— Есть! — браво мотнула угольно-чёрной гривой волос Александра. — Две недели назад из колонии строгого режима освободился злостный рецидивист Прохоров С.А., прописанный по улице Белградской. Уголовное погоняло — "Лысак". Это была его пятая ходка. Осуждался данный индивидуум — за свою долгую криминальную жизнь — по целому "букету" статей Уголовного Кодекса РФ. Там и двойное убийство, и групповое изнасилование, и растление малолетних.... Короче говоря, мои ребята заглянули — в плановом порядке — к Лысаку в гости и доходчиво объяснили, что в Купчино его присутствие крайне нежелательно. Возможны серьёзные эксцессы. Фигурант оказался на удивление понятливым и, оперативно выписавшись из питерской квартиры, спешно отбыл в Иркутскую область, где сорок восемь лет назад и изволил родиться.
— Неплохо, конечно, — задумчиво почесал в затылке генерал. — В том плане, что сработано оперативно. Спора нет. Только, красотка хитрющая, ребята из иркутского Дозора тебе за это "спасибо" не скажут. Спихнула, что называется, собственную головную боль на головы других.
— Всё, шеф, было сделано в полном соответствии с вашими мудрыми инструкциями.
— Не понял...
— Ну, как же. Цитирую последний судьбоносный тезис Начальника Питерского ГУВД, мол: — "Где родился, там и пригодился...".
— Уела, декадентка памятливая. Пусть будет по-твоему.... Есть ещё новости?
— Три часа назад цыганский барон — "Митря", контролирующий часть местного рынка героина, попал под маневровый локомотив. Пьян, наверное, был. Присел отдохнуть прямо на железнодорожные рельсы. Ну, оно и того. Размазало. Несчастный случай, как ни крути.
— Это где произошло? Возле железнодорожной станции Купчино?
— Обижаете, начальник, — лучезарно улыбнулась Сашенция. — Под посёлком Вырица, на окраине которого означенный Митря и проживал — в трёхэтажном кирпичном коттедже, как по его высокой должности и полагается. То есть, полагалось. Надеюсь, что со стороны областных "дозорных" претензий не будет. Наоборот, обрадуются...
— Ну-ну, тебе виднее. Взрослая уже дама. Даже замужняя.... Давай, майор, перейдём к твоим делишкам. Ставлю в известность, что завтра утром отрезанную голову неопознанного гражданина у районных экспертов изымут. Интересуешься, мол, кто?
— Вообще-то, да. Интересуюсь.
— Я "фээсбэшников", пользуясь старинными связями и знакомствами, подключил к процессу.... Вы, голубки влюблённые, смотрите телевизионный сериал — "След", транслируемый в вечернее время по "Пятому" каналу? Очень поучительная и грамотная киношка. Для людей причастных к сыску, я имею в виду. Так как, смотрите?
— Редко очень, — смущённо переглянувшись с женой, пробубнил Пашка. — Что называется, от случая к случаю...
— Типа — в редких перерывах между жарким супружеским сексом? — радостно хихикнул генерал-лейтенант. — А чего это, родные, вы засмущались? Медовый месяц — дело святое.... Итак. В сериале "След" рассказывается о некой Федеральной Экспертной Службе. Там следователи, оперативники и эксперты, оснащённые — по самое не могу — современными хитрыми и навороченными приборами, успешно расследуют изощрённые преступления. Одна часовая серия — одно раскрытое преступление. Фантастика, одним слово. В том смысле, что и Службы такой не существует в природе, да и сверхударные темпы раскрытия — вымысел чистой воды. Но, как известно, дыма без огня не бывает.... Короче говоря, при российской ФСБ реально существуют многопрофильные экспертные лаборатории, оснащённые — чёрт знает чем. То бишь, ни на грамм не хуже, чем аналогичные лаборатории при хвалёном ЦРУ. Или, к примеру, при непогрешимой СИС.... Значится так. "Фээсбэшные" умники поместят отрезанную мужскую голову в специальную камеру. Многократно сфоткают со всех ракурсов. Просканируют — со всех сторон — хитрющими лучами. Потом все эти сведения поступят в мощный компьютер, и соответствующая компьютерная программа "нарисует" прижизненный портрет покойного. И в фас, и в профиль. Далее с полученным портретом поработает следующая компьютерная программа, в которую заложены всевозможные "фотографические" Базы. Шанс на успех, как меня заверили, достаточно высок. Было бы, конечно, надёжней, если неизвестный душегуб подбросил бы — вместе с головой — и руку покойного. Тогда бы "пробили" и по отпечаткам пальцев.... А ты, майор, чем порадуешь?
