Хичирхэг! Мєхєл багатур! — Кричали монголы Коловрату. Но видя неудачу очередного соратника, монголы упорно лезли под его смертоносный меч. Ефпатин и располовинил врагов больше всех.
Из-за стены появились Горин и дед Матвей, и подошли к нам. Коловрат отложил клинок и посмотрел на Кубина. Тот потоптался, намереваясь присесть на корточки, потом плюнул и сел на труп степняка, подложив под себя щит. Демьян сел рядом с Борисом. Ефпатин поелозил лезвием меча, счищая остатки крови и спросил:
— Матвей Власович, как думаешь, чего Батый так в нас вцепился? Ведь поганые до Коломны верст двадцать не дошли, а там их русская рать дожидается. Разумней бы было на нас один тумен оставить, а самим дальше идти.
— Али забыл, что мы тебе говорили? А кто Хостоврула разделил пополам? Знают они всё о нас. Кто, что и сколько. И, похоже, давно охотились за дружиной. А то, что сам Батый тут, то, мыслю, с тебя за смерть своего любимчика хочет спросить. Упертый он, сам знаешь. Не слушает своих советчиков.
— Хочет спросить? — Хмыкнул Ефпатин. — Сам пусть придёт и спросит, а я отвечу.
И покачал мечом. Дед Матвей вздохнул.
— Оно, конечно, хорошо было бы. Да только не придёт он сам, кого попроще пошлет. — Кубин помолчал, потом снял с наручи стреляющую ручку, сказав мне:
— Патроны кончились. — Потом вздохнул тяжело и оглядел нас.
— Мы тут с Демьяном по округе походили.... В общем, есть две новости и обе плохие.
В тишине прозвучал только вздох Ефпатия. Кубин обвел нас взглядом и тихо проговорил:
— Нас осталось около трехсот человек, не считая тринадцати обозных. Они тоже повоевали. Из твоей дружины, Александрыч, всего шестьдесят девять воев осталось.
Коловрат вздохнул тяжелее.
— Из нашей дружины погибли Садов и половина его сотни. — Дед Матвей глянул на Илью и ещё тише добавил:
— Погиб Макар Степанович и вся его сотня. Половина сотни Велесова, треть сотни Бравого. Новиков погибло двадцать пять.
Заболело в груди.
— Бравый сказал, что обоз к монголам подошел. Они там суетятся и что-то затевают. Это вторая новость. Иван Пантелеевич сам за погаными смотрит, известит как что прояснится. Не пороки ли там притащили?
Илья вдруг что-то прохрипел и стал заваливаться на меня. Повернулся и перехватил его, придерживая. Рука попала во что-то липкое. Кровь!
— Демьян, помоги!
Мы подняли Лисина и потащили за стену.
— Где обозный старшина? Кликните кто-нибудь Суромяка.
— Нет его, Володимир Иванович. — Ответил хмурый Велесов. — Он погиб.
У самого леса плотным кольцом стояли сани полные раненых. Найдя место в одних из саней, мы уложили Илью на сено, и я осмотрел его раны, их много, но все неглубокие. Понятно, что крови много потерял. Рядом засуетились обозники, готовя мох и бинты.
— Боярин! — Из-за стены выскочил ратник и подбежал к нам. — Поганые пороки собирают.
— Помоги ему. Раны перевяжи. — Сказал я одному из мужиков, и побежал обратно. У второй стены, которая после последнего боя стала передовой, собрались все ратники и смотрели на лагерь монгол.
Перед холмом, примерно в ста пятидесяти саженях от нас, суетились серые фигурки вокруг четырёх конструкций. Пороки, то есть метательные машины. Черт, они просто закидают нас валунами, а потом сомнут.
— Демьян, беги к обозу. Пусть тащат сюда наши спецстрелы и нефть.
Горин убежал, а от монгольского лагеря отделился всадник и поскакал к нам. Он влетел на холм и, гарцуя среди трупов, проорал:
— Урусуты, что вы хотите?
— Умереть! — Громкий крик Коловрата и всех ратников вспугнул коня монгола. Тот развернулся и ускакал прочь.
