Не хотел он видеть Алариха — какое-то неясное чувство возникало при одной мысли о том, чтобы встретиться с погибшим и странно живым в то же время герцогом Вероньярским. Что сказать, когда он спросит про то, что было после его смерти. Как объяснить все сложности и переплетения Судьбы? А, может, он не узнает своего бывшего друга в чужом облике? Нет, лучше не затрагивать эти вещи.
Наверно, Сумрак знает желания входящего в него — входная дверь замка была приотворена, как будто приглашала гостя. С трепещущим сердцем вошёл он в тихий чертог, где проводила своё время Гранитэль. Лён не сомневался: она сама избрала это место и привела сюда Алариха, чтобы тени Сумрака дали ему иллюзию жизни. Аларих не спасён от смерти — он всё так же мёртв, как мертвы мама и Семёнов, Марианна и Сергей. Какая-то тайна была в этом, и кто, как не Гранитэль, может ответить на неё.
Чудно устроен Сумрак для входящего сюда живого. Идёшь, и каждый шаг неуловимо меняет перед тобой картину, проясняя её и выделяя детали. Вот только что были безжизненные и холодные горы и дышащие холодными туманами ущелья, а дальше всё стало наполняться запахами, красками, звуками — ощущением реальности. Вот горы покрылись густыми еловыми лесами, и заскользил ветер среди вершин. Туманы отступили в низину, открывая вид на шпили и башни, и крепостную стену, обнимающую древние стены, увитые по низу плющом. И высокий мост, ведущий через пропасть. И решетчатые окна.
Он был готов увидеть всё, что угодно, но не это. Замок Вероньяр, владение Алариха, каким Лён помнил его из тех времён, когда был маленьким Гедриксом и нашёл пристанище у друга своего отца. Там, среди этих стен, заменивших ему родной дом, провел он годы до того дня как поступил на службу королю Килмару. Вот в этом доме сейчас живёт со своей супругой его друг?! Вот это призрачное счастье есть то, чего хотела Гранитэль?! Загадочна её душа, и нет ответа тайнам, которые хранит в своей памяти принцесса, многие годы бывшая пленницей эльфийского кристалла.
Лён опустил глаза и увидел на земле ковёр из цветущего вереска, а между пышными, лиловыми волнами отбегала от самых ног узкая тропинка, спускалась с горы и выныривала дальше — среди зарослей боярышника. Всё это сохранила его память — чужую жизнь, прожитую, как своя, до того момента, когда расстался он с Гедриксом и снова стал собой.
Ноги легко понесли его по этой дорожке, слишком хорошо помня её. Как бегали они по этой горке с Аларихом, как стреляли из лука в мишень, прикреплённую к сухому дереву. Он обернулся и посмотрел назад: вот оно, это старое дерево, как будто возникло из небытия по одному его воспоминанию. Вот это было даже страшно, настолько глубоко и отчетливо читал Сумрак его память, выискивая из неё детали, которые он сам уже забыл. И вот подходит он с невольным трепетом в душе к высоким, неприступным воротам, обитым толстыми полосами металла и способным выдержать любую осаду. Одна высокая створка приотворена, как будто ждут здесь гостя и ничего не опасаются. Мирно поднята и толстая решётка.
С волнением ступает Лён на широкий мощёный двор, но пусто там — нет никого, и только шаги гостя слегка отражаются холодным эхом. Открыта и входная дверь. Он входит знакомыми ступенями и видит холл всё с тем же оружием по стенам, гобелены, кабаньи и оленьи головы, рыцарские доспехи и щиты, медвежьи шкуры на полу — всё то же, как будто вернулся тот, умерший мир, рассыпавшийся в прах.
Идёт он знакомой лестницей наверх, где видно в окна далеко раскинувшийся край владений Вероньяра. Мягкий вечер снаружи, и льётся в окна дивный розовато-лиловый свет — последняя минута перед приходом ночи — и всё пронизано в комнате этим прощанием с ушедшим днём, как будто был он в самом деле. Насыщено всё этой теплотой — впитали краски гобелены, прекрасные ковры, барельефные потолки, мягкая, атласной обивки мебель, высокие шкафы с книгами и заваленный бумагами стол красного дерева. Такой комнаты не было в замке Вероньяр, даже будуар госпожи Ассанты, супруги герцога Розебрахера, был гораздо проще. Это комната Гранитэли. И вот она сама за тем письменным столом, откинувшись в высоком кресле, смотрит на него и глаза её улыбаются.
