Капитан покивал головой, поспрашивал на своем непонятном наречии, как дальше дела во взводе были, а потом просто и спокойно предложил Волкову остаться в медсанбате. Пояснил, что все время медсанбат идет хвостом за танками, потому есть большая вероятность нарваться на немцев и потому персонал должен быть боевым. Хмуро сказал, что видел, как два медсанбата на его глазах немцы уничтожили и не хочет, чтобы и с третьим то же было. Для этого шоферы и санитары должны быть толковыми и надежными, вот как бывший его замкомвзвод Волков. Чтоб голова на плечах, а не горшок. А медали с орденами и тут получить не проблема.
Старшина приятно удивился, его согласия в армии давненько не спрашивали, а тут прямо как на гражданке. Да целый капитан, не хухры — мухры! И понравился подход, опять же хоть и за танками медсанбат прется, а все же не пехота. Не был Волков молодым восторженным мальчиком, повоевал уже вдосыт. Согласился сразу, спросил только, что у него со спиной было такое? И очень удивился, услышав и поняв из култыхающей речи, что вытянули у него из многочисленных дырок и дырочек полтора десятка осколков кирпича. Вот же нелепое ранение — и в спину и кирпичом, скажи кому — засмеют. То-то облако рыжей пыли там было — легла очередь из фокиных снарядов выше, вот и стегануло крошеными кирпичами по залегшему старшине.
Так и остался Волков сначала среди выздоравливающих — а в медсанбате была такая группа легкораненых, которых в порядок можно было привести за пару недель и командование было совсем не против, чтобы свои спецы не уезжали долой, а оставались тут и потом возвращались обратно в свои экипажи и подразделения. В пехотной дивизии такое бы не проскочило, а к танкистам относились все же с потачкой, глядя сквозь пальцы на некоторые нарушения. А когда спина более — менее зарубцевалась, приступил к новым обязанностям.
Действительно, капитан не обманул, какими уж путями он это сделал — старшине осталось непонятно, но в свою дивизию Волков не вернулся, а остался в МСБ. Возможно, тут сыграло свою роль и то, что истощенный, оставшийся почти без танков корпус, заменил еще более расхристанную дивизию на довольно спокойном участке фронта. Дивизия стрелковая — без Волкова — убыла на переформирование, а он — вот весь тут. При трех кухнях. Жратва у медиков была не в пример пехотной и раненый бодро пошел на поправку, разве что из спины еще повытягивали нитки и ошметки гимнастерки, вбитые в раны и сразу не замеченные. Особенно в претензии Волков не был, потому как знал, что обрабатывала его врач-терапевт, с которой и спроса мало, да и с обезболиванием тогда получилось паршиво, ковырялась она в спине "под крикаином" в основном, потому как из-за черезчурного прибытия раненых в те дни истощилась до донышка аптека, которая и до того была не полна, корпус завернули из-под Батайска, докуда он пер вполне себе немецкими темпами и то, что могли выделить на травмированного старшину — никак не соответствовало потребностям.
Ну да он не был в претензии, как уже говорилось. Все хорошо, что хорошо кончается, а то, что "под крикаином" — так на медицинском жаргоне называлась оперативная работа с недостаточным обезбаливанием, отчего раненый, естественно и натурально, криком кричал — зато быстро было, вовремя подвернулась машина с танкистами обожжеными. Да и неизвестно — сколько бы до родного пехотного санбата добирался и сколько там было бы раненых.
Зато шоферу той санитарной машины, на которой привезли его в МСБ, старшина искренне желал набить морду за вождение паскудное. Пока этого сделать никак не получалось, но зло Волков затаил, а это означало одно — будет время — и расплатится с процентами. И зла старшине хватит, даже и поднакопится.