— Подростки, встретившиеся с Тощим бастардом в тот вечер — в трёхстах пятидесяти метрах от перекрёстка Димитрова и Бухарестской — утверждают, что в руках у подполковника находился объёмный полиэтиленовый пакет.
— Эге. Намекаешь, что это Назаров собственноручно подбросил отрезанную голову к строительному вагончику? Мол, он и является подлым злодеем-душегубом? То бишь, одним из членов искомой банды злоумышленников?
— Почему бы и нет? — пожал плечами Сомов. — Вполне жизненная, на мой взгляд, версия.
— Ну-ну.... Знать, будешь просить санкцию на комплексную "прослушку" Тощего бастарда?
— Буду. Вернее, уже прошу.
— Какие вопросы? Бери лист бумаги и пиши — на моё имя — официальный рапорт. Мол, так и так: — "Подозреваю подполковника Назарова Г.П. в том-то и том-то...". Далее — по установленной форме. Действуй.
Пашка отправился в комнату — строчить рапорт. А Трофим Иванович извлёк из нагрудного кармана генеральского кителя ярко-зелёный мобильник и, подслеповато потыкав корявым указательным пальцем в крохотные кнопки, поднёс телефон к морщинистому уху.
— Слушаю, господин генерал, — секунд через пять-шесть оповестила трубка.
— Как дела, Глеб Петрович? — приторно-медовым голосом поинтересовался Тургаев. — Гуляешь? Типа — дышишь свежим купчинским воздухом и придаёшься воспоминаниям? Ну-ну, дело, однозначно, полезное.... Я чего звоню-то. Завтрашнее совещание отменяется.... Нет, ничего не случилось. Просто засиделся немного с товарищами по оружию. Так что, пообщаемся послезавтра. Катенька известит — о времени и месте.... И тебе, подполковник, всего наилучшего.
В кухню — с листом бумаги и шариковой ручкой в руках — вернулся Сомов.
— Давай сюда рапорт, подмахну, — велел генерал. — А ты, майор, столбом-то не стой. Фужеры-то наполняй, наполняй.... Сашенька, душа моя, а гитара-то у вас есть?
— Обижаете, начальник.
— Тащи. Что-то меня на песенки потянуло...
Поздняя весенняя ночь. Неожиданно потеплело. С крыш срывалась звонкая капель. Под ногами журчали бодрые ручейки.
Подполковник Назаров размеренно шагал по ночным купчинским улицам и, не обращая никакого внимания на капель и ручьи, вспоминал, вспоминал, вспоминал...
Глава двенадцатая
Чукотские воспоминания. Единственная...
От пятнадцатой буровой дорога круто уходила в буро-сиреневые сопки, солнышко припекало по-взрослому, пот лил ручьями. Мокрый, как последняя полевая мышь, он, всё же, взобрался на перевал и надолго застыл, поражённый открывшейся взгляду красотой.
Внизу, как на ладони, лежала широкая долина Паляваама. Река текла десятками отдельных проток-рукавов. Эти рукава причудливо пересекались, то сливаясь в несколько широких, то опять разделяясь на десятки узких. Были видны многочисленные острова, старицы, пороги и водопады...
Насмотревшись вдоволь на природные красоты, Глеб заметил, что стоит в десяти-двенадцати метрах от неуклюжего сборно-щитового домика. Из-за покатой крыши высовывался чёрный деревянный крест церкви. Рядом с домом располагались три большие застеклённые теплицы. Из крайней выбрался молодой русобородый мужик — в чёрной опрятной рясе и кирзовых сапогах, безбожно заляпанных грязью.