* * *
— Парни. — На лицах новиков задор, но в глазах бесконечная усталость. У многих раны, и кровь окрасила их латы, но пришли все до единого. Даже Илья, пришедший в себя, явился несмотря на то, что его качало как тростник на ветру. Я оглядел парней и показал за щиты:
— Вон там стоят пороки и сейчас они угрожают только нам. Но что есть мы? Мы вои. А через несколько дней они будут кидать камни в города, где женщины и маленькие дети. Знаю далеко и трудно. Но надо.
— Да что, Володимир Иванович, разве мы не понимаем? — Треш слабо улыбнулся и пихнул Павла Савельева. Тот кивнул:
— Добросим стрелу, не зря столько времени тренировались.
Ден-н-н! Высунувшись за щит, увидел, что один порок метнул снаряд. Он перелетел холм и с треском вломился в лес. Только странный снаряд, цвет какой-то светлый, не каменный.
Ден-н-н! Второй снаряд зарылся в снег перед холмом, подняв его в разные стороны.
Ден-н-н! Ден-н-н! Один пролетел над нами и упал примерно там же где и первый, а второй ударил в крайнюю бревенчатую стену и взорвался мелкими осколками. Сама стена разлетелась по бревнышкам.
Мать ети! Льдом швыряются! Камни для городов берегут? Ну да, чего на нас булыжники тратить? Лед наши стены разобьёт, а его зимой вдоволь на реках. Пора камнеметы уничтожать, а то скоро пристреляются.
— Так парни, приготовились.
Каждый из новиков взял по стреле-снаряду, только что наполненных горючей смесью. Стрелять надо сразу, поскольку она очень быстро просачивалась сквозь бересту.
— Цель — пороки. Ориентир два крайних. Приготовились, — я отошел в сторону и приготовил свою стрелу с пропитанной нефтью паклей, — бей!
Пятьдесят с лишним стрел полетело в сторону метательных машин. А ведь точно стрелы летят! Зря я сомневался. Почти все стрелы разбились о деревянные конструкции метателей. Некоторые упали между ними. Пора кидать огонь, а то орудийная прислуга и степняки вокруг засуетились. В силу того, что контейнеры с нефтью при выстреле могут разрушиться, новики стреляли без фитилей. Следом за новиками, обмотанными горящей паклей стрелами, выстрелили мы. Я, Демьян, Треш стреляли из луков, дед Матвей из арбалета, для которого такое расстояние не было предельным. Четыре стрелы, оставляя черный след, взмыли вверх и полетели к порокам, но крайняя из них, выпущенная Кубиным, вдруг перестала дымить. Наши стрелы, в отличие от зажигательных, упали точно. Три огненных столба взмыли вверх, а через мгновение вспыхнул ещё один. Пламя от соседнего, по расплесканной вокруг нефти, перекинулось на четвертый, и дед Матвей опустил арбалет с ещё одной зажигательной стрелой.
До нас долетел треск пожара и яростный рёв степняков. Вокруг пылающих метательных машин суетились люди, пытаясь потушить пожар. Бесполезно. Нашу смесь, в которую добавили все, что может гореть, даже самогон, потушить невозможно. Проверено. Если только все монголы разденутся и плотно закидают пороки своей одеждой.
Коловрат, глядя на огонь, усмехнулся:
— Вот и нет у поганых пороков.
— Что, совсем никаких? Ты уверен?
— А вот и ответ. — Бояре вскинули щиты и по ним, градом, застучали стрелы.
Ефпатий глянул на меня:
— Пороков больше нет? — И захохотал. Я смотрел на него, улыбаясь, и думал — ведь он должен был от камня, брошенного пороком погибнуть. Неужели историю изменили, или в легенде что-то напутано? Мы шагнули вплотную к стене, так как стрелы стали сыпаться гуще. Коловрат смеялся, посмеивались бояре.
Бабах!
Это что ещё?
Вдруг, дальняя стена из брёвен разлетелась щепой.
Бабах!
Что-то ухнуло рядом и нас обильно присыпало снегом.
— Никак пушки? — Вскочил Ефпатин.
Я подбежал к углу и выглянул за стену, с другой стороны высунулся дед Матвей и Коловрат. У самого подножья холма, чуть в стороне от догорающих пороков суетилась кучка людей. К одной фигуре несли какие-то трубы, потом вспыхнуло пламя, и край бревенчатой стены разлетелся в стороны. Вот и пушки, а с ними и китайские спецы. Кто бы поверил? Только странно — после выстрела, трубу оттаскивали в сторону и ставили другую. Одноразовые пушки? А наводчик тоже один? Лук в руку, наложил стрелу. Наводчик — штучный товар. Вот он, на кончике стрелы, в меня целит. Тонко пропела тетива, а сердце отстучало три раза, как я увидел, что китаец отлетел со стрелой в глазу. Но пушка все равно выстрелила. Успел огонь поднести, поганец!
