— У нее, конечно, нет формальной власти. Но у нее есть связи по всему миру, и в ООН, и, конечно, в советах Управления. — Макай улыбнулся, его изображение в виртуальной реальности было безупречным. — В моем мире, Майкл, мнение — это валюта, стоящая гораздо дороже золота, даже больше, чем обычная политическая власть. И если мы сможем привлечь Барнетт на нашу сторону, мы пройдем большое расстояние, чтобы повернуть дебаты в нашу пользу, поверьте мне.
— Но что, если мы потерпим неудачу?
— Если это не зрелище, Барнетт простит нас. Она одна из немногих представителей своей породы, достаточно умных, чтобы сделать это. И у нее всегда было доброе сердце, Майкл. Она понимает, что мы пытаемся здесь сделать — или поймет к концу важного дня.
Несмотря на то, что Барнетт была бы там, лично я предпочел бы остаться дома. Я был сыт по горло путешествиями, и у меня не было желания тащить свою усталую задницу до самой Аляски, крыши мира. Но Шелли уговорила меня отправиться в путешествие. Мы должны были доверять инстинктам Макая, повторила она. Иначе зачем с ним работать?
Итак, я согласился; и отправился на Аляску.
Но пока я с трудом преодолевал свое долгое путешествие, целую серию более или менее ужасных перелетов на самолете, я не забывал о другой своей задаче — таинственном и жутковатом деле Мораг. Вся эта проблема расстраивала и изолировала меня от моей семьи и друзей, но я не мог желать, чтобы она исчезла. У меня было глубокое внутреннее чутье, что мой странный контакт с Мораг был так же важен, как и все остальное в моей жизни. Я был полон решимости не опускать руки, хотя на самом деле понятия не имел, как собираюсь этого добиваться. Каким-то образом я знал, что Мораг придет ко мне.
Оказалось, что я был прав на сто процентов.
Самолет летел над обширной коричневой равниной, а океан был похож на стальной лист, по которому устало пробегали волны. Ни на суше, ни на море не было видно ни пятнышка синего или зеленого.
Прадхо-Бей был одним из ряда нефтяных месторождений, разбросанных вдоль северного побережья Аляски: Северного склона, как называют его местные жители. Комплекс буровых сооружений протянулся вдоль побережья примерно на двести километров. По всей земле располагались десятки буровых площадок. На каждой площадке можно было увидеть центральную буровую установку, изможденный скелет динозавра из ржавого железа, окруженный маленькими квадратными зданиями. Земля между площадками была прорезана прямолинейными дорогами, которые сейчас заброшены, асфальт крошится и покрыт грязью. С воздуха это было очень странное зрелище — инопланетный лес из железа и асфальта.
Я был ошеломлен его масштабами. Когда-то, как я знал, это было крупнейшее промышленное предприятие на Земле. Буровые установки высасывали нефть с глубины в несколько километров, и поскольку в те дни морское побережье большую часть года было сковано льдом, нефть отправлялась на юг по Трансаляскинскому трубопроводу протяженностью более тысячи километров. Сложная ирония заключалась в том, что потепление, вызвавшее окончательное таяние морского льда, открыло порты северной Аляски круглый год; если бы только потепление наступило немного раньше, им не пришлось бы утруждать себя строительством этого тысячекилометрового трубопровода — но нефть, транспортируемая по этой огромной трубе, сама по себе способствовала потеплению.
Сейчас, конечно, буровые установки устарели, но остатки старых нефтяных компаний все еще владели этими объектами и не хотели отказываться от десятилетий инвестиций в инфраструктуру. Таким образом, этот район стал своего рода игровой площадкой для крупномасштабных промышленных экспериментов: именно поэтому инженеры ЗИ решили приехать сюда для своих испытаний. Плюс это была американская земля, что имело большое значение в разрешениях, административной поддержке и прочей бюрократии. Макай сказал мне, что гораздо легче привлечь посетителей на американскую территорию, даже в столь отдаленное место, как это, чем за границу.