Пока надо было учиться многому. Особенно хотелось Волкову уметь машину водить, дело это было для крестьянина очень почетное, денежное и чистое. После войны — самое оно, баранку крутить. Все девки наши! Но эта хитромудрая механика требовала учебы и старшина вовсю корячился, старательно вникая в хитрости кардана и карбюратора, слова-то какие несуразные, покушать плотно надо, а то не запомнить. Кроме трех кухонь (две полевые, на колесах, а одна — переносная, с ручками) было в хозяйстве у Волкова и два грузовика, оба — советские, причем на одном гордо красовалась зенитная установка с тремя пулеметами. И работе с ними тоже надо было учиться, потому как максим пехотный на станке соколовском старшина знал очень неплохо, но тут совсем другой компот был, зенитная стрельба в небо по самолету требовала совсем других знаний. В свободную минутку приходил и Берестов, разбирались вдвоем. Сами пулеметы были с подачи комиссара уже исправны, починили их в рембате и даже зенитный прицел, кружевной, на паучью паутину похожий, присобачили, но опробовать их все никак не получалось.
Потому, когда в санбат притащили злобно ругающегося разведчика с раздробленным плечом, старшина увидел блестящую возможность попробовать машинки в деле. Даже за капитаном сбегал. И тот не замедлил явиться и выслушать возбужденные рассказы прибывших с раненым сослуживцем разведчиков.
— Снайпер, сука! Извините, тащ капитан! Вырвалось! Там дорога мимо леса идет, за лесом — болото, пехота там сидит где посуше, сплошной обороны нет, вот он и повадился, тварь. Мы с поиска уже шли — и вот, Сереге плечо прострелил. Там он что ни день кого-то зашибает!
Капитан определенно навострил уши. Позавчера там же санитара подстрелили, когда с ПМП ехали. Того — насмерть. Прищурившись, внимательно Берестов глядел на рассказчика.
— Нам толковали, что пехота, дескать, сама его отловит, не наше дело это, а вот некому там им заниматься. Пехтуры осталось — кот наплакал, фронт ниткой держат — продолжал злой разведчик непонятного чина, потому как был в мешковатом камуфляжном халате, как раз по — весеннему грязном.
— Может выкатим нашу трехстволку — причешем? — заинтересовавшись спросил Волков, которому очень хотелось опробовать свою огневую мощь.
— Замаешься чесать, старшина. Эта сволота с дерева лупит, не зацепишь если — он вниз — и затаится. Близко подъедешь — так он тебя сам срубит, оптика у него. А издалека — поди угадай. Надо его так взять, чтоб точно не ушел — буркнул уверенно пожилой вислоусый разведчик, до того помалкивавший.
— Посему — на дедеве? — подался к нему Берестов.
— А иначе там никак, тащ капитан — очень рассудительно и очень спокойно сказал пожилой. И тут же пояснил:
— Там по дороге валяли полгода со всех стволов, да с авиацией сверху и наши и немцы и венгры — потому только посередке пройти и проехать можно, а на обочине всякого хлама полно, если с позиции лежа или с колена или стоя примеряться — не выстрелишь, загораживает бурелом от расщепленных деревьев, пни — выворотки и всякие телеги-грузовики раскуроченные сплошняком.
— И подлесок сильно битый — добавил злой разведчик.
— Да, и подлесок. А если на дерево залезть — то дорога, как на ладошке, выбирай, кого шмякнуть. А сам он в ветках, за хвоей — поди угляди. Мы с автоматов лес обстреляли, да там метров пятьсот, для наших пулек — далековато, даже если б углядели — не попадешь.
— Съездите с нами снапеда этого взять? — спросил разведчиков капитан, совершенно непроизвольно почесав рубцы на правой щеке.
Разведчики — а их было тут пятеро — переглянулись и пожилой степенно ответил:
— С нашим удовольствием, тащ капитан!
Берестов кивнул, поднялся и быстро ушел, бросив на ходу старшине короткий приказ покормить разведку. Те есть отказались, а чаю выпили с удовольствием. Только закончили — и капитан поспел, видать доложился по начальству, получил добро, теперь был готов к вылазке и рвался в бой. Сам командовать не полез, сначала спросил разведку, засекли ли они место, откуда снайпер работал, удовлетворенно хмыкнул, когда пожилой внятно сообщил, что явно с сосны — есть там как раз у поворота несколько этих очень удобных для засидки деревьев — с ровными сучьями и не голых по весеннему времени. Совместно решили машину оставить вне зоны действия снайпера, а подобраться тихо по краю леса, осматривая подозрительные деревья и прикрывая друг друга.