Бабах!
Стена, за которой стояли мы, вспучилась брёвнами.
Удар, и темнота.
19.
Моя душа теперь пуста,
Я мёртв, рождённый семь веков назад.
Моя душа теперь пуста,
Одна лишь боль и в сердце ад.
Я мёртв с тех пор, как видел смерть.
Мой разум холоден, остыл.
Я мёртв с тех пор, как видел смерть.
Своё я имя позабыл.
Берсеркер имя не моё,
И страшен мой оскал лица.
Берсеркер имя не моё,
Нет имени у мертвеца.
Иду по следу словно пёс,
И не преграда мне река.
И запах крови жжет мне нос,
Мои клинки как два клыка.
Вы называйте меня — месть!
По зову долга — кровь за кровь!
Вы называйте меня — месть!
Мщу за убитую любовь.
И в мести я не одинок,
За мною сотни мертвецов.
По следу шли они со мной.
Я тень земли, я тень отцов.
Я мщу за мой сожженный лес.
Там не осталось ничего
Я мщу, за пламя до небес.
И пепел дома своего.
Вы называйте меня страх!
Вам страшен острый мой клинок!
Вы называйте меня страх!
Плетёт из смерти он венок.
Вот грудь последнего врага,
Клинка пробило остриё.
Теплее станет моя кровь.
И вспомню имя я своё.
Мир вокруг перестал бешено крутиться и остановился покрываясь плотным туманом. Где я? Почему один? Все погибли? Меня вдруг окружили призрачные фигуры. Монголы? Я сжал саблю крепче и крикнул:
— Ну, поганые, подходите!
Из тумана вышел человек... знакомое лицо.
— Отец? — Ноги подогнулись, голова закружилась, а в груди заболело.
— Здравствуй, сын. — Он улыбнулся. — Я давно тебя не видел, Володя.
— Я умер?
Отец отрицательно покачал головой:
— Нет, ты не умер. Не пришел твой час. Вставай.
Попытался подняться, но не смог.
— Я не могу встать.
— Вставай, внук. — Рядом с отцом появились еще две фигуры. Один в выгоревшей гимнастёрке, второй в двухцветном камуфляже. Мои деды, которых я никогда не видел.
— Вставай, внук. — Они взяли меня за руки, и я почувствовал прилив сил.
— Посмотри, сын. — Отец показал на окруживших нас людей. Их было много, и все в разной одежде. Вон, мундир времён Николая Первого, вон Петровские треуголки. А в кольчугах множество.
— Знай, сын, это твои предки. Они помогут тебе.
— В чем, папа? Что я должен сделать?
— Помнишь, что ты обещал? Посмотри.
Из огромной толпы вышел Владимир Дмитриевич Велесов.
— Здравствуй, далёкий правнук! Ты мне обещал, помнишь?
— Помню, сберечь Бориса.
Велесов улыбнулся:
— Тогда иди.
Отец обнял меня, а деды пожали мне руки.
— Сбереги Бориса и вернись. Тебя ждут.
— Я сберегу его. А куда вернуться? Кто меня ждёт?
Как в тумане прозвучали слова:
— Очнись и иди.
Я крикнул:
— Кто меня ждёт?
Но кто-то сзади затряс меня:
— Очнись, Володимир Иванович! Очнись!
Я оглянулся.
— Перестань, Борис. Что случилось?
Велесов отступил в сторону и показал:
— Ефпатий умирает.
Опять густо посыпались стрелы. Ратники, ругаясь, прижались к стене. Я сделал шаг к телу Ефпатия, закрыв его и себя своим щитом. Рядом подняли щиты Кубин и Горин.
— Казус какой. — Ефпатин поперхнулся кровью и слабо улыбнулся. — Ведомо было, что смерть мне будет от пороков, а видишь, как вышло-то? Ты пороки сжег, а смертушка от пушек пришла.
— Ну-ну, рано о смерти говорить. Сейчас мы тебя к обозу унесём, там и поможем. Жить долго будешь.
