Плевали “академики” на устав. Ну как: на некоторые положения. Которые в уставе по результатам испытаний танков появляются. Которые сами “академики” в уставы пишут.

Полчаса — и нету никаких танков. Пустые платформы, вмятины на шпальных клетках, да на рельсах кое-где следы третьей роты. Сама рота уже за горизонтом скрылась.

Тим смотрит на дорогу через прибор ночного вождения, и видит лишь маленькие огоньки передней машины. Сергей борется со сном в башне, пытаясь оглядываться через инфракрасный командирский визир. Наводчик Игорь Тожедуб, опять где-то порвавший рукав, зевает в ночной прицел.

Заряжающему прибора ночного видения не хватило. У него обычный прибор, в который по темноте ничего не разберешь. Так что “парень-квадрат” Леня Семиход умудряется спать за пушкой, как бы ни трясло на неровной дороге.

На неровной дороге, ближе к опушке леса, регулировщик махал светящимся жезлом, направляя роты в разные рощицы. Первый батальон вчера спрятался в лесу, дальше к западу. Третий придет завтра, его поставят к северу, в сторону моря. Второй батальон тяжело, после ночного марша опасливо, втискивался на приготовленные площадки и сразу же натягивал над машинами лохматые сетки, матерно путаясь в них при свете фонариков.

К ротному-два подошел начальник здешней метеостанции:

— Ребят, у вас доктор есть? Хотя бы фельдшер? У дочки температура никак не спадает. Укол бы сделать нормально. Я боюсь в седалищный нерв попасть.

Батальонный медик вылез из командирской машины, прихватил сумку:

— Ведите.

Вагончик метеостанции. Серьезная от страха девочка лет пяти. Термометр показал тридцать девять; медик выругался в сжатые зубы. Придется “тройку” колоть, очень болит от нее. Ладно, что сделаешь… Вписал данные в медицинскую книжку, набрал шприц… Девочка легла лицом в подушку. Елки-палки, у нее жопа меньше кулака, куда тут колоть?

Мигнул отцу девочки: мать уберите, квохчет под руку.

Вколол. Девчонка не пикнула, не дрогнула. Колготки натянула, а лицом все в подушке. Теперь подождать минут пятнадцать… Шок не проявился. Хорошо. Выдать отцу пачку таблеток, объяснить, что когда пить.

— И потащили же вы ребенка в такую глушь.

Отец оглянулся на дочку, сказал тихо:

— С тещей оставлять не хотели. Баба жене голову задурила, чуть не до аборта. Лучше уж с нами.

— Ну смотрите… Нам пора.

— Доча, что докторам сказать надо? Они уходят.

Секунд через пять из подушки донесся сдавленный голосок:

— Суки!!!

Медик засмеялся, вышел, и только сейчас понял: тихо стало. Танки заглушили моторы.

Моторы стихли. На горячие решетки стелили брезенты, поверх них натягивали пологи от солнца. Бросили жребий: кому спать, кому стоять на часах. Чтобы не заснуть, часовые лениво переговаривались:

— Что ты крутишься, как белка в мясорубке?

— Тут, рассказывали, на лагерь ученых нападали. Ты тоже по сторонам поглядывай.

Поодаль относительно выспавшийся Семиход развел костер в ямке, и теперь чистил выданную морковку бритвенным станком, потому что не хотел греметь верхним люком, лезть за ножом в танк. Из прихваченного вещмешка он достал пачку сосисок:

— Назначаю вас мясом. Сварим с морковкой.

Следующим под руку подвернулся рулон туалетной бумаги. Леня хмыкнул:

— А это — если у нас плохо получится.

Часовые теперь сместились правее, за машины первого взвода. Голоса их слышались, как через вату.

— … Бесплатно ничего не бывает! Мне третьего дня на танцах выдали в табло, и то денег взяли…

— … А у нас в детстве соседка говорила: “matka boska”, когда любой другой скажет: “еб твою мать”. И я долго думал, что это одно и то же. Потом с классом на экскурсию поехал, смотрю: в Литве, на костеле, кирпичом выложено. То самое. Во мне прямо вся жизнь тогда перевернулась.

