Да он с самого начала готовил меня как подающего надежды мода, а не ради помощи с Толстым! А помощью, когда та потребовалась, прикрывался, как удобным поводом заняться со мной более глубоко. Вот уж идиот так идиот!
— Шимановский, — начал тренер, но на сей раз каким-то похоронным голосом, — слушай внимательно. ОЧЕНЬ внимательно. Я много где служил, много чего повидал и знаю много умного.
Я кивнул. Преамбула обнадёживающая.
— В нашем мире есть люди, которым доступно то, что недоступно другим в силу природных ограничений. Ты меня понял, каких. — Он поднял тяжелый взгляд, и я поёжился. — Таких людей немало, не думай, что их единицы, я лично знавал около десятка. Эти люди могут контролировать свои способности, могут не контролировать, совершать с их помощью хорошие поступки и не очень хорошие. А могут вообще не совершать, это оптимальный для них вариант.
А ещё есть государство. Машина, которая считает, что имеет право единолично владеть любым оружием на планете и перемалывает в пыль тех, кто думает иначе. Любым оружием, Шимановский, это значит любым.
— В том числе людьми с уникальными способностями? — хмыкнул я. Ответа не требовалось.
— Если эти люди согласны быть полезными стране, если та уверена, что они не предадут, они живут и работают, как части системы. Или просто живут. Если же не согласны, не могут контролировать себя, или государство считает, что они ненадёжны, такие люди тихо и без проблем исчезают. И их никогда не находят. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Да. — Меня вновь передёрнуло — слишком прямолинейно.
— Я знавал многих ребят с разными талантами, с некоторыми служил. И кое-кто из них вот так исчез, просто и незамысловато. Ушёл из дома и не пришёл, ни тела, ни улик, ни свидетелей.
К чему я это говорю? К тому, что последний из них потерялся после того, как убил в баре нескольких человек, когда ему в голову стукнуло от выпитой бормотухи.
— Приступ?
Тренер кивнул.
— Это не прошло незамеченным, и ответственные за того человека винтики в машине посчитали, что он ненадёжен и опасен. Его выпустили из тюрьмы под подписку, куда сбежишь из военного городка без пропуска, и через день это произошло. Дело висело открытым много лет, но по обвинению его никто не искал. Обвинению в убийстве, Шимановский! Не странно?
Он усмехнулся. Я молчал.
— Думай, Шимановский, думай. Тебе жить дальше. Я не могу больше опекать тебя, я и так сделал слишком много. Меня можно на некоторый срок прикрыть за содеянное, так что не подставляй больше. Иди с миром.
— То есть, по-вашему, индивидуальные занятия с модом, его обучение владению собой и способностями, а также демонстрация пары неклассических ударов — это противозаконно? — не мог не съязвить я. Он же в ответ хрипло рассмеялся:
— Пару ударов... Эх, Шимановский-Шимановский! Разве дело в ударах?
На тебя несколько раз приходили запросы из ДБ, — посерьёзнел он. — Довольно безобидные, если не знать, ради чего они. Я знал. Потому писал в них, скажем так, заниженные данные по поводу твоих успехов. Даже тогда, когда ты хорошо выступил на соревнованиях.
Я прикрывал тебя сколько мог, Хуан. А за это могут впаять столько, насколько хватит фантазии. Всё, я сказал, не подставляй больше, иди. С парнями разберусь, наши не сдадут, чужие же сюда тренироваться ходят, а не доносы для ДБ строчить. И для тех, и для других придумаю красивую легенду. Если ты здесь больше не объявишься и не разрушишь её, она сработает, и всё будет хорошо. Вопросы?
Он поднялся и пошёл к двери, но я вновь окликнул.
— Как мне жить дальше? С тем, что я мод? Я не справлюсь сам.
Он задумался и пожал плечами.
