Девятьсот гетайров, поделённых на четыре илы неодинаковой численности, образовали ударный клин, на острие которого встал сам верховный стратег. За его плечом неотлучно находился Селевк, глава телохранителей, а всей первой илой (при Александре она именовалась "царской"), самой большой, командовал гетайр Лисимах. Ему двадцать восемь лет, он всего на три года старше Селевка. После потрясений, выпавших на долю македонян, их командиры изрядно помолодели, ибо многие из старших товарищей уже сложили головы.
Гоплитов-наёмников, которых Антигон собирался использовать, как гипаспистов, возглавлял Эригий, другой вчерашний юноша из числа друзей Александра, воспитывавшихся вместе с ним в Миэзе. Гипаспистов македоняне всегда использовали для заполнения разрыва между гетайрами и фалангой. От этих воинов требовалась большая подвижность, и сражались они без панцирей. Наёмники, так же как и эллины-ионийцы имели собственных вождей, но Антигону было спокойнее от мысли, что он почти над всеми отрядами поставил македонян. В помощь Эригию Антигон дал фракийцев Ситалка.
Лидийская конница расположилась за строем войска. Предполагалось держать лидийцев в резерве, хотя Монофтальм предвидел для них несколько иное применение.
Персам потребовалось почти пять часов, чтобы переправиться через Сар и вновь приблизиться к союзникам.
— Пусть потопают, — усмехался Антигон.
Дарайавауш злился, все больше распаляясь, и подгонял своих военачальников. Те, в свою очередь, срывая голос, орали на подчинённых.
Солнце достигло зенита, а персы все ещё суетливо выстраивали войска. Фаланга союзников расположилась на расстоянии стадии от маленькой речки, дабы персы со своего берега не могли причинить большой урон своими стрелами, пускать которые они большие мастера.
Персов дистанция стрельбы не смутила. Юный отрок, воспитывающийся по заветам первого из царей, носивших имя "Добронравный", должен суметь поразить цель на таком расстоянии, если не хочет получить от учителя палкой по спине за косорукость. Азиатские луки позволяли бить намного дальше, а уж заваливать вражье войско тучей стрел, даже неприцельно, вообще не представляло труда.
Отойти дальше от берега союзники не решались, дабы не оставлять пространство для разбега персидской коннице. Атаковать сам, как при Гранике, Антигон не собирался. Он и тогда поддержал опасения Пармениона, старавшегося удержать Александра от броска через реку.
Союзники ждали, что первый шаг сделают персы. Антигон рассчитывал, что комариные укусы, которыми он терзал Дария в минувшие дни, разозлят того и заставят действовать. Он оказался прав. От нерешительности царя царей, раздражённого беготней, не осталось и следа.
Персы, наконец, построились и замерли, ожидая приказов.
Антигон ехал вдоль своей фаланги.
— Македоняне! Эллины! — прокричал стратег-автократор, — вы знаете, нам некуда отступать! Тот, кто дрогнет и побежит — погубит всех! Их больше, но мы всё равно победим! Ибо боги за нас! Мы — справедливое возмездие за века рабства, за разрушение Эллады!
Монофтальм задержался возле таксиса ионийцев.
— Если мы падём, персы опять пройдут огнём и мечом по нашей земле! Спалят наши дома, а жён и детей угонят в рабство! Не допустим этого!
С правого крыла на левое катилась волна нарастающего рёва. Гоплиты стучали копьями о щиты.
— Арес и Афина! — закричал Антигон.
— Арес и Афина!
Монофтальм надел шлем, ударил пятками коня и, сопровождаемый Селевком, помчался к строю гетайров.
С шумом опустились сариссы "пеших друзей".
— Оксафр, — позвал Дарайавауш, — пусть идут мидяне и закроют им солнце.
По рядам персов прокатилась дрожь.
— Ну, держись ребята, — сквозь сжатые зубы проговорил Кен, могучий воин, занимавший место углового.
Мидяне двинулись к реке, остановились, подняли луки с наложенными на тетивы стрелами.