Забулькал котелок. Семиход напряг все силы, чтобы не уснуть. Часовые теперь говорили слева.

По уставу, разговаривать часовым нельзя. Но что делать, если сон валит насмерть? Лучше уж болтать какую угодно чушь, только бы не спать.

— … А мой родной город — Ялуторовск. У моего дядьки там Ленин упал с “камаза” при перевозке. Голова погнулась в шее, так наши заплатку приварили, и он теперь будто на ботинки свои смотрит.

— Не посадили никого?

— Ну, не при Сталине все же. Выговор, конечно. Премии лишили. Дядька строитель. Рассказывал, в кладке дома ссыльных декабристов нашли бутылку с письмом к потомкам.

— И у вас там декабристы отметились?

— Ну. Создали школу и обучали детишек.

— Не свистишь про письмо?

— Слово.

— Ладно, поверю комсоргу на слово… А в письме-то что?

— Ну, там все по-царскому. С “ятями” всякими. Из музея приходил сотрудник, переводил.

— На русский с русского?

— Точняк. Во смешно, представляешь? Они там писали… Я наизусть не помню, а по смыслу так: “Все тлен, все плохо, но в России это называется жизнь.”

Тут часовые подошли близко. Леня узнал комсорга батальона, парня невредного, разве только чувствительного ко всяким рангам-нашивкам. Комсорг спросил:

— Что, Квадрат, суп варишь?

— Моя очередь.

— Блин, так жрать захотелось от запаха… Саботажник ты, Леня, диверсант форменный. Всю службу мне обломал. Я сразу вспомнил фабрику конфет… И тушенки!

Комсорг потянулся, не переставая, однако, вертеть головой по сторонам, отчего выглядел взъерошенной совой. И подвел итог:

— Ничего лучше города Ялуторовска в мире нет!

Хлопнула дверь вагончика. Мама с повеселевшей девочкой вышли в сторону зеленой будочки туалета, а отец направился к метеостанции: снять показания.

Второй часовой тихонько сказал:

— Красивая тетка. Ноги от ушей.

Семиход, сам для себя неожиданно, проворчал:

— Жопа вместо головы, типа? Смотри, Серега. Девушки, у которых ноги растут прямо от шеи, относятся к головоногим моллюскам.

— А такие, как ты, относятся к рукожопым. Чего на комбезе опять рукав порван?

— Это Игоря комбез, он и порвал. Еще вчера на разгрузке. Вынимали стопорный брус между катков, спешили. Вот он проволокой зацепил. Сам понимаешь, на марше зашивать некогда.

— А твой комбез где?

— Соляром заплеснуло, постирал, сохнет.

Второй часовой вздохнул:

— Моя бабка, говорили, вообще из дворян. Руками что-то делать ни бум-бум. Замуж вышла за деда, он попович. Свекровь ее и научила: шерстяные вещи, что могут “подгореть” от утюга, наизнанку выворачивать и тогда уже гладить. И вот стоит мой дед-лейтенант в строю, тридцать шестой год… Стрелки на брюках внутрь!

Посмеялись. Часовые пошли дальше вокруг машин.

Суп доварился и Семиход все-таки полез будить спящих на теплой решетке мотора товарищей. К тому времени солнце уже заметно поднялось над верхушками леса. Там и сям просыпались другие экипажи. Звенели котелки. Желудки отвечали громким урчанием; Семиход бы поклялся, что дизеля тише. Крышки люков бухали весомо, глухо, как далекие выстрелы.

Выстрелы стихали: бой смещался правее, несколько за спину.

Лес вокруг выглядел старым, нехоженым. Стволы черные и бурые, ветки густые, тянутся вдоль ствола вверх, как земные тополя. Подлесок тощий, всего ничего кустарника. Лист зеленый и бурый, кайма листа красная: осень скоро. Поодаль сломанные ветром деревья.