— Справишься. Ты не маленький. Просто никогда не забывай о контроле и держи себя в руках. Найди зал попроще и подешевле, занимайся там, отрабатывай удары на каких-нибудь болванках-дроидах, и ни в коем случае не стой в спарринге. Выясни все свои способности, малыш, их границы и пределы, научись контролировать, и только тогда возвращайся в спорт. Только... — он криво усмехнулся.
— Только что? — не понял я.
— Только не за этим ты сюда пришёл, не ради спорта. Ты пришёл научиться драться, давать сдачи, бить первому. Так?
Я опустил голову.
— Так.
— Ты достиг этого, Хуан, — ободрил он с прорезавшейся теплотой в голосе. — В принципе, спортивный зал тебе теперь нужен лишь для поддержания формы. Ты достиг всех целей, что ставил перед собой, вот и займись новыми, не век же топтаться на месте? Новый грант, учёба, карьера — не мне тебе объяснять.
— Я верю в тебя, Хуан! — завершил он такую долгую и содержательную отповедь. — У тебя получится. Только не связывайся больше с этими las maricas. Поверь, там нечего ловить, они не доведут до добра. Ну, давай, удачи!
Он протянул руку, которую я пожал, привстав с места.
— Спасибо, сеньор тренер! Я никогда вас не забуду!
Он усмехнулся себе под нос и вышел в зал, оставив меня наедине с собой.
* * *
Я шёл по улице, наслаждаясь эффектом сохнущей головы, и пытался подбить баланс того, что сегодня произошло. Ведь произошло столько всего и в такие сроки!..
В дебете у меня тренер, который, когда я только пришёл в школу, понял, опираясь на жизненный опыт, что я — мод, и всячески меня опекал. Даже пошёл на преступление, скрыл информацию от курирующего меня ДБ. И опекал бы дальше, научив справляться с приступами (или хотя бы попытавшись это сделать), но я не послушался его совета-приказа и влез в дерьмо, разгрести которое ему не под силу. Винить его в чём-то? В чём?
Дерьмо, про него отдельно. То, что оно имеет запах экскрементов это одно, но в нём меня научили...
Блин, ничему меня там не научили! Раскачали, нещадно гоняя по тренажёрам, только и всего! Я просто увидел там кое-что и попытался повторить, но возведённое в степень того, что я мод, это 'кое-что', превратилось в избиение мальчишек-ровесников, в том числе избиение группы в одиночку.
'Я засветился', — таков первый итог баланса.
Невольно возникает вопрос, почему они не переловят всех модов и не утилизируют? Сразу всех? Зачем смотрят на них, заводят дела, выжидают? Напрашивалась только одна версия, моды — слишком ценное и немногочисленное оружие.
ДБшники следят за оружием, которое можно использовать, и относятся к нему соответствующе. Мы не люди для них, мы объекты, материальная часть. Какой-то процент этого оружия, как и любого другого, отсеется, попадет в утиль, но какой-то всё равно встанет на боевое дежурство. И размножаться таким модам дают по той же причине — где вы ещё видели оружие, которое само размножается? 'Шмель', 'Жало', боевой истребитель, эсминец, танк? То-то!
В кредите же висела ярость, и всё уперлось в неё. Моё спасение и моё проклятие, благословение и наказание. Я ведь чуть не убил ребят, почти своих друзей, где гарантия, что подобное не повторится завтра? И рядом больше не будет всемогущего тренера, который спасёт от нехорошей участи.
Но предупреждён — вооружён, я знаю, что департамент охотится за модами, знаю, что под колпаком с самого детства, и к чему это может привести. Я просто обязан научиться контролировать себя и не срываться, даже в драке с таким camarrado, как Бенито Кампос. Да, отхвачу. Но не залечу.
Уффф.... От разных высокоматериальных мыслей голова разболелась. Я шёл по улице привычной дорогой, фоном слушая что-то старинное и заумное, тот самый интригующий 'русский рок'. О чём поют — не понимал, хотя каждое слово в отдельности разобрать мог, и это придавало музыке особую таинственность. Может парочку красивых цитат взять на вооружение?
