— Да ты умна не по годам, птичка, — он вновь обратился к своему омерзительному глумлению.
— Приходиться развиваться, чтобы выжить в "стае акул, изголодавшихся по свежей крови". Так ты однажды сказал. И теперь я вижу, насколько точно было твое замечание.
Его губы дрогнули, пытаясь избавиться от непрошенной улыбки. Однако он произнес довольно резко и уничижительно.
— С волками жить — по-волчьи выть, золотко. Похоже, своим признанием я окончательно погубил свою репутацию, если те жалкие крохи хорошего мнения обо мне можно назвать таковой. Но, кто согрешит в одном, тот становится виновным во всем. Боюсь, твоя умненькая головка уже приписала мне все преступления, совершавшиеся в этой глуши за последние десятилетие.
— Тебе глубоко безразлично, что я о тебе думаю, — горячо сказала я. — Полагаю, ты сделаешь все, что захочешь, не зависимо от того принесет твой поступок горе или радость другим. Главное, тебе он принесет пользу! А это единственное, чем ты руководствуешься. И спешу ответить на твой вопрос, твоя репутация нерушима, как гранит, потому как губить и рушить совершенно нечего!
— Ты меня все больше удивляешь, соловей! В тебе еще так много неизведанного, что меня прямо-таки разрывает от желания изведать тебя, — он сделал ко мне шаг и, завладев моей рукой, с силой сжал запястье. Я вскрикнула, но он продолжал сжимать, будто не замечая, что делает мне больно. — Хватит притворяться невинной овечкой! Ты также лицемерна, как и миллионы вокруг. Лицемерна перед самой собой! Всеми силами отвергаешь и никак не можешь принять то, что считаешь недостойным себя.
— Не сомневаюсь, что ты уже выведал все мои слабости! Ты и меня начнешь шантажировать, чтобы я убралась с твоей дороги?
— Твоя слабость — это я... И зачем же мне избавляться от тебя? — желчно произнес он, и в то же время медленно, но неумолимо притягивая меня к себе. С ужасом я осознала, что мои глаза нескромно уперлись в его тонкие, искривленные какой-то мучающей его болью губы и он, безусловно заметив это, победно оскалился.
— Мне кажется, ты не совсем понимаешь меня, соловей, — продолжил он тем же негромким, ядовитым голосом. Этот голос подчинял, и я, словно мышь, загипнотизированная немигающим взглядом змеи, не отрываясь, смотрела на его губы — В тебе есть одна особенная черта, которая мне чрезвычайно нравится — ты всегда бросаешься в бой, независимо от того, кто твой соперник и осилишь ли ты его. Я мог бы сказать, что так поступают безмозглые идиоты, но в тебе столько страсти, что ты просто не можешь оставаться холодной. В тебе столько огня, что он может заживо спалить меня, устроив мне карающий ад прямо здесь на земле... И в тебе столько любви, что ты просто не имеешь права не принять меня!... Зачем же мне избавляться от тебя? Наоборот, я сделаю все, чтобы ты всегда была у меня на дороге. Я не равнодушен к неприступной, дерзкой и жалящей занозе, которая с упорным постоянством видит во мне чудовище, негодяя и подлеца.
Я была потрясена до глубины души. Если бы меня спросили, что я чувствовала тогда, я не смогла бы объяснить и даже не желала задумываться. Чтобы не видеть полыхающей черноты его глаз, я отвела глаза и уставилась на работников, с интересом поглядывавших на нас.
— Ты...— выдавила я, собравшись с мыслями, но голос засипел. Я прокашлялась — Ты ошибаешься. Я не вижу в тебе чудовище. Но и достойного, благородного человека тоже!
— Достойного кого? — рявкнул он, отталкивая меня. — Благовоспитанных слюнтяев?
Я оставила этот вопрос без ответа. В который уже раз этот невозможный человек лишает мня разума, издеваясь надо мной и теша свое самолюбие. Разве можно поверить его словам, сказанным с таким презрением, с такой желчью, словно он ненавидит меня за то, что испытывает ко мне какие-то чувства. Сейчас, видя перед собой его перекошенное злостью лицо, истинность его чувств вызывала большое сомнение. С холодной неприязнью я взглянула ему в глаза.