Ветер сильный и ровный. Небо серое. Тучи мелькают быстро. Погода, наверное, меняется. Принесет ливни, или, напротив, облака унесет, настанет Великая Сушь?

Если дело к осени, скорее — ливни. Но пока ничего, не жарко. Пластик винтовки в руках не скользит, майка под броником не сочится потом. Под плитником все равно вспотеешь, но Капитан чуял: еще не сейчас.

Двигались медленно, часто замирая, прислушиваясь. Циферки Звездочета привели их сюда — Капитан знать не знал, где конкретно на Ремнанте они вышли. Зато знал, когда. В день, когда Саммер отстала от команды.

Так, винтовка в порядке. Видимость как во всяком лесу: метров двести, двести пятьдесят. Потом дымка, серо-зеленый туман. Вроде бы что-то там движется, но что и куда, черта лысого разберешь. Мелькает со всех сторон и во все стороны. Чувствуешь себя одиноким носком в стиральной машинке. Только большого пододеяльника нету, чтобы в нем спрятаться.

Моховый ковер чуть не до колена. Искать раненого в такой подушке плохо. Пока не наступишь, не увидишь. С другой стороны: след остается.

В ногах мешанина упавших веток. Любой шаг вызывает хруст, и хочется отдернуть ногу, потому что выше голенища упираются сразу три-четыре острых излома, а остальной хворост цепляется за шнурки. По такому ходят особо: высоко поднимая ногу, опуская сразу на всю стопу, с носка на пятку не перекатываясь.

Хрустит, кстати, тоже со всех сторон.

— Похоже, вышли мы правильно.

Рейвен остановилась на шаг впереди, завертела головой.

— Мы… Те, тогдашние мы… Пытались пройти к озеру. Видишь, мох все гуще. Земля понижается. И там, дальше, где сейчас выстрелы — это не просто фоновые ветки, там от воды всегда туман. Прошел слух, будто гриммы там рождаются из черной массы, но ее можно поджечь. Хотели проверить. Не дошли: черных набежало чересчур много… Вот, лес очень похожий. Пожалуй, нам повезло: мы не попали в самый бой. Чуть в сторонке… Все равно готовься, сейчас набегут. Ветки хрустят, как масло на сковородке.

Капитан опустился на колено, чтобы успеть поставить винтовку на сошки. Стрелять с рук… Наверное, раз или два он выдержит. Конечно, дульный тормоз. Конечно, сложный амортизатор в прикладе, с названием длиннее самого приклада: “газомасляный”. Конечно, толстый бронежилет с плечевым упором. Но и патрон страшнее даже слонобойного “нитроэкспресса”. Как джентльмен охотится на слона? Стреляет в слона. Джентльмен и слон падают. Первый поднявшийся считается победителем…

Вечно лезет в голову всякое; в прицеле показалась черно-белая морда твари гримм. Сошки уже воткнулись; Капитан сам не заметил, как принял упор для стрельбы лежа. Осталось привычно выбрать слабину спуска, и огонь лисьим хвостом плеснул на добрых три метра перед срезом, свистнул во все стороны из дульного тормоза. Полетели клочки мха. Черная тварь перевернулась через голову, пошла дымиться, таять — о ней теперь можно забыть, что Капитан и сделал. Сейчас новая прибежит, прилетит, приползет, присеменит — на любой вкус.

Тварей тут немеряно. Заповедные леса гримм. Гнездо у них тут. Или завод, если твари гримм на самом деле киберы предыдущей цивилизации. Или алтарь, если твари гримм суть эманация черного зла, проекция здешнего сатаны. Или точка респавна, если все вокруг — симуляция, виртуальная реальность… Звездочет, падла, как ловко-то мозги заплел!

С Рейвен Капитан договорился просто. Сам он без Ауры, не Охотник. Местной воинской элите равен весьма условно. Скажем, с большой дистанции, после немалой подготовки. Поэтому думать и держать поле будет Рейвен. А Капитану остается только стрелять и не влепить в своих.

— Вперед, налево за сломанный клен!

