А может я глава заговора, призванного смыть этот позор с лица земли, но все забыла? — вдруг напряженно подумала я. — Недаром, мысли, как его организовать приходят и складываются так легко, мало ли я этих ханов сменила? Просто потеряла себе память, а они меня ждут там, что я его возглавлю, и в Англии не станет дураков?
— О чем думает Лу!? — напряженно спросила мама.
— О заговоре... — меланхолично ответил индеец.
Мама облегченно вздохнула.
— То ли возглавить его, то ли перенаправить... — сказал индеец. — Ей не нравится общество, в котором даже аристократ-отец родную сестру не может воспринимать иначе, как просто прислугу знати, если у нее нет его же титула... Она думает, как устранить аристократию от страны и людей, чтоб они остались только забавными шутами без особой резни и чудовищных потрясений...
Хорошо, что этого никто не слышал.
Мама побледнела.
— Если отец дурак, это не значит, что дочери должны быть такими же... — прошипела она. — Я так думаю, видите ли, он боится, что о нем подумают, и боится поставить аристократов в неловкое положение через их общение с тобой в его красивом доме... Попав домой, он стал святее, чем папа римский... Иначе почему он тебя прячет от аристократов, несмотря на твое дурацкое сходство! Я сто раз ему говорила — наплюй на сходство, признай открыто, пусть думают, что хотят, плевать на королеву! Он должен был давно тебя удочерить. Я ему всыплю!
Я ничего не поняла. Наверное, я стала дебилом.
— Но ты, Лу, все равно должна защищать свою Родину, — укоризненно сказала мама, — кто бы ни был дурак. Никаких заговоров!
— Прелестно... — весело сказала я. — Я люблю свою Родину, и когда мне докажут, где я родилась, я буду защищать ее до последней капли крови... ее врагов...
Мама только скрежетала зубами. Она укоризненно смотрела на меня, и яростно — на отца. Я поняла, что возможно, у них будет страстная ночь.
— Я люблю короля... — напевала я, а все шарахались от меня в сторону.
Некоторые, почему-то, закрывали глаза, а другие приседали в глубоком поклоне, но смотрели куда-то в сторону. Точно от стыда за меня.
— Вот видишь! — сказала мама с убеждением. — Им стыдно за тебя! Как ты себя ведешь! Чтоб лорды в ужасе закрывали глаза и не смотрели прямо на тебя!
— Их ужасает то, что ты появилась в сопровождении служанки! — убежденно сказала я.
— А зачем бы тогда они тебе кланялись?! — ехидно спросила мама. — Они просто в ужасе от того, как ты себя ведешь!
Я растерялась.
— Они прослышали, что ты хочешь примкнуть к восстанию! — мама торжественно показала на меня пальцем.
— У них хорошие осведомители... — я почесала голову. — Я только сегодня это подумала. Кстати, откуда они узнали, что тогда из пушек стреляла только Мари? Откуда те подробности, что знал Джекки!?
— Действительно, — сказала мама. — За нами шпионски шпионил шпион! Это безобразие!
Можно представить, в каком веселом настроении мы шли в наш родной дом дружным шагом под взглядами сотен людей.
Наш родной дом был рядом с министерством в самом дорогом районе.
Он был роскошным и незащищенным.
Вряд ли кто может представить, как мне хотелось туда идти.
Спрашивать принца, арестуют нас или нет, пошлют за нами армию или нет, все как-то стеснялись. Я спросила и получила ответ, что я тебя люблю, или в таком роде. От вопроса, пошлет ли его мама на нас тоже армию, принц только хихикал.
Это всех нервировало.
Все шли в самый богатый дом Лондона, как на эшафот. Индеец останавливался на каждом углу и, вздыхая, смотрел на витрины товаров. Идти ему туда хотелось не больше, чем на роскошную виселицу.
Но мы шли.