— Прощайте, мистер Клифер. Экскурсия по оранжереям была крайне познавательной и захватывающей. И... очень сожалею, что каким-то образом дала вам повод вообразить, что я питаю к вам чувства гораздо более выразительные, чем обычное проявление дружелюбия.
— Маленькая лицемерка, — сквозь зубы прошипел он, но тут же расхохотался — Жульничаешь! Бить противника его собственным оружием, недостойно такой невинной добродетельной пташки!
Его возглас еще сильнее привлек к нам внимание, и работники уже не старались скрыть любопытные физиономии, а со сладостным предчувствием скандала оборачивались в нашу сторону. Однако никто из нас не собирался удовлетворять их изголодавшееся по сплетням воображение. Едва я отошла от Дамьяна, как он тут же развернулся и скрылся в одной из теплиц. Я же торопливо прошла по дорожке к флигелю, где стояли привязанные лошади. Расторопный Эдди подвел ко мне Дамми и, подставив колено, помог забраться в седло.
Дед уже ждал меня, капризно жалуясь суетившейся вокруг него служанке на мою беззаботную молодость, которая позволяет мне с легкостью забывать о мучавшемся прострелом старике и предаваться беспечным скачкам на свежем воздухе. В отместку, что я повела себя непочтительно и промедлила с приходом, дед продержал меня в своей спальне до самого вечера.
О моем пребывании в часовне он интересовался крайне поверхностно, немного повозмущавшись, но при этом не скрыв, как позабавила его эта комичная ситуация. Зато детально расспросил о теплицах, рабочих, что там трудятся, и моем отношении к подобным "крестьянским делишкам". После он предложил мне развлечение в виде кипы старых газет. Слушая, как я читаю ему давешние новости, старик удивлялся и переживал так, будто слышит их впервые. Временами он дремал, а я, сидя в качалке у камина, погружалась в сказочный мир летающего острова Лапуты. Но приключения Гулливера меня занимали ненадолго, мои мысли каждый раз возвращались к сегодняшнему утру. Перекошенное лицо Дамьяна, вновь и вновь всплывало у меня перед глазами и непрерывно вопрошало меня: "Достойного кого?". Я не могла доверять ему, но при этом с каждой минутой меня все глубже пронзала мысль, какой же скучной и бессмысленной была бы моя жизнь без этого человека.
ГЛАВА 22
— Мисс Роби, сейчас же признавайтесь, эти изверги хотя бы кормили вас?! — воскликнула Финифет, устремляясь ко мне. — Или они не имеют ни малейшего понятия, что значит хорошо и качественно питаться!
— Фини, да успокойся ты, несносная кочерыжка! — отрезала тетя Гризельда. Но экономка, проигнорировав ее замечание, продолжила охать и трясти надо мной руками, возмущаясь моим изможденным видом. — Ее не было всего три дня. За это время невозможно исхудать настолько, чтобы своим видом внушать ужас, какой написан на твоем хитрющем лице.
— Полагаю, Фини переживает за медовые кексы, запах которых я ощутила еще на улице!
— Обещаю, мы не выпустим Роби, пока она не расправиться со всей твоей выпечкой, — обратилась тетя к подруге и, взяв ее за плечи, легко подтолкнула в сторону кухни. — А теперь марш за чаем. Не вечно же нам держать девочку в дверях!
В гостиной тетушка усадила меня в самое просторное кресло у камина, в котором всегда сиживала сама, тем самым, оказав мне как "гостье из Китчестера" самые, в ее понимании, высокие почести. И пока две женщины крутились у стола, бурно обсуждая, какой поставить сервиз: для вечернего чаепития — из голубого фарфора с белыми голубками; или праздничный — с россыпью красных тюльпанов и золотой каемкой, — я мирно утопала в кресле и с блаженной улыбкой наблюдала за их родной и такой близкой моему сердцу суетой. Как я была рада вновь очутиться в Сильвер-Белле! И хотя прошло всего три дня, после моего переезда в замок, мне казалось, что я целый год провела в далекой, чужой стране.
