— Ищите из порядочных соседей, чтобы я их знал, — нагло заявил возмутитель привычного порядка, т.е. легкого полицейского произвола.
Не помогли ни ругань, ни пара оплеух, а карманы 'дворника' оказались девственно чисты. Деваться было некуда, пришлось искать правильных понятых, на чем потеряли еще почти час.
— Ключи! — Синеглазов требовательно протянул открытую ладонь к строптивому дворнику.
— Подвинься, ваше благородие, — дворник решительно оттер плечом жандарма.
Дальше произошло чудо — дворник приложил ладонь к двери, что-то скрипнуло и дверь сама собой приотворилась.
Много повидавшие на своем веку полицейские, на этот раз были изрядно ошарашены. Вновь взятый в оборот дворник упорно мочал, а повторный обыск ничего не дал. Да и не было у Петра Локтева никакого ключа, зато в кармане у Львова лежал примитивный радиобрелок.
В кабинете обыск пошел по всем правилам. Синеглазов со своим напарником бегло просматривали бумаги. Часть передавали 'немцу', часть оставляли без внимания, а часть стоявший до того у входа полицейский убирал их в объемистый баул коричневой кожи.
На шум внизу внимания поначалу не обратили, зато, когда на второй этаж ворвалась орава репортеров с фотоаппаратами, выгонять их было поздно. Попытались, конечно, но много ли навоюешь, если тебя со всех сторон слепят вспышками десяток пройдох из газетной братии? И ладно бы только репортеры! В дом ввалилась невесть откуда взявшаяся толпа по виду студентов, которая на все лады стала галдеть о распоясавшихся полицейских, которые под шумок воруют ценные вещи.
Апофеозом стал дикий рев дворецкого: 'Держи вора!' Это Николай Львов ломанулся за ускользающим 'немцем'. И ведь почти нагнал, стервеца, но споткнувшись, скатился по лестнице, сметая всех на своем пути.
Пока растаскивали помятых 'студентов', пока укладывали на второй диван пребывающего в полуобморочном состоянии 'дворецкого', и все это под аккомпанемент магниевых вспышек и воплей журналюг, вора и след простыл.
Какой уж после этого обыск. Выгнав всех из дома и прихватив баул с бумагами, полиция удалилась.
* * *
Московский генерал-губернатор был в бешенстве. Вчера он выслушал неудовольствие из канцелярии Е.И.В, а сегодня с утра премьер министр, настоятельно попросил его как можно скорее замять разрастающийся скандал.
И все это от чрезмерного усердия стоящего перед ним навытяжку полковника третьего отделения столицы.
— И что вы мне на это скажите? — Владимир Федорович в ярости швырнул на стол стопку газет.
— Виноват, ваше высокопревосходительство, но я по-прежнему уверен в виновности подозреваемого, — полковник Чернышев больше всего напоминал упрямого бычка.
'Господи, за что мне такие испытания, — мысленно взмолился Джунковский, — вот ведь действительно, бодливой корове Бог рогов не дает', — хозяин кабинета брезгливо скривил губы в адрес столичного гостя.
Позавчера в вечерних газетах проскочили скупые сообщения об аресте директора Русского Радио и обыске у него дома. Зато утренние разразились шокирующими подробностями. Известного во всем мире изобретателя и почетного члена многих академий Европы, как последнего татя хватают на улице и бросают в застенки. Полиция пытается проникнуть на принадлежащий изобретателю завод, но получает укорот, после чего полицейскому обыску подвергается дом господина Федотова, и везде замечен неизвестный иностранец, которому удается скрыться вместе с федотовскими бумагами. На газетных фотографиях перекошенные яростью лица агентов третьего отделения. На цветных рисунках залитый кровью дворецкий из последних сил тянется к убегающему иностранцу, но подло подставленная нога в сапоге не оставляет ему шансов. Каждый читающий понимает, что подножку ставит полицейский, но придраться не к чему, и это вдвойне неприятно. Странно, но фотографий таинственного иностранца нет. Зато есть хлесткие фразы: 'Так полиция отплатила верному сыну отечества, за подаренную Державе славу. И где теперь тот иностранец, и кто будет оплачивать многомилионные убытки, понесенные господином Федотовым?'