— Я знала, что ты придёшь однажды, — сказала она, как будто не удивилась, увидев его.
— А где Аларих? — волнуясь, задал он вопрос, который волновал его не меньше, чем всё, что он приготовил для Гранитэли.
— Уехал в обход своих владений, — пожав плечами, ответила принцесса. Как будто он сам не мог догадаться, что Сумрак выполнил его настоящее желание, а он не хотел видеть Алариха: уж больно похож Паф на этого рыцаря.
— У тебя ко мне вопросы, — не то спросила, не то утвердила она, выходя из-за стола и направляясь к окну.
Он так и не мог понять, чьими глазами он сейчас смотрит на неё: своими или Гедрикса. Он рад её освобождению из плена и рад тому, что она обрела пристанище в этом тихом месте.
— Догадываюсь, что ты хочешь сейчас знать, — тихо сказала она, подставив своё белое лицо алому свечению заката. — Скажу тебе правду, которую раньше не могла сказать: ты — Румистэль. И ты владеешь временем, как стихией. Но не спрашивай меня о том, что делал ты в будущем — я этого не знаю. Ты должен пройти этот путь. Когда ты завершишь его, мы с Аларихом освободимся из этого заключения в стране грёз и миражей.
Он слушал её и думал: если сейчас закрыть левый глаз рукой и тихо шепнуть "лир-от", то не откроется ли ему печальная правда этого места. Нет, уж лучше не трогать и оставить как есть.
— Скажи, Гранитэль, — промолвил он, стоя позади принцессы и любуясь её стройной белой шеей, — скажи мне правду: что случилось с Дерн-Хорасадом, когда ты открыла Красный Кристалл и выпустила Пафа?
— Что же с ним случилось? — спокойным и ясным голосом спросила она.
Гранитэль не знает, понял он. Она не сделала ничего такого, чтобы навредить городу короля Гедрикса. Не надо ничего говорить, чтобы не разрушать её призрачный покой.
— Разве эта область не открылась после того как я разомкнула два кристалла?
Нет, она не открылась и не могла открыться, потому что причина замыкания была внешней — он сам помог дивоярцам сделать непроницаемой область Дерн-Хорасада.
— Для него не было никакого промежутка между смертью и иллюзией существования здесь, — тихо сказала Гранитэль, показывая рукой вниз — туда, где ехал по тропинке к мосту конный рыцарь.
— Он разбил стену в замке Эйчварианы и вошёл внутрь, где ждала его я, и спас меня от злой волшебницы. Мы вместе счастливо вернулись в его наследный замок. Он забыл о короле Килмаре и о тебе, мой друг, забыл. Он не узнает тебя. Вот что такое Сумрак.
— Ты любишь его, Гранитэль? — спросил он.
— Я виновата перед ним, — ответила она, — и перед целым миром, который мы с тобой убили. Собери осколки, Румистэль, и зажги новое солнце. Тогда душа моя освободится, и я получу новую жизнь. И мама твоя освободится, и Семёнов. И Марианна с Сергеем. И множество других, кто ждёт своего часа в этой обители безвременья.
Герцог Вероньярский спешился и направился ко входу в дом.
— Мне надо уходить, — с чувством тревоги сказал Лён.
— Иди, — согласилась принцесса.
— Как мне выйти?
— Иди как вошёл, он не увидит тебя. Ты для него не существуешь.
Быстрым шагом, звеня подковками на каблуках, шёл герцог Аларих через тихий холл. Навсегда застыло его лицо в вечной молодости, и красота его была всё та же. Так же стремительно развеваются блистательные чёрные кудри, и тот же сумрачно-напряжённый взгляд, как будто он нескончаемо идёт к недосягаемой цели. Как тень, прошёл мимо него Лён, и был не замечен другом. И было чувство, как будто он видел Пафа — это он сейчас прошёл мимо и не захотел увидеть. На миг закружилась голова, и пришло чувство дежавю, принеся с собой тревогу, как будто что-то говорило изнутри: ничего не кончилось.