Пердикка скосил глаза налево. Лицо соседа блестело от пота, губы поджаты, брови сдвинуты.
— Харону надо бы ещё лодок подогнать, — усмехнулся таксиарх, — очередь сейчас выстроится до самого Амсанка[83], а то и на поверхность вылезет!
[83] Амсанк — озеро, возле которого располагался вход в подземное царство Аида.
— Вот бедняге Психопомпу-то работы! — хохотнул кто-то за спиной.
Воины засмеялись, разряжая томительное ожидание.
— Сейчас... — прошептали чьи-то обветренные губы.
Свист нарастал. Пердикка инстинктивно втянул голову в плечи.
— Поднять щиты!
Туча стрел, миновав зенит, обрушилась на фалангу. Многие столкнулись с поднятыми вверх сариссами, служившими дополнительной защитой, другие вонзились в щиты. Вот только те у педзетайров совсем небольшие, не чета гоплитским...
— Агхрр... — захрипел рядом с Пердиккой один из бойцов, оседая на землю.
Его место немедленно занял другой.
— Ни шагу назад! — крикнул таксиарх.
Стрелы сыпались и сыпались. Ряды педзетайров редели. Пердикка в бессилии скрежетал зубами. Кен вполголоса бранился. Эллины в центре понесли гораздо меньшие потери.
— Позволь наступать, великий государь, — повернулся к брату Оксафр.
— Не торопись. Пусть идут кардаки.
Дарайавауш взмахнул рукой. Ему не терпелось увидеть в бою своих любимцев, созданных по эллинскому образцу.
Кардаки и наёмники двинулись вперёд и быстро достигли реки. Мидяне расступались, пропуская их. Заросли ивняка разорвали ряды персидской фаланги. Речка совсем узкая, но берега крутые, в полтора человеческих роста, глинистые и скользкие.
— А ну, поживее! — кричал Аристомед, опасавшийся, что македоняне скинут его назад.
Не скинули. Педзетайры не сдвинулись с места, позволяя врагу выбраться на берег. Такую тактику предложил на военном совете Пердикка.
— Если их сразу в воду сбросим, они снова за стрелы возьмутся. Плохо это для нас. Пусть уж вылезут, даже построятся. Завязнут сильнее.
— Рискованно, — покачал головой Антигон, — да и сколько у них стрел может быть?
— У персов-то? — переспросил Кен, — много.
— Что-то в этом есть, — задумчиво проговорил Леоннат.
— Хорошо, — сказал Монофтальм, — действуйте так.
Вот и действовали. Кардаки и наёмники, восстановив строй, плотно сомкнув ряды, двинулись вперёд. Среди людей Тимонда были спартанцы, они запели пеан, подхваченный остальными эллинами.
Пердикка прищурился. Враг совсем близко. Пора?
Кардаки тоже затянули какой-то монотонный вой на своём языке.
Пора?
— Ну же, Пердикка, — не выдержал Кен, — начинай!
Пердикка его, конечно, не слышал, но движение должен был начать именно он, угловой правого крыла. А идти надо, никогда македоняне не встречали врага стоя на месте.
Все ближе и ближе чужие щиты. Все ближе воины, нелепо выглядящие в варварских штанах и эллинских льняных панцирях, с лицами, замотанными платками.
Пора!
— Фаланга! — прокричал Пердикка, — вперёд!
Две тысячи ног шагнули, как одна.
— Алалалай!
Кардаки вздрогнули. Они впервые шли на частокол копий. Колени воинов затряслись, движение замедлилось.
— Не отставать! — кричал Аристомед.
Он видел, что наёмники Тимонда, не столь пугливые, как персы-фалангиты, вырываются вперёд. Сын Ментора понятия не имел, что происходит слева от него и бодро наступал на Кена и Леонната.
Ближе, ближе.
— За Македонию! — закричал Пердикка, качнув сариссой вперёд.
— За Македонию! — помчался по рядам грозовой вал.
Кардаки попятились.
— Держать строй, собаки! — орал Аристомед.