Непривычно прозвучала мысль о налогах, взимаемых с заводов господина Федотова, идущих на нужды школ, больниц и той же полиции. 'И что будет, — восклицали газеты, — если Федотов решит покинуть Россию?' Намек на дурачка, рубящего под собой сук, был более чем прозрачен. Такого скандала полиция давно не помнила.
Утренний тираж московских газет успели арестовать. В продажу ушел самый мизер, но московский губернатор не всесилен и день спустя завопили газеты Санкт-Петербурга и губернских городов державы. Им с издевкой вторили газеты Лондона и Парижа: 'Русский царь, вновь проявил свою азиатскую жестокость, зато добропорядочные европейцы всегда готовы приютить у себя изобретателя'.
Реакция канцелярии Е.И.В. и премьер-министра, была более чем понятна. Московский губернатор был человеком опытным и по получении первых утренних газет, отдал распоряжение немедленно выяснить всю подноготную этого дела. Увы, полученные из третьего отделения Москвы сведения не радовали.
По информации он агента в Русском Радио, господин Федотов пропагандировал социалистические идеи, и внедрял их на своем предприятии.
Не поленившись лично вникнуть во все материалы дела, Джунковский только выругался: агент охранки докладывал, что в канун событий на Пресне Федотов перед своими инженерами утверждал, что на его предприятии соблюдается социалистический принцип: от каждого по способностям — каждому по труду. Если это считать социализмом, то всех директоров и управляющих заводов империи следовало немедленно отправить на каторгу. Губернатор был далеко не глупым человеком, и, перечитывая написанные агентом показания, буквально видел, как директор издевается над агентом, и как потешаются над неудачником его коллеги-инженеры.
Последнее сообщение от агента было о финансировании Русским Радио новоявленной социалистической партии и участии работников предприятия в распределении части оплаты труда.
С основаниями для преследования по политическим мотивам было не густо. Это Джунковский почувствовал, когда из столицы прозвучала настойчивая просьба всемерно содействовать направленному из столицы полковнику третьего отделения. При столь куцем компромате, Владимир Федорович ни за какие коврижки не согласился бы на арест уважаемого человека, да московская жандармерия этого и не предлагала. Другое дело, когда дело взяли в свои руки столичные гости. И ведь были у него сомнения, ох, были, но недавно назначенный губернатором позволил пошерудить в своей вотчине, за что и поплатился.
Сейчас, после разразившегося скандала, стало окончательно ясно — этот Федотов кому-то наступил на больную мозоль, а задержание и обыски, лишь средство поприжать удачливого изобретателя. Упоминания о таинственном иностранце косвенно указывали на заинтересованную сторону.
Самое скверное, что крайним оказывался он, московский генерал-губернатор, так как ссылаться на интересы высокого столичного начальства категорически не приветствовалось. Во-первых, все и так все понимали, во-вторых, никто его силком действовать не заставлял. Мог бы мягко спустить на тормозах. Он бы и спустил, но не хотелось выслушивать неудовольствие от высоких столичных персон.
Владимир Федорович в присутствии столичного гостя демонстративно вызвал секретаря и потребовал немедленно и со всем почтением доставить к нему в кабинет господина Федотова.
— А вас, господин полковник, я больше не задерживаю и приказываю немедленно удалиться из Москвы.
'С вами же, господин Федотов, мы еще разберемся!'— мстительно произнес про себя хозяин кабинета.