Он вышел в неизменную вечернюю зарю, миновал пустынный двор и вышел на мост. Перейдя через пропасть, он обернулся.
Замок Вероньяр окутывался клубами холодного тумана и медленно уплывал из виду. Лён посмотрел вперёд: там открылся между скал проход наружу, в Селембрис. Может быть, подумалось ему, весь Сумрак убирается на двух пядях земли, запертых между глухих каменных стен в безлюдных горах в дикой и древней местности Планеты Эльфов. Такое же странное создание, как и сама волшебная страна. Кто знает, может, весь этот мир есть сон разума и обман чувств, а реальность где-то вовне.
— Мне показалось, что я видел призрак, — сказал Аларих, целуя руку Гранитэли. — Он проплыл мимо меня внизу, и меня обдало ознобом. Гедрикс снова снился мне.
— Ты знаешь, любовь моя, он умер, — прошептала Гранитэль, гладя чёрные кудри мужа.
— Да, мне снится как та стеклянная стена в замке Эйчварианы раскалывается, и я вижу массу осколков, пронзающих тело Гедрикса, и ничего не могу поделать. Он спас меня ценой своей жизни.
— Душа его на небесах, — отвечала принцесса.
— Да, он с ангелами, — согласился Аларих, — я верю, что ему прощены его грехи. Но ей я не прощу никогда за то, что она так жестоко всеми нами играла! Пусть эта чёрная душа навеки сгинет в лимбе!
* * *
Доктор Фазиско был доволен: дела у него шли, практика расширялась, пациенты его ценили, и денежки потихонечку прикапливаться стали. Репутация у него была уже такова, что приходили к нему лечиться даже господа из местной знати — что ни говори, столичный всё же город! Он был честен, и за безнадёжных больных не брался — за осмотр таких даже денег не брал. Прямо говорил что к чему, и этим заслужил уважение граждан Ворнсейнора. Мэтра Ручеро поднимали с постели даже ночью, поэтому он не удивился, когда одной апрельской ночью, в его дверь постучали.
— Да-да. Иду! — тут же отозвался он, поскольку никогда не отказывал в приеме.
Уличная тьма была насыщена холодной весенней моросью, и сгорбленный от холода господин, пришедший к лекарю, был закутан в тёмный плащ с капюшоном, тяжёлый от влаги.
— Что у вас? — деловито заговорил Фазиско, помогая посетителю разоблачиться от своих мокрых доспехов, — Зубы болят? Сейчас посмотрим.
— Нет, роды намечаются, — грубовато пошутил гость, сбрасывая капюшон.
— Кто рожать собрался? — невозмутимо осведомился лекарь, видя перед собой высокого, стройного молодого человека, о зубах которого никто бы не подумал, что они нуждаются в каком-то лечении.
— Вы, мой дорогой Лембистор, — язвительно сказал гость.
— О, по такому случаю поставим чайку! — восхитился хозяин дома. — Я вижу, вам не мешало бы согреться. Горячий чай с лимоном как раз то, что вернёт вам прекрасное самочувствие!
— С моим самочувствием всё в порядке, — оборвал гостеприимные речи хозяина гость, — Я по делу.
— Ну что ж, — скучающим голосом отозвался Лембистор. — Понимаю, у вас какие-то проблемы, и никто опять без меня обойтись не может.
— Боюсь, ты прав, — небрежно обронил дивоярец, заглядывая в освещённую приемную и проверяя, нет ли там кого, кому не следует слышать разговор двух старых неприятелей. А ожидать хорошего, судя по настроению дивоярца, не следовало.
В уютной приемной комнате Фазиско было тепло и светло, и собеседники уселись в удобные кресла. Для этой мирной обстановки не хватало скромного угощения и обязательного при встрече старого знакомого чая или ещё чего. Но дивоярец отказался от угощения.
— Итак, я понял, ты что-то там нарыл? Какой-то новый компромат на меня? — прищурившись, спросил Лембистор, видя, что гость что-то молчит и думает о своем.
