достаточно, чтобы вызвать двойные изображения, о которых вы говорите?
— Да, — сказал Марк.
Космическая струна не была видна непосредственно. Но ее траекторию можно было сделать видимой с помощью цепочки двойных, разделенных примерно шестью угловыми секундами, изображений удаленных объектов по всей длине струны.
Луиза сказала: — Уваров, представьте себе два фотона, летящих к нам из отдаленной галактики, находящейся за пределами струны. Один из них приближается к нам напрямую. Второй, проходя по дальней стороне струны, идет через конический дефект. Второму фотону на самом деле нужно преодолеть меньшее расстояние, чтобы достичь нас, благодаря дефекту; его время в пути меньше, чем у первого, примерно на десять тысяч лет. Отсюда и двойные изображения.
Уваров хмыкнул. — Луиза, вы объяснили мне, как сеть струн была паутиной, вокруг которой объединялись галактики. Я не понимаю, как это может быть, если гравитационное воздействие этих струн настолько незначительно.
Луиза вздохнула. — Струны — это первобытные объекты: они были сформированы в течение неощутимой доли секунды после самого Большого взрыва, во время потери симметрии, вызванной распадом единой сверхсилы. С тех пор расширение Вселенной растянуло струны. Таким образом, струны находятся под большим напряжением — напряжением, вызванным расширением самой Вселенной... Струны несутся в пространстве со скоростью, близкой к скорости света.
— Там, где проходят струны, их конические дефекты оставляют за собой след. Материя падает в направлении двумерной, похожей на лист траектории, ометаемой струной. И именно это падение привело к образованию структур барионной материи, которые мы наблюдаем сейчас: скоплений галактик в виде нитей и слоев.
— На самом деле, — сказал Марк, — след сам по себе наблюдаем. Или должен быть. Это накладывает небольшой доплеровский сдвиг на микроволновое фоновое излучение. Я должен был бы видеть небо немного ярче с одной стороны невидимой нити, чем с другой...
— А вы это видели? — огрызнулся Уваров.
— Нет, — признался Марк. — Черт возьми, "Северянин" не мог бы быть намного худшей платформой для такого рода измерений; микроволновый доплер ниже моего уровня разрешения.
— Но, как вы думаете, нашли какие-то пары изображений, — настаивал Уваров.
— Да, — сказал Марк, снова говоря взволнованно. — Пока две пары и несколько других кандидатов. Две пары выровнены, как и следовало ожидать, если причиной является струна...
— Хватит, — отрезал Уваров. Он поднял свое кресло в воздух над ними и прошелся по нижней стороне небесного купола, его изуродованный профиль вырисовывался силуэтом на фоне ненатуральных цветов галактик. — Теперь скажите мне, что это значит. Давайте признаем, Луиза, что ваш виртуальный любовник нашел фрагмент этой струны. Ну и что? Почему нас это должно волновать?
— Мы в пустоте, Уваров, — терпеливо сказала Луиза. — Мы ожидали бы найти струны в сердце огромных барионных структур — таких, например, как Великая стена, слой скоплений длиной в полмиллиарда световых лет, который...
— Но мы не находимся в центре такой огромной барионной структуры. Вы хотите сказать это, Луиза?
— Да. В этом-то и суть. Нет никаких причин, по которым мы должны искать струну здесь, в этой пустоте, вдали от любых скоплений материи.
— Понимаю. Там нет ничего, кроме темной материи, — тихо проворчал Уваров. — Ничего, кроме птиц-фотино и их еще более экзотических собратьев — и того, что они решили построить, здесь, в сердце своей темной империи, вдали от любой барионной структуры.
Уваров развернулся лицом к Луизе, его скутеры выпустили клубы реакционного газа. — Если струна существует, окажет ли она какое-либо воздействие на птиц-фотино?
— Возможно, — сказал Марк. — Струны — это гравитационные дефекты. На темную материю влияет гравитация...
Уваров кивнул. — Так что, возможно, струны здесь для того, чтобы причинить вред птицам-фотино. Возможно ли это? Возможно, струна была перенесена сюда намеренно.
— Я не думал об этом, но считаю, это возможно. — Марк всмотрелся в купол, его жуткая, лишенная тела голова выглядела странно. — Да. Если кто-то ведет войну с птицами-фотино, то, возможно, он использует в качестве оружия отрезки космической струны. Подумайте об этом. И еще: кто в этой Вселенной способен на такой поступок, кроме самих ксили?
— Лета — ведут войны с помощью кусочков космической струны. Как у них хватает наглости даже вообразить такое оружие?
Луиза взглянула на схематичное, безвкусное изображение Вселенной на куполе. Внезапно эти обрывки данных показались жалкими, их понимание безнадежно ограниченным. Разыгрывались ли последние войны за судьбу Вселенной между ксили и птицами-фотино где-то в этой огромной пустоте, даже сейчас, когда она смотрела вверх в своей слепоте и невежестве?
— Продолжай собирать свои данные, Марк, — сказала она. — Через несколько дней мы выберемся из этой проклятой пустоты.
— Мы как крысы, пересекающие границу какой-то огромной зоны боевых действий, — сказал Марк, его огромное лицо ничего не выражало. — Мы едва можем осознать происходящее вокруг нас. И мы направляемся на последнее поле битвы...
Подвешенные между палубами, посреди облака плавающих цыплят, Марк и Лизерль занимались любовью.