Я приземлился на взлетно-посадочной полосе за пределами маленького городка под названием, что неудивительно, Дэдхорс.
Мое автоматическое такси из аэропорта дало мне крайне раздражающий комментарий, как будто вообразило, что это туристический автобус на Манхэттене. Когда-то, как рассказал мне таксист, отель, в который я направлялся, был единственным доступным для приезжих местом размещения. Но теперь, когда нефтяная промышленность потерпела крах, на старых буровых площадках было полно жилья. Были даже тематические парки, где можно было поиграть в такелажника, надев грязные джинсы и каску.
За пределами города земля представляла собой взрыхленную грязь, на которой ничего не росло. Когда-то эта местность была обширной полосой тундры, похожей на Сибирь. Но по мере того, как таяла вечная мерзлота, хрупкая экосистема тундры тоже просто пропадала, и точно так же, как в Сибири, исчезли люди, занимавшиеся добыванием пропитания, которые существовали здесь тысячелетиями.
Дэдхорс, как оказалось, вообще не был городом; мрачный, функциональный, он походил на промышленную свалку. Многие из маленьких, прямоугольных зданий были вообще заброшены, их крыши обрушились, бетонные стены потрескались. Когда мы въезжали в этот упадок и заброшенность по тонкой полоске серебристого покрытия, свет угасал, день заканчивался. Мне казалось, что стены мира смыкаются вокруг меня.
Отель был простым, всего лишь ряд двухэтажных корпусов. Длинные коридоры с номерами тянулись все дальше и дальше, как в тюрьме, и ровный тяжелый свет люминесцентных ламп, встроенных в потолки, стирал любой цвет, любую жизненную силу.
Автоматизированная приемная стойка сообщила мне, что в системах моего номера произошел сбой, когда у сверхчувствительного химического туалета выработалась привычка выплевывать нежелательные отходы обратно на своего незадачливого пользователя. Из Фэрбенкса был вызван анимист для проведения терапии, но его не будет здесь до утра. Тем временем я мог бы рискнуть с переполненным тоской туалетом или перейти в номер с общей ванной.
Черт с ним. Я воспользовался возможностью перейти.
Моя комната была просто коробкой. Она была чистой и достаточно светлой, с небольшой нишей, где можно было приготовить кофе. Но все было старым, трубы проржавели, штукатурка и плинтусы грубо отремонтированы, а в трещинах стен скопились грязь и жир.
Я бросил свою одежду в маленький шкаф и направился по коридору в поисках общего туалета. Туалет был не слишком чистым, душевая кабина — просто насадка над грязной ванной. Вода выглядела прозрачной, но подозрительно пахла хлоркой.
Вернувшись в свою комнату, я воспользовался самыми простыми средствами виртуальной реальности, чтобы связаться со своей группой.
Все были здесь, на Аляске, Том и Соня, Рууд Макай и его люди, Шелли и некоторые из ее коллег, даже Вандер Гатри. В тот вечер я был слишком уставшим, чтобы заниматься какими-либо делами, но, думаю, радовался компании. Я жаждал снова увидеть Тома, это был глубинный импульс на клеточном уровне. Но он знал, что я побывал с Розой, "рассказывал истории о привидениях", как он выразился, и был зол на меня, а я не был готов к дальнейшим ссорам. Тем временем Шелли уточняла детали демонстрации, которая должна была состояться на следующий день. Все остальные работали или выбились из сил. Немного грустно, но мы все пообещали встретиться утром.
Я завалился в постель и посмотрел кое-какие новости. На самом деле там был соответствующий материал: больше случаев локального выброса гидратов за Полярным кругом, больше фонтанов воды и облаков смертоносных газов. Я предположил, что это местный интерес.