— Попрыгали! — неожиданно предложил пожилой и разведчики послушно встав, несколько раз подпрыгнули. Ничего у них не звякнуло, не брякнуло. Выразительно посмотрели на медицинское подкрепление. Капитан со старшиной тоже подпрыгнули несколько раз, хотя Волкову и дернуло спину. Ну, не малые дети — ничего не загремело.
Залезли в грузовик и покатили, благо — недалеко, километров десять самое большее, а дорожка укатанная.
Остановились в километре от поворота, сосны видно, но далеко, зараза. Споро выгрузились и цепочкой ушли в лес вместе с капитаном, аккуратно пробираясь через весь бурелом на краю дороги.
Остались у грузовика старшина, да водитель. Волков встал у пулеметов, зарядил, приготовился.
Подождал, как велели, десять минут, а потом, выставив прицел на километр — длинными очередями щедро прошелся по ярко-зеленым пушистым кронам сосен на повороте. Не успел порадоваться — заткнулся центральный пулемет, а потом сразу же — и левый заело. Ругаясь, стал исправлять машинки, благо похоже все было на пехотный максим и причины заеданий были те же — 24 основные и 48 — которые пореже бывают. Водила тем временем тормознул две машины с ящиками, что шли к фронту.
— Погодьте лезть, снайпер там — солидно сказал он сержанту — артиллеристу, вылезшему из кабины первого грузовика.
— Да наплевать, не такое видали — махнул рукой парень с черными петличками, хлопнул дверцей и машины, взревев, бодро покатили по дороге, брызгаясь весенней грязью.
— Вот неслухи! — огорчился водила.
Старшина быстро привел в разумение пулеметы, все время держа ушки на макушке и слушая — как там, куда он палил? Но было тихо.
А уже когда совсем невтерпеж стало — коротко стрекотнула очередь из ППШ — очень уж узнаваемый звук у "папаши" и опять все стихло. Извелся весь, когда наконец увидал идущих от леса цепочкой капитана и разведчиков. Берестов нес бережно винтовку со снайперским прицелом, шедший следом за ним разведчик — сверток одежды с белевшим нижним бельем, дальше в цепочке был боец с сапогами в руке, пожилой шел без лишнего груза, а замыкающий — здоровенный детина, на одном плече легко тащил вещмешок, которого раньше у него не было.
Радостно вздохнул — от сердца отлегло.
Капитан Берестов, начальник штаба медсанбата.
Командовать не было нужды, разведчики каждый свой маневр сами знали. Когда старшина по уговору отбарабанил несколькими десятками пуль по сосняку, сразу же и не теряя времени развернулись в короткую цепь и поспешно, но тихо принялись чесать мысок леса на повороте. Снег, к сожалению, уже почти сошел весь — эта весна не в пример прошлой была куда дружнее и следы венгерского разгрома проявлялись вокруг медсанбата все отчетливее. Так что следов на снегу не было, правда разведчикам это не помешало. скоро один остановился, закружился на месте, что то поднял с земли. Когда берестов подошел к нему — на широкой, как лопата ладошке лежал пяток гильз — две свеженькие, блестючие, да три — уже потускневшие. Непонятно что за гильзы, не видел такие капитан раньше, но он себя спецом по оружию не считал, видел много, конечно, пока трофеи собирал, но был точно уверен — что еще больше — не видел.
Разведчики шустро осмотрели крону над головами — пусто, конечно, пожилой выразительно показал веревку, висевшую вплоть к стволу и перепачканную всяким сором, отчего на фоне коры и не видна была почти. Потом, словно охотничьи легавые закружились вокруг сосны метрах в 10 — 20.
И все молчком, тихо — тихо, словно привидения, а не люди. Сам капитан на фоне этих ребят казался себе сопящей коровой, ломящейся через лес с шумом и треском. И это чувство было неприятно.
Один остановился, жестом подозвал остальных. Последним подоспел капитан. Ничего не увидел, только разведчиков, стоявших вкруг пустого места и направивших стволы своих автоматов в центр. А потом тот, что подзывал, присел, схватился за что-то и дернул, словно дверцу погреба открывая.