После этого Лизерль положила голову на обнаженную грудь Марка. Его кожа под ее щекой была грубой, покрытой короткими, туго завитыми темными волосками и скользкой от пота — на самом деле она чувствовала вкус пота, его соленый привкус. Она почувствовала приятную влажную боль в бедрах.
— У меня все еще перехватывает дыхание. Может быть, я слишком стара для этого, — сказала она.
Марк уткнулся носом в ее волосы. — Тогда сделай себя моложе.
— Нет. — Она прижалась лицом к его груди. — Нет, я не хочу ничего менять. Давай оставим все как есть, Марк; давай сохраним это в реальности.
— Конечно.
Она помолчала мгновение. Затем, вопреки себе, добавила: — И это чертовски реально, ты знаешь. Великолепная иллюзия.
Она почувствовала, как он улыбнулся.
— Я же говорил тебе, что потратил много времени, чтобы все сделать правильно, — сказал он. — Это и кофе.
Она рассмеялась и отстранилась; ее кожа отлепилась от него с мягким, влажным чавкающим звуком. — Интересно, наблюдал ли кто-нибудь за нами.
Марк потянулся; цыплята, трепеща и кудахча, неуклюже поплыли по воздуху прочь от его рук. Он огляделся. — Я никого не вижу. А если бы и были, тебе не все равно?
— Конечно, нет. На самом деле, это могло бы пойти им на пользу. Встряхнуло бы их еще немного.
Лизерль перекатилась в воздухе, завела руку за спину и начала поправлять волосы. Палубы медленно вращались вокруг нее, огромная коробка со стенами, обитыми зеленым мехом. После капитуляции храмов наступление нулевой гравитации медленно вторглось в жизнь людей — нижних, как их все еще называла Прядильщица веревок, — которые жили здесь, между палубами. Наиболее заметной была обработка всех доступных поверхностей палуб; теперь стены и потолки были покрыты лугами, участками лесов, полями пшеницы и других сельскохозяйственных культур. Деревья, конечно, росли немного беспорядочно, но их учили расти прямо. И без давления ног при ходьбе трава в парках и других местах начинала выглядеть немного дикой.
Кучка людей собралась под тем, что раньше было крышей второй палубы — нижней частью первой палубы. Марк — или, скорее, его вторая проекция — проводил колеблющихся молодых и пожилых людей через программу обучения грамоте и использованию виртуальной реальности. Лизерль знала, что в других местах инфраструктура палуб модернизировалась, чтобы избавиться от вынужденной зависимости их от пиктограмм.
Эти инициативы обрадовали Лизерль. Она вспомнила мир своего недолгого детства, залитый солнечным светом, данными, виртуалками и разумом: возможно, самая информационно насыщенная среда в истории человечества. Контраст с чахлой, лишенной данных средой палуб был разительным.
В одном месте, близко к поверхности, она увидела Милпитаса и Морроу, трудившихся вместе. Двое стариков сооружали сферу из воды, скрепленную каркасом из дерева и тростника: водный сад при нулевой гравитации, как назвал его Морроу. Лизерль вспомнила его улыбку. — Все это часть терапии Милпитаса, — сказал он.
Вся окружающая обстановка создавала очаровательную перспективу: палубы превратились из мрачной тюрьмы с железными стенами, которой они были по замыслу планировщиков во время долгого полета, в утопающую в зелени лесную фантазию. Деревья росли прямо на вас с неба, ради жизни. И какая-то вдохновенная душа освободила коробки с семенами диких цветов из долговременных запасов "Северянина"; теперь перевернутые луга чаще всего были усыпаны колокольчиками.
Конечно, старые полы все еще были покрыты старыми квадратными домами и фабриками. Но многие дома были заброшены; они стояли на поверхности, как пустые раковины. Вместо этого в воздухе были построены новые дома: вытянутые, открытые жилища, свободно прикрепленные к любой поверхности, которая была ближе всего, или закрепленные на тонких, невероятно хрупких стержнях.
Она держала Марка за руку и плыла сквозь куриное облако, вдыхая запах птичьего детства, фермерского двора (...или, по крайней мере, его виртуальную, очищенную версию). — Знаешь, — сказала она, — возможно, невесомость была лучшим, что могло случиться с этим обществом. Постепенно палубы превращаются в приличное место для жизни.
Марк хмыкнул. — Но на это ушло много времени. И иногда мне кажется, что все это немного нереально.
— Что такое?
Он махнул рукой. — Странное воздушное общество, которое было создано здесь. Я имею в виду, что за этими стенами из травы нет ничего — ничего, кроме межгалактической пустыни, через которую мы бежим в поисках защиты от инопланетного вида, с которым человек воюет уже миллионы лет...
Мы бежим через всю Вселенную, — думала Лизерль, — с куриными яйцами и колокольчиками...
— Может быть, это и правда, — сказала она. — Ну и что с того? Разве это плохо? Что могут делать здешние люди, кроме как жить своей жизнью и поддерживать инфраструктуру обитаемого купола? Как мне кажется, осознание того, что находится снаружи — Вселенной как многолетнего небесного поля битвы, по которому мы бежим, — похоже на болезненное, парализующее осознание смерти. Марк, мы свидетели в разгар войны. Подозреваю, что последнее, в чем кто-либо из нас нуждается, — это чувство перспективы.