Тело почти не болело, то ли от того, что принял душ, то ли от капсулы, не знаю, но грешу на последнее. Лишь ощущалась некая опустошённость, как физическая, так и моральная — так всегда бывает, когда переворачиваешь в жизни важную страницу. Так уже было, когда я бросил танцы, расставаясь со своим сердцем в пользу мускулов, меняя одну душу на другую (как понимаю теперь). И когда бросил плавание тоже. Обидно. Да, знаю, это правильно, необходимо, но всё равно обидно.
Тренер, в голове вертелись его заключительные слова. 'Я верю в тебя'. 'Ты пришёл сюда не ради спорта и достиг, чего хотел'. Действительно, достиг. Я не всемогущ, новую тактику боя придётся разрабатывать самому, с нуля, что не очень эффективно, сложно и долго, но это победа. Корпус помог мне в достижении цели, превратил меня в зверёныша и раскачал спящие врожденные способности, но я ничем не обязан ему. Я был нужен им для эксперимента, они не скрывали этого и дали право выбора — участвовать или не участвовать. Карьера и пресс или топтание на месте, но свобода.
Подсознательно я понял, что решение это принято уже давно, и Катарина, забирая меня от дома хефе, знала его. Мудрая сучка! Лишь я сам делал себе мозги, не решаясь сделать то, что следовало с самого начала.
Из груди моей раздался вымученный вздох. Нельзя и быть свободным, быть человеком, и получить власть над чем-то, прыгнув в дамки. Всегда нужно чем-то жертвовать. Человек лишь выбирает, чем именно. Выбор — объективный закон мироздания. И я выбираю свободу.
В момент, когда я, наконец, принял долгожданное решение, которое откладывал много дней, моё внимание привлекла фифа лет двадцати — двадцати двух, идущая навстречу. Обычная такая, невысокая, смазливенькая даже, минимум косметики на лице. Я бы зажёг с такой не задумываясь. Она во все глаза смотрела на меня и улыбалась, выделяясь этим из множества других идущих мимо фиф. Улыбалась как-то покровительственно, будто давно знает меня и в её памяти я совершил какую-то невинную глупость. Мне эта улыбка не понравилась.
Я напряг память, пытаясь вспомнить, где её видел. Память не отзывалась, глухо молчала. Плохо. Какой-нибудь клуб? Девчонки-танцы-шманцы, алкоголь и секс в туалете? Наверняка что-то типа того, но незадача, я НЕ ПОМНЮ её, хотя не надираюсь до поросячьего визга, как некоторые — завет тренера.
Мы поравнялись. Ухмылочка на её лице буквально лучилась иронией. Она знала меня, сто процентов, и это напрягало.
Прошла мимо. Я мысленно вздохнул с облегчением — не люблю такие скользкие моменты. Хорошо ещё, не заговорила, вот позор был бы! И только собрался идти дальше, возвращаясь к прерванным мыслям, как был окликнут:
— Сеньор!
Обернулся, правой рукой убавляя на браслете громкость — виртуальный навигатор я так и не ношу. Окликнувший оказался парнем лет двадцати пяти или чуть больше, восточной наружности, но не классической. Неправильно-восточной. Его 'сеньор' было произнесено с таким жутким акцентом, что мой преподаватель испанского даже в богом забытой старой школе повесился бы от горя, услышь его.
— Вы не подскажете, где здесь магазин со снарягой? — продолжил он.
Я задумался, оценивая парня, и сделал сразу несколько выводов.
Во-первых, этот тип опасен. Тигриная стойка, тигриный взгляд — натуральный хищник. Скорее всего, заблудившийся в недрах фешенебельного района урка с окраины, но достаточно учтивый, чтобы строить из себя приличного человека.
Во-вторых, он русский. Скорее всего выходец из Средней Азии, Узбекистана там, или еще какой-нибудь территории с ограниченными правами гражданства. Точнее, смесь, полукровка, оттого и странная внешность.
Последнюю мысль я озвучил вслух на языке бывшей метрополии предков матери:
— Русский?
Этот вопрос отчего-то выбил его из колеи.