Ибо впереди гордо шел папа, рея, как стяг, в своем плаще. Он шел вперед, чтобы грудью закрыть нас (я так мечтала). Лицо у него было перекошено. Но шел.
И кто бы мог подумать, чем вызвано такое самоубийство?
Оказалось, что от графа потребовали проявиться в Лондоне с дочерьми. Наглядно, ощутимо. Чтобы все видели. Как хозяин, ничего не боясь и заявляя — я здесь. Здороваясь за руку. Это и было министерское задание. Закрыть грудью корону. Амбразуру с пушкой. А я то так надеялась, что мы в отставке. Оказалось — это ошибка. Министр оговорился. Он сейчас заикается, — объяснили нам, — и слова его нельзя принимать всерьез.
Сказали, что это последнее задание.
Но я и без этого знала, что это будет последняя глупость. Всего я в жизни видала, но жить в особняке в центре Лондона, по-моему, может только идиот... С садиком. А идиоты шли впереди.
Нервы у Мари тоже никуда не годились.
— Я люблю жить в Лондоне! — вызывающе сказала она.
Я передернула плечиками.
— Это правда, Лу!
Я косо посмотрела на нее.
— Тут хорошо! — строго сказала Мари.
Я усиленно закивала.
— Ты знаешь, когда моросит дождь, меня охватывает такое ощущение свежести, так хорошо на душе! — мечтательно сказала Мари.
Я торжественно и медленно согласилась.
— Когда я сижу дома, а дождь по стеклу, мне наоборот хорошо работается, хочется творить, размышлять и учиться... Это просто с детства... Когда-то в детстве мне тут было так хорошо с книжкой или сидеть и мечтать... Или читать привозимые вами буддийские и тибетские рукописи для учеников из "Золотых правил"... — у Мари зажглись глаза, и она встряхнула волосами. — Видимо это наслоилось, и я люблю грозу, сильные капли по стеклу, сильней, чем пустыню Сахары...
Я внимательно поглядела на сестру.
— Неужели у тебя то, что происходит часто и немного неприятно, не вызывает счастья детства? — спросила Мари.
— Нет, когда по стеклу бьют пули, я не становлюсь маленькой, — расстроено призналась ей я.
Я тяжело помолчала.
— Но ты не волнуйся, — сказала я. — Я обязательно что-нибудь плохое придумаю, чтоб вспомнилось детство.
Все облегченно засмеялись во все горло. В семье снова был мир.
Глава 35.
— Ты поедешь на бал!
Вот уже полчаса в нашем доме длился скандал. Прошло несколько дней, как мы жили открыто, на широкую ногу, закатывая такие вечера, что о них говорила вся страна. Голова моя работала, как лучшие часы, устраивая чудовищные по красоте приемы, хотя самой мне было появляться на них запрещено. Каждый вечер отличался изысканной индивидуальностью, своеобразной аурой, чарующей, пленительной красотой и оригинальностью... По крайней мере, на это меня хватало. Как и на то, чтоб следить, чтоб среди гостей не было убийц. Теперь мой ум должен был работать на развлекаловку! Не скажу, чтобы роль затейницы мне слишком нравилась.
— По моему, граф решил просто оттянуться за долгую сдержанность и пост за наш счет, — шепнул мне китаец, которого достало разносить вино. — Он лишь прикрывает превращение тебя в тамаду заданием министерства... Войдя во вкус, он закатывает роскошные обеды.
Но графу этого показалось мало. Как и того, что я должна была, по младшинству в семье, вынюхивать среди гостей. Оказалось, что задание министерства пошло еще дальше — мы должны были приехать на королевский рождественский бал! Куда в королевский замок будет приглашено свыше двух тысяч самых знатных людей!
Мне не было шестнадцати, меня туда никто не приглашал, туда могли пройти лишь самые знатные люди страны, близкие знакомцы короля, чьи титулы занимали целые пергаменты, а предки шли аж до обезьяны... Две тысячи человек, я их не контролирую, роту убийц прислать можно. Потому меня ни капли не волновало, что заговорщики там ходят по крышам. Я не самоубийца. Пусть танцуют. Ля-ля-ля.