Опытный в драке строй на строй, фессалиец уже в зародыше распознал панические настроения подчинённых. Как не гонял он их, готовя к столкновению с вражеской фалангой, бодро наступая на учениях, в настоящем бою кардаки дрогнули. Большую ошибку совершили персидские военачальники, собрав в этот отряд слабейших, ибо не хотели переучивать отборных воинов, опасаясь задеть их честь. Воинов-армтака, в рядах которых служили целые воинские династии, предложение сражаться по-эллински возмутило бы до глубины души. Царь царей понимал это, но надеялся, что его эллины смогут воспитать из кардаков могучую силу.
Не смогли.
— Ха! — выдохнул Пердикка, сбивая с ног вражеского воина.
— В воду их! — кричали слева.
— Давай, давай, жми! — напирали задние, почуявшие, что враг подаётся.
Кардаки показали спину.
— Стоять, трусливые ублюдки! — выл Аристомед, на глазах которого рушился мир и все надежды на возвышение.
Копьё сломалось. "Второй Мемнон", как его звали персы, выдернул из ножен меч и, отбивая в стороны наконечники сарисс, бросился вперёд, не в силах вынести позора. Даже до щитов македонян не добрался, повис на копьях четвёртого ряда...
Кардаки с воплями сыпались в реку.
— Что там происходит? — встревоженно вглядывался вдаль Дарайавауш.
— Дозволишь узнать? — спросил Оксафр.
Царь царей кивнул.
Гонец умчался, но вернулся довольно быстро.
— Кардаки разбиты! Аристомед отступает!
— Что?! — вскричал царь царей, — скачи к Равамитре и Сияваке! Пусть они дадут пинка этим трусам и отгонят яванов от реки! Что у Тимонда? — вновь повернулся Дарайавауш к брату.
У Тимонда дела обстояли получше. Наёмники к бою фаланг привычны и сеча в центре разгорелась жаркая. Эллины ломали древки сарисс, добираясь до схватки щит в щит. Особенного успеха они добились на своём правом краю, где шёл сам Тимонд. Здесь против них стояли ионийские ополченцы Леонната. Опыта у них было мало, и гоплиты начинали понемногу пятиться.
Это заметил Набарзан, топтавшийся на месте. Он немедленно послал скорохода к царю царей.
— Позволь атаковать, повелитель! Мы добудем победу!
— Да поможет вам Ахура Мазда! — благословил Дарайавауш.
Тяжёлая поместная конница приступила к переправе.
Антигон тоже видел, что Леоннат мало-помалу отступает. Стратег поудобнее перехватил кизиловое древко копья.
— Вперёд, гетайры!
Пространство для разгона двух конных лавин было совсем небольшим, но сшибка все же получилась страшная. Щитов не было ни у кого, но персы все же имели преимущество в защите: шесть сотен знатнейших воинов, именуемых "родичами царя", были прикрыты панцирями и поножами из мелких прямоугольных железных пластинок, нашитых на кожаную основу. Даже на коней надели подобные нагрудники[84]. У гетайров доспехи куда скромнее.
[84] Согласно реконструкции М. Горелика, в IV веке до н.э. персы уже создали прообраз будущего катафрактария, еще без сплошной конской брони.
Антигон, умело направляя своего ширококостного серого "фессалийца", уклонился от первой, самой кровавой сшибки, и теперь колол копьём, почти не глядя, не пытаясь высматривать слабые места в броне, похожих на железные статуи персов. Те в долгу не оставались, и стратег-автократор почти сразу заработал рану на левом бедре. Храпели кони, лязгала сталь. Множество воинов уже корчилось в агонии под копытами.
Селевк прикрывал Монофтальму спину, вертясь на конской спине, быстрее детского волчка. Его копьё давно сломалось, и телохранитель бился мечом, клинок которого мелькал быстрее молнии. Скоро лишился копья и Антигон, тоже пришлось взяться за меч.
Основная масса персов, не защищённых тяжёлыми доспехами, обтекала ревущую свалку, заваливая македонян стрелами. Правда, очень скоро луки стали практически бесполезными — высока вероятность повредить своим.