Я устал как собака, мои глаза были словно засыпаны песком, но мне было трудно отдыхать. Мои мышцы болели от долгих часов сидения в самолетах, и я чувствовал себя напряженным, полным энергии, которую нужно было выплеснуть. И хотя время близилось к полуночи, солнце все еще стояло высоко; стояла середина арктического лета. Свет, просачивавшийся сквозь край моих занавесок, был ярким, не совсем как дневной, но достаточным, чтобы сбить с толку мои биологические часы.
Я просто лежал неподвижно, закрыв глаза. Пытался уговорить себя уснуть. Почувствовал, как погружаюсь в себя, прочь от убогой реальности этого мрачного отеля на Аляске. Но по мере того, как мое сознание отступало, я, казалось, только обнажал более глубокий слой беспокойства, как пляж, обнажающийся во время отлива.
Мне понадобилось в туалет.
Я выбрался из постели, натянул брюки и на ощупь пробрался в темноте к двери.
Свет в коридоре на мгновение ослепил. Я споткнулся об одну стену. Единственным звуком был топот моих ног. В свете было что-то странное. Это было мертвое и бесцветное свечение, лишенное какой-либо фотосинтетической полезности солнечного света. Босой, ковыляющий в одиночестве, я чувствовал себя заключенным.
Коридор, казалось, тянулся дальше, длиннее, чем я помнил. Я подумал, не ошибся ли я дорогой, не заблудился ли я каким-то образом. Но продолжал идти, полагая, что в конце концов должен куда-нибудь попасть.
Наконец я добрался до ванной. Протиснулся внутрь, воспользовался туалетом, вышел обратно. Снова коридор тянулся в обе стороны от меня, бесконечно длинный, одинаковый, с какой стороны ни посмотри. На секунду мне пришлось задуматься, каким путем я пришел. Мысли, казалось, застряли у меня в голове, как клей в трубе. Я повернул направо. Решил, что это тот путь. Начал спотыкаться обратно по коридору.
Потом я увидел ее.
Она была стройной фигуркой далеко по коридору. Я услышал ее голос. Она говорила быстро, точно так же, как тогда, на Рифе. Но стены с толстой краской превратили ее голос в шепот и эхо.
Я, конечно, побежал. Чувствовал себя нелепо, бегая босиком, в болтающихся на ногах пижамных штанах, с животом, вздымающимся под майкой. Но я все равно побежал, как бегал раньше, потому что знал, что всегда буду бежать за ней.
Я не сводил глаз с Мораг. У меня было чувство, что она хотела, чтобы я подошел к ней. Она просто стояла там. Но, хотя я бежал изо всех сил, не приблизился ни на шаг. Страха не чувствовалось: не того ужасного сосущего банального холода зла, который описывала Роза. Мораг была рядом со мной. Но я не мог дотянуться до нее, как бы быстро ни старался бежать по этому бесконечному коридору. Она выглядела беспомощной, раскинув руки.
Отвернулась от меня и вошла в комнату.
Я попытался сосчитать, вспомнить, какую дверь она выбрала. Осталось двадцать, двадцать пять? Я считал двери, проходя мимо.
Но передо мной замаячила стена.
Мне пришлось остановиться. Я стоял там, тяжело дыша, тупо уставившись на стену. Это была просто стена отеля; на ней были маленькие указатели со стрелками, указывающие мне на стойку регистрации и на пожарный выход. Казалось, она возникла из ниоткуда, материализовавшись, как в виртуальной реальности, и отрезав коридор.
Я повернулся и посмотрел назад. Коридор теперь не казался таким длинным. Я даже мог видеть дверь ванной, которую оставил открытой.
Я знал, что больше не увижу Мораг в ту ночь. Поплелся обратно по коридору в поисках своей комнаты. Мне очень хотелось позвонить Тому, но я знал, что этого не нужно делать.
Утром я встал рано. Проверил на стойке регистрации отеля, нет ли каких-либо записей о прошлой ночи. По всему зданию было установлено несколько камер наблюдения, но ни одной в номерах, и только единственная охватывала весь коридор.