С любовью оглядывала я и маленькую гостиную. Плетеные корзинки с клубками стояли у кресел, на диване в беспорядке лежали книги, будто их только что сюда положили. На столе неизменная пузатая ваза с вишневыми георгинами. И хотя комната была обставлена весьма скромно, она была в два... нет, в двадцать раз уютнее, чем любая комната в Китчестере. Здесь все: и стены, и мебель, и заливистые колокольчики, и цветы в саду — дышало теплом и любовью.
— А где Сибил? — спросила я, когда мы, наконец, разместились за столом.
Я заметила, как тетя и Фини переглянулись. Тетушка поджала губы и положила на свое блюдце медовые кексы. Пять штук. Но, подумав, один убрала и взяла другой — чуть поменьше.
— Наша Сиби уже второй день ходит к ним, — прошептала экономка с таинственным видом.
— К кому? — все больше удивляясь, переспросила я, также понизив голос.
— К Готлибам! — торжественно сообщила Фини и закатила глаза к потолку. Я вопросительно перевела взгляд на тетушку, ожидая объяснений. Но та хранила мрачное молчание.
— От них пришла девица, мол, хозяин вызывает. Миссис Готлиб, видите ли, больна, и надо кому-то ухаживать за ней. Вот они и нашли сиделку! А мисс Сиби, добрая душа, тут же согласилась. Только вашей тетушке все это не слишком нравится.
— Не нравится! — раздраженно подтвердила тетя Гризельда, прожевав. — Она еще не вошла в их семью, чтобы сидеть там с утра до вечера, как дочь с матерью. И хотя все знают, что она и Рэй помолвлены...не официально, но это не мешает болтунам трещать за их спинами. Скажу честно, опасаюсь, что мистер Готлиб, со своей болезненной щепетильностью, наслушается россказней и забудет, что сам же позвал девочку в сиделки и, чего доброго, обвинит ее в легкомыслии.
— Или вообще — запретит сыну жениться, — добавила Финифет, отхлебывая из чашки с россыпью красных тюльпанов и золотой каемкой по ободку.
— Сплюнь! — грозно рыкнула на нее тетушка. — Придет же такое в голову!
— А не значит ли эта просьба...приказ о помощи, что в скором времени сыграют свадьбу?
— Мы только на это и уповаем! — вздохнули обе женщины.
Поверх чашки я взглянула на Финифет, посылавшую тете частые подмигивания. Ее глазки алчно поблескивали, она шумно вздыхала и всем видом намекала, что уже давно пора начать долгожданный разговор о Китчестере. В какой бы тревоге не пребывали думы тети, ее любопытство при этом ни в коей мере не уменьшилось. Поэтому, выдержав паузу, она изрекла:
— Ну, а теперь поговорим о главном!
Уловив в ее голосе строгую решимость, я обреченно вздохнула, поняв, что мне придется выдержать допрос с пристрастием, и бросила взгляд на часы. Хорошо, что я предупредила деда о своей поездке в Гарден-Роуз. Правда, старик с подозрением отнесся к моему визиту, потому как опасался, что я могу подвергнуться напористой атаке двух старых дев и, сломившись под их натиском, отказаться от дальнейшего пребывания в Китчестере.
К рассказам о графе тетя отнеслась без должного внимания. Она безоговорочно окрестила его "маразматиком" и заявила, что сей экземпляр не достоин длительного обсуждения и беспокойства. И высказала твердую убежденность, что граф Китчестер не опаснее назойливой мухи и безвреден, как для меня, так и для всего уважаемого общества в округе.
— А вот его сестра оставляет о себе неизгладимое впечатление...— заметила тетя, кладя в чай кусочек сахара. — Передай мне молочник, Роби...И что ты мусолишь один-единственный кекс! Только не говори, что у тебя нет аппетита! У тебя всегда был нормальный здоровый аппетит, а не это чахоточное клевание, свойственное большинству юных леди.
— Вот, вот, — поддакнула Финифет, вслед за тетей налив себе третью чашку. — Говорила же, избалуют там девочку. Не к добру это житье в замке! Все начинается с аппетита, а кончается...