Набарзан, орудуя топором с клинком столь узким, что справедливее его было бы назвать чеканом, пробивался к военачальнику яванов, рассчитывая сойтись с ним в единоборстве. Он высматривал доспехи побогаче, и кричал по-эллински:
— Одноглазый! Сразись со мной, если ты мужчина!
Голос его тонул в потоке чёрной брани, льющейся со всех сторон.
— А, умри, явана! — брызгал слюной потерявший оружие перс, голыми руками вцепившийся в горло Лисимаху.
Тот хрипел, отгибал одной рукой скрюченные пальцы перса и пытался всадить ему меч бок. Безуспешно: кусающиеся кони обоих кружили на месте, толкались, клинок Лисимаха безвредно скрежетал о чешуйки вражеского панциря. В конце концов, оба воина полетели на землю, расцепившись. Перс вскочил первым и ударил македонянина ногой в живот, но больше ничего сделать не успел, поскольку был стоптан конём своего же товарища. Тот не видел, что творится у него под ногами, отражая удары македонян, сыплющиеся со всех сторон.
Лисимах с трудом приподнялся. Рядом с ним упал пронзительно визжащий перс, совсем ещё молодой, из легковооружённых всадников, которые тоже уже втянулись в сечу. Он пытался непослушными руками запихать в распоротый живот кишки и жутко кричал, повторяя одно и то же слово. Лисимах его не понял, но успел подумать, что наверняка это слово: "мама".
Недалеко от иларха из-под конского трупа безуспешно пытался выбраться гетайр, вся голова которого представляла собой кровавое месиво. Руки его, скребущие землю, двигались все медленнее.
— Нет! Не хочу! Нет! — кричал молодой македонянин, расширившимися от ужаса глазами уставившийся на обрубок руки, из которого толчками вытекала жизнь.
— У, Ангра... — седобородый перс выбросил руку с акинаком в стремительном выпаде, и парень замолчал навеки.
— Аминта! — услышал Лисимах совсем рядом с собой голос Селевка, — а-а-а! Затраханный говноед! Подохни, сука! Аминта, очнись! Аминта-а-а!
— ...Манью — прохрипел седой перс, сползая с конской шеи.
Лисимаха опять сбили с ног, он снова попытался встать и закричал:
— Селевк!
— Лисимах, ты где?
— Здесь! — закричал командир первой илы, выпрямившись во весь рост, не видя взлетевший за спиной клинок...
— Держись! Иду!
Лисимах в это время был уже мёртв. Не успел Селевк.
В бешеной круговерти схватки он потерял Антигона. От страха за жизнь полководца телохранителя теперь колотило, как в ознобе.
— Одноглазый! Где ты, сын шлюхи?! — ревел Набарзан, но приблизиться к стратегу не мог, их разделяло слишком большое число сражающихся.
Все силы антигонова крыла уже были связаны боем, а персы продолжали прибывать. Их лёгкая конница, выполняя приказ хазарапатиши, сумела прорваться во фланг Леоннату. Запахло катастрофой. В эту, критическую для союзников минуту грамотно сориентировался Эригий. Его гипасписты и фракийские пельтасты атаковали легкоконных персов, уже начавших давить фалангу в бок. Персы увязли, потеряли разбег. Отличные конные стрелки, они были хороши в дальнем бою. В ближнем их, бездоспешных, пехота начала одолевать и теснить. Воспрял духом и Леоннат, прекратил пятиться. Продвижение Тимонда вперёд завершилось.
Люди Набарзана переломали все копья и давно бились мечами и секирами. Работать топором в сковывающих движения пластинчатых наручах, непросто. Более подвижные гетайры начали сгонять персов на харонову переправу десятками.
Тут бы Антигону усилить натиск, ввести в бой лидийцев, да боги решили иначе...
— Антигон! Стратег Антигон!
Кричали откуда-то из тыла.
— Кто зовёт? — ответил Монофтальм, придержав коня.