После некоторого электронного выкручивания рук я убедил разум отеля показать мне изображения. Я увидел себя, спотыкающегося, бегущего, шатающегося по коридору. Я был полусонным; выглядел почти пьяным. Но четкого изображения Мораг не было. Поле зрения камер никогда не простиралось достаточно далеко, а звукосниматели были перегружены шумящими вентиляторами кондиционеров. Возможно, там была тень — мимолетная фигура, проблеск лодыжки, след голоса на аудиозаписи. Вот и все.
Мораг снова пришла и ушла, не оставив почти никаких следов.
На следующий день после того, как Алия приземлилась на Землю, Леропа договорилась встретиться с ней в городке, построенном на месте разрушенной городской агломерации, который она назвала старым номером 11729. Очевидно, это было место большого исторического значения. Алия ничего об этом не знала и не спрашивала. Погребенная в самом сердце солнечной системы, она начинала задыхаться от возраста и таинственности.
Когда наступило утро, Алия полетела одна на шаттле Рита. Маленький корабль уверенно скользил на север, и города круглой планировки бесконечно проносились под носом шаттла. Небо было размыто-голубым, и днем звезд не было видно. Луны на небе тоже не было. Алия не была уверена, была ли Луна, столь знакомая ей по наблюдениям времен Майкла Пула, когда-либо видна днем. И теперь, конечно, Луна исчезла, отделившись как случайность в бесконечных войнах человечества. Она задавалась вопросом, смог бы Майкл Пул привыкнуть к небу без Луны.
Наконец на горизонте начало вырисовываться нечто более грандиозное.
Это был каркас, открытая скелетная конструкция. Она была пирамидальной — нет, четырехгранной, как увидела Алия, с тремя могучими опорами, уходящими в землю. Она была окрашена в серо-голубой цвет, хотя ее истинный оттенок, возможно, был скрыт туманом расстояния. Полосы облаков лениво вились вокруг вершины этого огромного треножника, но его основание все еще было скрыто горизонтом — все сооружение, должно быть, было высотой в километры.
По мере приближения шаттла это сооружение становилось все выше в небе Алии, пока, наконец, ее шаттл не полетел через обширное открытое пространство, окруженное каркасом. В центре треугольного этажа, над которым возвышался тетраэдр, находился город: сама агломерация 11729. Этот город сохранил часть древней куполообразной архитектуры, но купола были изношены временем, прорезаны и залатаны снова и снова.
Шаттл опустился. На земле ее ждала Леропа, чтобы встретить.
— Итак, — сказала Леропа, — ты и есть та молодая избранная, которая причинила столько неприятностей.
— Простите, — пробормотала Алия. — Я не хотела.
— Конечно, ты не хотела.
— И я благодарна вам, Трансцендентная, за то, что вы уделяете мне время.
— О, тебе не нужно быть благодарной. Трансцендентность не может не уделять тебе своего внимания. Разве ты этого не понимаешь? Возможно, твое обучение было не таким тщательным, как я себе представляла. Дитя, ты уже часть Трансцендентности. Так что твои сомнения и вопросы — это ее сомнения. Понимаешь?
— Я так думаю...
— И поэтому Трансцендентность должна разобраться с тобой, чтобы успокоить свой разум. — Леропа закрыла глаза и кивнула, и Алия вспомнила, как Рит склонил голову, называя Трансцендентность.
Лицо Леропы было очень странным, маленьким, круглым, нос и скулы такими мелкими, что она была почти безликой, как кратер, сглаженный возрастом. На ее губах, казалось, не было ни капли крови, а глаза были серыми, сухими, как камни. Алия задавалась вопросом, сколько лет этой женщине — если ее вообще еще можно назвать человеком. В присутствии Леропы Алия чувствовала себя преходящей, прозрачной. Леропа улыбнулась ей; это была холодная гримаса, вызванная усилием воли на мышцах ее лица.