Однако мрачные предчувствия грядущей беды, только привели ее в хорошее настроение, и она стала живо расспрашивать о леди Редлифф, которой заинтересовалась и тетя.
— У меня кулаки так и сжимаются, как вспомню ее взгляд! — призналась тетушка. — Бедные церковные мыши — вот что было в ее глазах! Да еще без собственной коляски! Ханжа! Можешь спорить со мной, Финифет, но я скажу однозначно: узурпаторские наклонности этой леди затмят генеральские замашки Дадли Додд! Так что можешь представить, что это за особа!
— Для леди Редлифф не существует мелочей, недостойных ее внимания, — смеясь, заметила я. — Особенно если эти мелочи служат ей поводом помучить окружающих. Она придирается ко мне по малейшему поводу. Но мне не страшны ее придирки. А вот ее дочь очень жаль...
О некоторых событиях я умолчала. Тетя не смогла бы спокойно выслушать о моем не слишком приятном посещении часовни. А мысль о том, что я буду жить под одной крышей с Дамьяном Клифером, приводила ее в ужас еще с того дня, как я сообщила ей о решении переехать на время в замок. Тетя не без оснований боялась, что в силу своей испорченности он может пойти на некоторые нескромные действия в отношении меня. Но моя разумность вселяла в нее твердую уверенность, что я без тени смущения поставлю этого скользкого типа на место и сумею удержать его на расстоянии, если он позволит в мой адрес вольности. Я старалась не упоминать его имени, и каково же было мое удивление, когда тетя сама заговорила о нем.
— А как там этот... поганец? Он не докучает тебе?
— Дамьян?
Ее лицо посуровело, когда она услышала, что я назвала его по имени.
— Говорили, что этот Клифер — наследник. Как он отреагировал на твое появление?
— Не совсем уверена в своем впечатлении, тетя. Мы оба постоянно озабочены тем, что сказать друг другу и как по-больнее задеть противника.
— Так и знала, что он враждебно отнесется к тебе. Такой враг за спиной...
— Нет, между нами нет вражды, только...конкуренция, — я натянуто улыбнулась. А тетя тем временем положила мне слоеную корзинку с взбитыми сливками. Брови ее хмурились.
— Будь бдительна, Роби. Твое присутствие в замке — для него все равно, что красная тряпка для быка. Он опасный, безнравственный и недостойный...
— Недостойный кого? — вырвалось у меня. Я в смущении опустила глаза и стала ложечкой выковыривать взбитые сливки. Хрупкая корзинка треснула и рассыпалась мелкими кусочками. Тетя неодобрительно покачала головой и сменила тему.
— Скорее всего, к августовскому празднику мы вновь увидим Тернеров. Жаль, что не к ярмарке — миссис Эжвуд собирается продавать свой сервиз, который нравился Элизабет. Помню, она так ждала прошлой ярмарки, но Эжвуды не выставляли его...Ах, ну да. Они возвращаются из Лондона до конца сезона. Элизабет прислала письмо. С...радостными вестями.
— Летти обручилась? — воскликнула я. Но радость пропала, когда я заметила, что на лицо тети набежала тень и она как-то криво усмехнулась. А Фини заторопилась на кухню.
— Что случилось? — тревожно спросила я. — Летти...она оскандалилась?
Тетушка тяжело поднялась и подошла к окну, где стала поочередно поправлять висевшие на шторах колокольчики. Друг за другом по комнате рассыпались дрожащие звуки.
— Я не хотела тебе говорить, расстраивать. Но ты всегда была сообразительной, от тебя ничего не скроешь... — тетя сокрушенно вздохнула, прижав руку к левой груди. — Виолетта... капризная девчонка! Такая взбалмошная и разнузданная. В деревне у нее не было возможности потакать своим тщеславным устремлениям. А в Лондоне она открыла для себя источник блаженства. К счастью, она достаточно бедна, чтобы не привлекать к себе охотников за приданым. Но ее излишняя живость и красота привлекли охотников за... другой наживой!