А и впрямь дверца оказалась — плетенка из прутьев, а сверху как-то старая прошлогодняя трава и мох прицеплены — с двух шагов Берестов не увидел. А под плетенкой в узкой, тесной ямке, поджав ноги и обняв винтовку, лежал живой немец и испуганно смотрел на нашедших его.
— Хенде хох — совсем не по-немецки, а скорее по-хохляцки сказал разведчик и повел стволом ППШ. Весьма выразительно получилось. Лежавший в ямке послушно выставил вперед ладошки. Непонятно зачем, но капитан отметил про себя, что на руках у фрица — перчатки неплохой кожи.
Самый шустрый ловко выдернул из ямы винтовку с закрытым кожаным футляром снайперским прицелом. И винтовка какая-то странная — вроде и похожа на румынские Манлихеры — а другая. Впрочем, это капитана не сильно удивило — среди нескольких тысяч собранных похкомандой винтовок Маузера вроде бы одинаковых по системе и патронам — было с десяток самых разных образцов. От легоньких полицейских коротышек, до тяжеленных длинных бандур.
— Ком хераус! — приказал разведчик и опять очень понятно показал стволом, куда вылезать. Немец послушно вылез, неотрывно глядя на срез кожуха ППШ перед носом.
— Nehmen Sie Ihre Kleidung, Schuhe und Unterwäsche aus — велел боец, по возможности незаметно глянув в клок бумаги с записями. Немец аж перекосился, но тут ему пояснили: "Die nackt und barfuß nicht entkommen!" отчего он явно повеселел и стал поспешно раздеваться.
Капитан слышал и раньше, что пленных раздевают до белья — тогда действительно удрать сложно, видно далеко и босым тоже не всякий побегать может, если только не крестьянин с дубовыми пятками. Так что приказ раздеться и разуться, чтобы вести немца голым Берестова не удивил.
Пока фриц раздевался, ему задавали вопросы — он послушно назвал себя, свое звание, даже полк. Пожилой разведчик, услышав номер, попросил говорливого переводчика узнать фамилию командира полка. Тут голый уже немец принял гордый вид, что смотрелось смешно и нелепо, и заявил, что выдал всю информацию, которую имеет право говорить попавший в плен германский зольдат, а больше он ничего говорить не станет!
Пожилой пожал плечами и короткой очередью, пятью пулями в живот, перечеркнул немецкую жизнь. Снайпер сложился пополам и упал задом вперед в свою собственную похоронку. Переводчик деловито подопнул торчащую из ямы еще дергающуюся босую ногу, чтобы все аккуратно было и накрыл схрон плетенкой. И опять — с двух шагов незаметно. Только хрип и бульканье из-под земли.
Капитан удивился и спросил пожилого — разве не нужен был язык? Берестов думал, что разведчикам как раз нужен будет для отчета еще один пленный. Они ведь специально в тыл к немцам за этим лазят, а тут — вот, готовый.
Вислоусый опять меланхолично пожал плечами и как-то очень по-домашнему объяснил, что по этому самому полку сведений много, как раз оттуда языки были, из них вытрясли все до мельчайших подробностей и сейчас разведчики как раз двигались на отдых, после очередного успешного поиска. И эта дрянь Серегу покалечила, а Серега — золотой парень! Если бы снайпер еще болтал старательно, может и купил бы свою жизнь, а так видно, что кукушка из упертых, настоящий фашист, а такой либо молчать будет, либо — что еще хуже — начнет врать залихватски, и от его брехни будет только путаница и вред. Важны не пленные, а сведения. А этот — сами видите. Ну, и зачем? Чтобы такая гнида гордо последовала в лагерь пленных и там величалась, как она ничего не сказала? И будет потом жить здоровым и гордым, а Серега хорошо если руку сохранит и сможет ей что-нибудь еще делать! Еще нужды было. Вернется после войны эта сволочь домой, детей наплодит, будет им рассказывать, каким героем папахен был, таких же гадов воспитает. А те, кого он застрелил — уже детей не родят и тут тоже нашему народу убыток выходит.