И потому сообщение отца, что я тоже еду на бал, меня, мягко говоря, потрясло. В громадном зале, насквозь простреливаемом с ярусов, снять человека пулей — раз пукнуть. Я сама могу вогнать нож кому угодно в этой толчее пар и джентльменов, и ведь ты ничего не сделаешь, если кто в танце или так приблизится к тебе со спины.
— Ты поедешь на бал! — жестко сказал граф.
Я фыркнула.
— Говорят там сплошные распутники, — сказал граф маме. К тому же участились соблазнения, изнасилования и похищение молодых девушек, что легче всего на таких громадных балах маскарадах.
Я удивленно подняла брови.
— Я лучше пущу с Мари одну Лу, чем целый отряд бойцов охраны для Мари... — устало сказал он. — С Лу я буду абсолютно спокоен за дочь, раз королева требует представить ее ко двору!! — истерически вдруг выкрикнул он, и я вдруг поняла, что его что-то мучает отчаянно, что-то серьезное, а не признание меня дочерью, а я не вижу этого у родного человека, и он только что на что-то отчаянно и безумно решился, махнув рукой. — А с Мари буду полностью спокоен за Лу, а с их телохранителями — за нравственность их обоих. И возьми с собой своих монстров! — крикнул он мне.
— А кем я буду выглядеть? Служанкой? — злобно крикнула я. — И как я туда попаду?
— Ты поедешь с нами как компаньонка или гувернантка дочери.
— Сделай и себе платье покрасивее, — ласково улыбнулась мать, скрипнув зубами от слов отца.
Так начался этот веселый бал, и если б я только знала, чем он закончится!
Платья всегда получались у меня даже словно сами собой. Мы с Мари смеялись, когда бились над нашими нарядами. Мари была просто счастлива, что я еду с ней на бал, и что нас вместе представят двору.
Я промолчала.
— Я так рада! — сказала она. — А то меня бесит, что папа считает тебя горничной и слугой.
Я показала ей язык. Надо было еще встретиться с бароном де Логаном и отдать распоряжение относительно новых кораблей. Кстати, он еще не рассчитался со мной, а, по слухам, спланированный совместный рейс принес ужасно громадную прибыль. Эти жемчужины можно было купить у туземцев за пол цены. Надо было обговорить новую идею, только недавно пришедшую мне в голову. Да еще проследить за прекрасным, купленным мной вчера конем.
Еще я думала, что ураганы разрушали постройки на этих островах, зато там полно ракушечника и кораллов. Если б я смогла организовать там настоящие каменоломни по-современному, с железным инструментом, и разработать специальные дома, где большие камни каменным замком сцеплялись бы один с другим своей формой в единый монолит, а не цементом, то все было бы окэй. Как в древних постройках, сделанных без всякого цемента и пережившие тысячелетия, ураганы, тайфуны и бесчисленные землетрясения, просто пригнанными, и сделать крыши у этих домов полукруглыми, как в арабских домах в Сахаре, то никакие ураганы жителям были бы не страшны... И жемчуг потек бы ко мне рекой, ведь в теплом влажном климате дерево гниет очень быстро...
— Вот это ум! — шокировано прошептал один из доверенных, которого я вызвала, чтобы продиктовать моим людям задачу разработать такое здание до размера каждого камня и проекты каменоломен и мастерских для островов...