— Здравствуйте, отец Порфирий! — широко улыбнулся Назаров.
— И тебе здравствовать, отрок проходящий, — добросердечно откликнулся монах (поп, батюшка, инок — кто их разберёт?). — На рыбалку, смотрю, намылился? Бог тебе в помощь! Рыбки наловишь — заходи на обратном пути. Ты меня рыбкой угостишь, а я тебя — дыней настоящей, — батюшка с гордостью кивнул на теплицы.
Неожиданно пошёл мелкий и нудный дождик. Над долиной Паляваама ещё ярко светило солнце, а над противоположной стороной перевала, откуда пришёл Глеб, зависли серые скучные тучи.
— Если что, у меня в кельи можешь переждать дождь, — радушно предложил отец Порфирий. — Торопишься? Тогда, мой тебе совет: сворачивай налево, там, на Палявааме, стоит неплохая избушка. В ней и перебедуешь непогоду.... Кто это тебе наплёл про "тёмное место"? Врут всё, пренебреги. Обычное там место, просто людишки гнусные взяли моду — наведываться туда. Но сейчас для них ещё не сезон, — непонятно объяснил батюшка. — Они, ироды непочтительные, только по ранней весне, да ещё по зрелой осени безобразят. А сейчас и нет там никого. Так что, ступай со спокойным сердцем...
"Не соврал Шурик", — невольно отметил про себя Назаров. — "Глаза-то у батюшки — как у больной собаки: тоскливые и безразличные, пустые какие-то...".
Попрощавшись с отцом Порфирием и накинув на плечи брезентовую плащ-палатку, он — по левой отворотке — принялся торопливо спускаться с перевала.
Через три с половиной часа впереди показалось неказистое строение, возведённое на высоком речном берегу, встречный ветерок принёс неприятный запах. Изба приближалась, гнилостный запах неуклонно усиливался, постепенно превращаясь в нестерпимую вонь.
Вокруг избушки — в радиусе пятидесяти-семидесяти метров — каменистая земля была щедро покрыта останками битой птицы: уток, гусей, казарок и лебедей.
"Видимо, по недавней весне, во время прилёта в эти края птичьих стай, кто-то здесь, паля из ружей, веселился от души", — подумал Глеб, старательно прикрывая нос рукавом штормовки. — "И столько, гады, набили птицы, что и местное прожорливое зверьё все съесть не смогло. Но растащили медведи, песцы и лемминги птичьи части по всей округе. Везде валяются полусгнившие крылья, головы и лапы.... Прав был батюшка Порфирий — относительно "гнусных людишек". Видимо, хмельная партийно-начальственная элита развлекалась прошедшей весной на берегах Паляваама, не иначе. Простые люди не приучены — так гадить...".
Но выбора не было, дождик припустил нешуточный. Пришлось Назарову заняться уборкой прилегающей территории, благо у дверей избушки обнаружилась крепкая совковая лопата. Уже в густых фиолетовых сумерках он закончил возведение птичьего могильника — метрах в ста двадцати от избы.
Ещё повезло, что в сенях был сложен приличный запас сухих дров. Глеб оперативно раскочегарил крохотную железную печурка, поужинал хлебом с сосисочным фаршем и запил трапезу крепким чаем, слегка разбавленным чукотской ханкой.
"Всё совсем и неплохо!", — решил он и заснул сном праведника, вполне довольный жизнью и собой.
Утро выдалось солнечным и тёплым, грязно-серые тучи за ночь ушли в сторону моря. Глеб весь день старательно рыбачил, прыгая по камням, и упорно блуждал среди многочисленных рукавов Паляваама, перемещаясь — предварительно закатав болотные сапоги — от одного крохотного островка к другому.
К вечеру он поймал пять неплохих хариусов — примерно по килограмму каждый. Из двух рыбин Назаров сварил полноценную уху, а оставшихся хариусов сложил в ледник — под домиком обнаружился вкопанный в вечную мерзлоту ржавый железный ящик, на одну треть заполненный голубоватым льдом.
Стемнело, Глеб зажёг свечной огарок, обнаруженный в избе. Сидел возле раскалённой печи — голый по пояс — и с аппетитом хлебал наваристую уху. Неожиданно в дверь постучали — громко, нагло и уверенно.