— Да. Как ты догадался?
А русский его был великолепен — классический говор оккупированного сектора.
— Акцент. У тебя плохой испанский.
Чувство напряжения не покидало. Несмотря на мимолётную растерянность, парень быстро пришёл в себя, передо мною всё также стоял готовый к прыжку хищник. Что-то с ним не так, с этим уркой, надо держать ухо востро.
А, ну его! Теперь, после сегодняшней тренировки, я не боялся ничего, и особенно одиноких урок с окраины. Даже вооружённых — как-то слишком неестественно сидела на нём спортивная куртка. Я немного расслабился, оставаясь в режиме ожидания маловероятного, но удара. Парень, словно заметив это, расслабился тоже.
— У нас недолюбливают испанский. — Он натужно засмеялся. — Все вокруг только на русском говорят, даже в школах. Где ж его выучить?
'Нет, всё-таки не гопник. Может, и бандюк, но сейчас здесь не поэтому, не стоит из-за него нервничать', — успокоил я сам себя. 'Недолюбливают испанский'. Фраза зацепила. Да, это логично, для людей, каждый день видящих напоминание того, что их предки проиграли войну, 'недолюбливать' язык оккупантов. И то, что на родном языке им позволяют говорить 'с барского плеча', 'одаривая' этим правом, не добавляет испанскому и португальскому симпатии. Это я, выросший в огромном латинском муравейнике под названием 'Альфа', с детства привык к испанскому и воспринимаю его как родной, в отличие от языка матери, которому она учила меня как второму, не основному.
— Бывает! — Я невесело усмехнулся. — А сам откуда?
— Мирный, — ответил собеседник. — А ты?
Мне на какой-то миг стало неловко. Я всю жизнь мысленно причислял себя к национальному меньшинству, противопоставлял себя латиноязычному окружению, а теперь вдруг понял, что это всего лишь подростковые понты. Никакой я не русский, тем более, половина от единственной известной мне генеалогической линии вообще принадлежит полякам. Он, наполовину азиат, в гораздо большей степени русский, чем я. Я — латинос, и с этим давно пора смириться.
Тяжело вздохнув, неохотно выдавил:
— Местный я. Здесь родился. Но мать из-под Самары.
— Понятно, — закивал собеседник.
Тут, наконец, нервы дошли до критической точки, я почувствовал, как руки начали мелко дрожать. Тяжёлый день, много всяких событий, неудивительно, а теперь это. После всего случившегося национальная тема и тема детских разочарований стала соломинкой, переламывающей спину верблюду. Нужно было срочно успокоиться и прийти в себя, а с недавнего времени я знал один радикальный способ, как это сделать.
— Угостишь сигареткой? — попросил я, вспоминая, что перед тем, как заговорить, парень выбросил окурок в урну.
— Конечно. — Тот кивнул и с энтузиазмом протянул почти полную пачку.
Я вытащил одну сигарету, мысленно поругав себя — спортсмен, блин, и прикурил от 'переданной на хранение' зажигалки, которую теперь всегда таскал с собой.
— А тебе какая снаряга нужна? — вспомнил я его первоначальный вопрос. Далековато мы от темы отошли. — Тут их много, магазинов. Самых разных.
— Да с пацанами решили в Тараску слетать, по вершинам полазить, — усмехнулся мой собеседник.
— Тараска... — Я тоже усмехнулся, вспоминая одну из венерианских туристических Мекк, прозванную во всем мире 'альпинистским адом'. Сьерра-ла-Тараска. — Губа не дура!
— А чего мелочиться? — оскалился парень. — Если горы, то самые сложные!
'Пить — так пить, спать — так с королевой', — вспомнилась мне цитата из проштудированного в детстве сборника. В общем, он прав, только так и надо, но вот его рожа не напоминала мне альпиниста, хоть убейте. И даже просто спортсмена, любого профиля. Это именно бандюк. Тогда как альпинисты все — фанатики экстремального СПОРТА, которых легко отличить в толпе от обычных людей.