— Нет, Владимир Иванович, это конец. Знаю я, чую. — Коловрат закрыл глаза и, прерываясь, проговорил: — Слова... Кулибина... вспомни — 'историю... не обмануть, что уже... вписано в... её книгу, рано... или... поздно всё... равно произойдёт'.
— А славно... мы бились. — И выдохнув, замер.
Кубин смахнул слезу и, протянув руку, закрыл другу глаза.
— Прими, Господи, душу раба своего. Настоящего русского воя.
Вот и не стало Николая Ефпатина. Не былинного, а настоящего богатыря — Ефпатия Коловрата.
Под частый перестук падающих стрел, Демьян прочел 'Отче наш'. Мы постояли, склонив головы.
— Отнесите его к обозу.
Крик от стены:
— Боярин!
Четверо новиков понесли тело Ефпатина в тыл, а мы кинулись к стене. Монголы, перестав кидать стрелы, опять начинали атаку. Рядом встал Горин.
— Стемнеет скоро. Спешат нехристи дотемна с нами управиться.
Да, Демьян прав. Скоро стемнеет. До чего же длинный выдался день.
— Энто они за стрелков своих обозлились.
Скосил глаз на Горина:
— Кого?
— Ну, дык, как одного ты в глаз приголубил, а камень стену вашу порушил, поганые брёвна свои огненные сажен на двадцать оттащили и опять бабахнули. — Демьян, внимательно наблюдая за перемещениями степняков, готовился к схватке. — Я стрельнул того что у бревна стоял. Они ещё дальше отошли, и там я поганого достал. А потом они отошли вовсе далеко, что их огненные пороки и камня до нас добросить не смогли.
Значит у Батыя много пушкарей. И пока я был в отключке, Горин уменьшил их количество ещё на два.
— Поганые бабахнули ещё пару раз и перестали. Видать их громкие пороки не кидают камни так далеко.
Не пороки, а пушки — мысленно поправил я Демьяна. Только какая теперь разница? В легенде останутся только пороки. Не знает ещё Русь про пушки.
— Кгарррг! — Над холмом кружил черный ворон.
А тёмная лава приближалась. Защёлкали луки, посылая стрелы навстречу. Свои пока берегли, стреляли монгольскими. Попасть в такую массу легко, даже не целясь, только стреляй. Но что могут сделать всего сотня луков, когда атакует тысяча?
Черный вал разъяренных степняков захлестнул стены. Монголы лезли через стены и рушились вниз, получая удары тяжелыми мечами, огибали стены и сталкивались щит в щит со стоящими меж стен ратниками. Передние напарывались на рогатины, но их выдавливали напирающие сзади и враг всё-таки прорвался внутрь укрепления.
Вот и всё. Не выполнить мне обещание, не сберечь Бориса, предка своего. Он стоял недалеко, сжимая рогатину и глядя на врага из-за щита.
Шаг вперёд, удар и рогатина застревает в теле степняка. Саблю из ножен и сразу рубящий удар. Щитом бью об щит монгола, его сабля проскальзывает мимо, тут же срубаю её вместе с кистью. Удар прямо, обратным ходом укол в другую сторону, широкий взмах и резко клинок вниз, подрубая слишком далеко выставленную ногу. В тесноте широкие взмахи редки, в основном короткий удар. Сабля чертит рисунок смерти. Враг наседает, и каждый раз клинок находит плоть, но и в ответ получаю сильно. Спасает хорошая бронь, только и надежда на неё.
Где Борис? Кажется вокруг только одни монголы, но по мелькающим клинкам видно, что это не так.
Перед лицом блеснула сталью сабля. Шаг назад, принимаю удар на щит, держи в ответ, монгол закрывается своим, отражая мой клинок. Одновременно бью краем щита в его щит, поганый от удара открывается и тут же чиркаю его лезвием по глазам. Разворот и удар по затылку склонившегося над упавшим боярином врага, ещё взмах, и ещё раз с силой по загривку. Ратник оттолкнул упавшее на него тело, вскочил, коротко кивнул и схватился с другим поганым. А мне достались сразу двое. Шаг назад, отбил удар щитом, ударил сам, и в сторону, щит вперёд и из-под него укол вбок врага, шаг влево, и под ноги валится убитый степняк, острием вправо, снова взмах, отступление еще на два шага, удар из-за головы.