— Ты прав, — совершенно серьёзно отозвался Лён, — даже не знаю, с чего начать.
— С самого простого, — с улыбочкой наклонил свою плешивую головку доктор.
— Прекрасно, — согласился дивоярец, — Скажи: кто такой Лавар Ксиндара?
— Ну-уу... — сделал Фазиско губы дудочкой, нисколько не удивляясь вопросу, — Я говорил однажды, этого типа я встретил довольно давно в своих скитаниях по земле Селембрис.
— И ещё ты говорил, что Ксиндара кончил плохо оттого, что слишком любил якшаться с дивоярцами, — насмешливо продолжил Лён.
Лембистор озабоченно почесал свою младенческую макушку.
— Так что же случилось с Ксиндарой? — продолжал допытываться дивоярец. — Он куда-то провалился?
— Да вроде того, — пробормотал доктор.
— И куда же?
— Я думал, он сгорел, — уставил на Лёна свои наивно-честные глаза Лембистор.
— Я тоже думал, — согласился Лён, — но бедняга угодил в один из огненных миров, конкретно — Унгалинг, а там ему попался один такой дракон, который согласился отдать Ксиндаре свое тело — так получился Лембистор.
Дивоярец испытывающе посмотрел на собеседника, и в его глазах не было улыбки.
— Я вспоминал Ксиндару, — глухо продолжил он, — Все два года после возвращения из Дерн-Хорасада я вспоминал его. Он был моим другом, и я думал, что он погиб.
— Я сожалею, — проронил Лембистор.
— Ты сожалеешь?! Ты, лживая тварь, ты сожалеешь?! — взорвался дивоярец. — Ты и есть Ксиндара! Тебя я оплакивал два года и не мог ни с кем поделиться своей болью! Я считал себя виновным в твоей гибели. И вот ты — Лембистор! — ты и есть Лавар Ксиндара! Как ты морочил меня, тварь! И ты ещё имел наглость сказать мне, что это Лавар Ксиндара рассказал тебе о Дерн-Хорасаде! Отвечай, скотина!!
Лембистор прикрыл глаза рукой и некоторое время так сидел. Потом неловко обмахнул пальцами лицо, как будто пытался сбросить невидимую паутину. Потом поднял глаза на кипящего гневом дивоярца, и во взгляде его не было смеха, но не было и страха.
— Да, Лавар Ксиндара это я, — глухо проронил он, — Да, я тогда считал тебя своим другом. Да, я помню всё это. И я молчал об этом. А кто бы мне поверил? Ты бы поверил? А знаешь, почему я сказал тебе тогда, в тот день, когда мы стояли перед входом в зону наваждения, куда ускакал Долбер, про огненный и страшный мир Унгалинг и про дракона, который дал мне свое тело? Знаешь?
Лембистор жёстко засмеялся.
— Потому что я знал, что ты однажды попадёшь туда! Я знал, что ты попадёшь в Дерн-Хорасад, что ты побываешь в Унгалинге, и что с вами — тобой и твоим странным другом — будет огненный дракон, который и стал впоследствии Лембистором. Ты дал мне это имя, Лён. Для тебя это будущее, а для меня уже прошлое.
Да, тот человек, которого он помнил, как Ксиндару, более не существует. Он прошёл слишком много испытаний и изменений, чтобы остаться прежним. Есть память, но личность уже совсем иная. Сколько лет он отбыл в огненном аду, где должен был погибнуть, если бы не магия защиты, которую в последний момент кинул ему Лён. Да, теперь понятно: тот несчастный, почти утративший дар речи и разум человек в пещере — он слышал разговор Лёна с Финистом, и тот называл своего спутника Румистэлем. Это страшное для Ксиндары имя, имя его врага. Вот почему этот несчастный, прошедший столько мытарств человек закричал, когда его старый враг вошёл в его убежище. А они-то думали, что бедняга настолько одичал от страданий и одиночества, что лишился рассудка.
На миг Лёну стало до боли жалко Лембистора, ведь это тот, кто по его милости прошёл такой ужасный путь. Тот, кто должен был давно сгинуть в далёком прошлом, а его перебросило через время и покидало по мирам. Как же он живуч, этот старый пройдоха.