Подгонять, конечно, каждый камень один к одному, чтобы они со всеми садились в замок, конечно, адская работа, но если их сделать стандартными и разработать размер каждого камня заранее, и поставить на поток, то можно штамповать эти дома пачками. И ни землетрясения, ни ураганы для таких одноэтажных зданий вообще не страшны, ибо камни не выпадут никогда. Каждый камень держит другой замком. А круглую со всех сторон каменную постройку самый безумный ураган не сдвинет. Ибо там не за что зацепиться, особенно если окна временно задвигать железными щитами на ураган. Но нужны были современные мастера по камню, станки, железные инструменты, технологии, железо, которого сейчас нет на островах, но которое вполне могут доставить мои корабли... Моя сила — у меня свой флот, и я могу делать крупные перевозки целых производств. Люди лягут костьми на пороге моей мастерской, чтобы первыми поставить себе такие дома, как в Сахаре, где часты песчаные бури... Особенно, при правильно проведенной психической обработке, унижении старого до "нищеты" и презрения к старому, и пущенных слухах, что король за безумную сумму сделал такой же дом, — тогда они сделаются предметом зависти...
— Ты меня не слушаешь! — капризно сказала Мари. Я с любовью глянула на подругу. Мы росли как сестры. Даже более того — я не знала знатных семей, где сестры были так близки, и где было бы столько игр, проказ, смеха — все местные сестры такие чопорные, как куклы.
Мари многому от меня научилась. Она почти сама спланировала себе наряд.
Но внезапно мне в голову пришла идея платья для Мари, навеянная виденными вчера на корабле китайскими тканями, когда мы с Мари рассматривали заказанный мной из Китая товар. Целая эскадра кораблей с отборными тканями для моих магазинов и портних в Лондоне.
Мы с Мари хохотали, рассматривая набрасываемые эскизы возможных нарядов. Но я так до вечера ничего и не придумала.
Идея, пришедшая мне во время разговора с Мари, была слишком смутной.
Так я проходила два дня, а в голове все крутились фасоны. Другим людям проще идти на бал, чем нам с Мари. Они могут просто пойти к самой модной портной. И ее оденут в лучшее платья сезона. А что делать мне, если я сама эти фасоны для них рисую?! — огорченно подумала я. — Никто же не знает, что восемь из десяти этих самых модных магазинов принадлежит мне, и это здорово обогащает графа, увеличивая и без того чудовищное богатство семьи. Граф никогда не вмешивается в мои дела, и, кажется, даже плохо в этом всем понимает, как я никак не пыталась его научить. Просто доволен, что его чудовищные богатства становятся еще чудовищней, а что и куда — лишь бы предоставляла популярный отчет. Он так и не смог сообразить, как я смогла на обычном зерне сделать последние два миллиона, и еще и помочь бедным! Но ведь засуху было так легко предвидеть, надо было только пролистать отчеты за последнюю сотню лет и сопоставить угрожающие признаки погоды весной...
...И я увидела это платье ночью во сне... Я даже проснулась от потрясения... И увидела словно себя и Мари на бале... И все те думы и намеки словно сложились в ансамбль такой дивной красоты, что сердце мое дрогнуло и налилось покоем и теплом...
Проснувшись, я стала лихорадочно зарисовывать фасон и мельчайшую отделку платья Мари, и каким способом надо поместить драгоценности, бешено боясь, как бы не забыть хоть малейшую деталь этого странного, дивного, даже немножко нечеловеческого чуда. Проснувшись в час, я проработала до утра, пытаясь запечатлеть дивный, ускользающий из памяти узор... Он должен был так подчеркнуть ее невероятную красоту, чтобы в тысячи раз усилить все ее особенности, войти в резонанс с ней... Я сама не верила себе, что я это создала и придумала... От одного только вида в воображении его меня охватывала мелкая дрожь, как от Мадонны на картине Рафаэля. Мне все говорили, что я гений, но я знала, что это действительно будет настоящее — оно завораживало даже меня...
Когда мама пришла утром, заявив, что пришел барон де Логан, я только невидяще подняла на нее глаза, не понимая, кто передо мной и что мне что-то говорят.
— Не заболела ли ты, доченька, — встревожено спросила она, приложив ладонь к моей голове.
Я долго смотрела на нее, прежде чем до меня дошло. А потом отмахнулась от нее, сказав, что пусть барон придет через неделю.