— Глухомань, тоже мне, называется. Никакого тебе покоя..., — ворчливо пробормотал он себе под нос и ответил в полный голос: — Не заперто, входите!
Распахнулась дверь, и в избу вошли два несуетливых мужика: одеты по-походному, за плечами — внушительные рюкзаки, лица коричневые от загара и качественно продублённые чукотскими северными ветрами. Серьёзные пассажиры, одним словом...
— Здорово, хозяин! — отметились мужики. — Рыба-то есть? Угощай тогда путников уставших. А у нас спирт имеется с собой. Вот, и устроится пикник на речном берегу...
Вежливо поздоровавшись, Назаров достал из ледника рыбу и принялся, молча, готовить свежую ушицу. Мужики исподволь присматривались к нему, но с расспросами не лезли. Очевидно, в их головах складывалась следующая логическая цепочка: — "Парнишка совсем ещё молодой, но брит налысо, руки все битые-перебитые, на голом торсе наблюдаются многочисленные синяки и ссадины (а вы на "Центральном" полтора месяца повкалывайте по-чёрному!), молчит угрюмо, но без видимого страха.... Нет, непрост парнишка. Ох, непрост!".
Глеб и пришлые мужики отведали ухи, выпили спирта, слегка разведённого речной водой. И тут, вроде, всё прошло нормально — Назаров не поперхнулся ни разу.
— А что же ты, хозяин радушный, не поинтересуешься, мол: — "Кто такие? Откуда? Зачем? Куда?" — спросил один из гостей, слегка осоловевший от выпитого.
— Так это, господа проходящие, дело совсем не моё, — скромно, как и учили в своё время, ответил Глеб. — Да и молод я ещё — вопросы такие задавать. Но, если настаиваете, то спрошу.... А кто вы, уважаемые? Где мазу держите? По какой нужде очаги родимые покинули? Может, помощь нужна какая?
Мужики, понимающе переглянувшись, скупо улыбнулись и вежливо поблагодарили:
— За помощь предложенную — спасибо. Но, как говорится, справимся сами.... А, мол, кто мы такие? Да так, гуляем здесь, никуда особо не торопясь, присматриваемся к местам красивым, морошку тундровую собираем.... Сам-то, из каких будешь?
— Получается, что и я — типа на променад вышел. Тесно стало в хоромах дядиных. Решил, вот, свежим воздухом подышать. Так, самую малость...
Второй тип заинтересовался единственной татуировкой "хозяина" — это Вырвиглаз, во время "выходной" трёхдневки, наколол Назарову на левом плече профиль Че Гевары.
Назаров рассказал мужикам про Че — про то, как штурмовал полицейские казармы, как выпускал из тюрем заключённых. Про то, как за ним сатрапы по всему миру охотились, и про смерть его героическую.
Мужики слушали очень внимательно, время от времени восхищённо цокая языками и изредка задавая уточняющие вопросы.
В конце разговора Глеб предложил:
— Давайте, путники, я вам песенку сбацаю? Нет гитары? Ничего, буду отбивать ритм на пустой кастрюле...
Его звали — Че,
Много лет назад.
Не такой, как все.
Просто — Солдат.
Отставь бокал — пустой.
Ответь на мой — вопрос.
Не торопись, постой.
Я говорю — всерьёз.
Когда же он — вернётся?
Из тех небесных странствий?
И снова — улыбнётся,
Надежду нам даря?
И мы пойдём в атаку,
И сгинут — самозванцы,
И алыми тюльпанами
Покроется — Земля...
За окошком — свет.
На пороге — день.
Грусти больше — нет.
На душе — капель.
Поутру лишь — снег.
На небе — заря.
Серебристый — смех,
Было всё — не зря.
Когда же он — вернётся?
Из тех небесных странствий?
И снова — улыбнётся,
Надежду нам даря?
И мы пойдём в атаку,
И сгинут — самозванцы,
И алыми тюльпанами
Покроется — Земля.....
В отблеске — свечей,
Пусть приходит — ночь.