Перебежали; Капитан поставился под бревном. Гримм-твари к такому не привыкли. Здешние Охотники выходили на битву ярко, в полный рост. Пока черные окружали Рейвен, Капитан выбрал королевского змея-тайджиута, и выстрелом сделал из одной змеюки две. Куски змея забились, вдавливая кусты, ломая стволики; короткое замешательство змеиной свиты Рейвен использовала на все сто.

Как она управляется с длинным клинком в лесу? Как не задевает ветки? Что там ветки: как у нее волосы не цепляются за все подряд?

Рейвен говорила: в этом суть. Аура — нечто наподобие постоянно выпадающей в твою пользу вероятности. Не качество, не циферка, не количество подтягиваний или там приседаний — процесс.

… Урса и пара скорпионов, как-то они называются, Капитан успел забыть. Ладно, патрон возьмет… Рейвен слева, снесла кого-то вместе с деревом.

В молодости, наверное, вертелась еще быстрее. И не одна тогда пришла, пришли командой. И не слабой командой: STRK — Саммер, Таянг, Рейвен, Кроу — легенда Охотников.

… Десяток пауков ссыпался верхом; Рейвен отошла чуть в сторонку, восходящим ударом развалила одного, двух, трех; Капитан подловил миг и пробил пару черных одним выстрелом. Здесь лес чуточку светлеет. Кустов меньше. Мох тоньше, наколенник только встал и сразу на твердое. Все-таки “стрельба с ненужной беготней”…

Ненужной ли? Если с помощью портала вытаскивать людей, требующих серьезной помощи, то все ситуации будут примерно такие. Не получится заранее явиться в огненной туче той же Саммер и предречь: “Не ходи в поход, не вернешься”. Сразу вопросы: что за туча, откуда? На кого похож пророк? Словесный потрет, обертоны голоса? Чья игра, кто там в огненной туче политику вертит? С какой целью?

Саммер-то сюда не ради славы полезла и не за прибылью. За сведениями: что варится в Заповедных Лесах Гримм. Кто против такого знания? Королева Гримм, если она, конечно, есть. Не надо ее слушать. Наоборот: “Королева хочет, чтобы мы туда не шли? Так мы назло ей пойдем!”

Только хуже сделаешь. Получится самосбывающееся пророчество…

Остается так: вынимать людей, которые для всех, считай, умерли. Пропажа которых никого не удивит. Бой или шторм, война или море. Хорошо валькириям: они метафизические, их убить не могут. Летай, выбирай момент, хватай и уноси.

… Борбатоск, ну кто еще. Ух, быстрый: мох словно горит под копытцами. Навстречу ему пуля с дульной энергией “ты-не-выговоришь-сколько” и скоростью “смотрите, я Гагарин!” Итог: встретились два одиночества. Помог им, правда, не хулиганствующий подросток, но на результат не повлияло.

А ведь команда STRK намного сильнее. Молодые, на пике физической формы. Что же с ними случилось? Почему вернулись трое? Почему Таянг не искал беглую жену? Почему Кроу с тех пор пил, как не в себя, даже девчонки из RWBY обеспокоились?

Почему Рейвен бросила дочь — единственное хорошее, что успела добыть в жизни! — Капитан знал от самой Рейвен.

… Темное пятно — быстро набежал, непонятно, кто. Плевать, патронов еще много, вот цель справа; эх, некому давать цели — ничего, ничего, пили когда-то и мы черпаками… Спуск, толчок в плечо, факел на пять шагов; кислая гарь от мокрого мха; от силуэта черный дым — готов, забудь, ищи следующего…

Не так. Не так!

Не “что произошло”, а что прямо сейчас происходит правее, чуть за спину, где выстрелы все реже, все глуше? Бой стихает. Черные завалили STRK мясом? Подвела легендарная неудача Кроу Бранвена?

Где искать Саммер?

Кстати, стихло. Ветки не трещат.

— Отбились, — Рейвен улыбалась довольно. — Хотя нас только двое.

Капитан подумал: основная масса черных сбежалась туда, где рубится настоящая команда STRK. Но ведь на самом деле, отбились.