* * *
Из тюряги Федотова выпустили 21 февраля. Встреча бывшего арестанта была обставлена в лучших традициях века грядущего — недавнего зека ждал автомобиль представительского класса, а два качка профессионально оттерли жадных до сенсации репортеров. За рулем сидел Зверев, который отвез Федотова в баню, после чего доставил на расправу к Нинель. Справедливо опасаясь попасть в немилость, сам он заходить Федотову не рискнул.
Пятую, юбилейную февральскую встречу друзья планировали провести у лесного озера. Того самого, на берегу которого они устроили первую ночевку после десантирования из вагона-столовой в далеком уже феврале 1905-го года, но наезд полиции спутал все карты.
Последняя встреча проходила при пасмурной погоде. Как бы в компенсацию за такое безобразие сегодня природа решила подарить крепкий мороз и полыхающую в полную силу луну.
Традиционно постояв на улице, а чуть позже потоптавшись у оконца в доме Настасьи Ниловны, Федотов уселся в свое кресло.
— Ну что, господа вольнонаемные моряки, за успех нашего безнадежного? — Федотов, как и во все эти встречи, поднял предмет своей гордости — старенькую эмалированную кружку емкостью 0,25 литра, с загадочной надписью на тыльной стороне донца — Ц52к.
И опять глухой стук металла об глиняную посуду, напомнил им кто они, и откуда здесь появились.
Вопрос — ответ, ничего не значащие замечания.
— А знаете, — протянул Мишенин, — каких бы глупостей я натворил, не окажись вас рядом со мной. За нас!
— Думаешь, ты один такой? — откликнулся Зверев. — Спроси Степаныча, куда бы он без нас вляпался.
— Точно?
— Точнее некуда, — авторитетно подтвердил Димон.
— Эй, народ, Мишенин, между прочим, предложил тост! — Борис вернул спорщиков к главному. — Ильич, поддерживаю!
Качественный коньяк и приличная закуска всегда способствуют правильному течению мысли. Друзья вспомнили, кем они были в своем мире. Поделились соображениями, кем бы могли стать спустя четыре года. Математик попытался было перечислить, сколько всего они успели в этом времени наворотить, но бросив это бесперспективное дело, заявил:
— Вот что, господа хорошие, вы тут решайте свои вселенские проблемы, а я пошел спать.
— А на посошок? — тут же подхватился Димон.
— Только по чуть-чуть.
Когда два полуночника выбрались во двор, луна уже склонялась к западу, а мороз заметно усилился, но накинутые на плечи овчинки в купе с жаром от потрескивающих в костре сосновых поленьев, создавали непередаваемое чувство защищенности и тепла. Все способствовало философскому течению мысли:
— Дим, ты только представь! — наши первобытные предки точно так же сидели у костра.
— Эт, точно, — согласился морпех, — только у них коньяка не было, а у меня из головы не выходит местный менталитет.
Собираясь с мыслями Димитрий примолк. Федотов не торопил, хотя про себя позлословил: 'Хм, менталитет у него из головы не выходит, а нечего было его туда заталкивать'.
— Помнишь, ты рассказывал, как в нашем времени тебя доставало преклонение перед западом?
— Хочешь сказать, что теперь оно достает тебя?
— Не то слово, — тяжко вздохнул бывший морпех, — если бы не общение с этими долбаными думцами...
Общаясь со своими однопартийцами, Дмитрий Павлович напоролся на их стойкую убежденность в превосходстве западной культуры. Страдали этим делом не все, но достаточно многие. Казалось бы, что в этом нового? Россия не первое столетие грешила своим преклонением перед заграницей. Так-то оно так, но в какой-то момент Дмитрий Павлович с изумлением ощутил, как эта зараза стала входить в противоречие с реализацией программных целей думской фракции СПНР.
На словах никто из новых социалистов не возражал против приоритетного обеспечения заказами российских предпринимателей. Естественно, в ущерб иностранных капиталов. Но это на словах. В глубине души эти доброхоты не могли согласиться с таким подходом, и неосознанно тормозили внедрение принятых решений. По существу Зверев на своей собственной шкуре испытал эффективность агентов влияния. Вроде бы как свои в доску, а вредят словно рота диверсантов.
'Если это так, — рассуждал про себя 'новый социалист', — то партийные чистки выправят положение'.
Увы, проблема оказалась глубже — в той или иной мере этим вирусняком болели все партии, кроме, может быть, самых черносотенных.
Сомнений в порочности такого положения состояния у Зверева не было. Слишком убедителен был пример развала Российской Империи и Советского Союза. И опять же не все в этом процессе было однозначно. Развал Империй произошел далеко не по одной причине. К счастью Зверев это понимал, но проблема либерального скулежа о величии запада, была отнюдь не безобидной.
Покуривая любимый 'Каприз', Борис про себя усмехался. Димон впервые столкнулся с проблемами, стоящими перед управленцем и то-то еще будет! Можно сколько угодно талдычить о единоначалии, но в реальности каждый директор, будь он хоть сто раз собственник, вынужден учитывать взгляды основных помощников. И тут важно понять: если постоянно лавировать, то ни черта у тебя не получится, точно так же порочна абсолютно 'несгибаемая' воля. Примеры эпох Петра I и Николая II, а также периода руководства Сталина и коллективного политбюро эпохи Брежнева были тому яркой иллюстрацией.
Зверев говорил, а Федотова разбирало любопытно — куда вывернет мысль бывшего морпеха и сегодняшнего лидера Социалистической Партии Народов России. Именно так, все с большой буквы! Всех Народов России! Это вам не вшивые кадеты или какие-нибудь октябристы.
— Степаныч, представь, поставим мы во главе державы своего диктатора. Объясним ему политику партии и правительства, а проникнется?
— Об этом пущай думает поп-толоконный лоб, — возразил, пребывающий в прекрасном расположении духа Федотов, — а я наслаждаюсь ходом твоих мыслей.
— Поп, говоришь? — задумался Зверев. — А что, это идея, и за это надо выпить.
— Э-э-э, ты о чем? — протянув кружку, Борис изумленно уставился на товарища.
— Как о чем, об идее, конечно. Скажи, в чем суть айкидо? — Зверев требовательно посмотрел на Бориса.
— Ну-у-у, — стал вспоминать переселенец, — это как-бы использование его силы, т.е. инерции, а что?
— А то! Вместо драки с попами, поднимем их на борьбу с либерами!
— Ха-ха-ха, — заржал, утирая слезы Федотов.
— А что тут смешного? — набычился бывший морпех.
— Представил себе проповедь: 'Братья и сестры, сегодня мы вспомним, что сказано в Священном Писании о либерастии головного мозга, поразившей часть наших прихожан'.
— Вечно ты все опошлишь, — обиделся Зверев, — если нашим попам грамотно втюхать мысль о связке католицизма с либерализмом, то их потом за уши не оттащишь толкнуть проповедь против этой заразы.
— Что-то в этом есть, — резонно согласился Федотов, — но это в будущем, а что мы будем сейчас делать с нашим итальянцем?
Обыск кабинета Федотова едва не привел к крупным неприятностям. Рукописи подметных статей под наименованием 'Может ли власть поделиться властью', хранились в тщательно спрятанном сейфе, там же лежали черновики федотовских фантастик. Тайник полиция так и не обнаружила. Да и вскрыть его без автогена было проблематично. А если бы Федотова к этому принудили, то таким ушлым достались бы одни угольки — термитная шашка секреты сжигает с гарантией.
Собранные полицией бумаги оказались заранее заготовленной макулатурой: внешне подозрительны — в реальности бытовуха. По первой тревоге люди Самотаева аккуратно разложили по полочкам и ящикам заготовленные 'вещдоки'. Другое дело, что Борис забыл убрать в сейф эскизы и расчеты по стержневой лампы, а чоповцы в этом не разбирались.
