'Господи, да, разуй ты глаза, чадо'
Чадо услышало глас, отняло руку, от многострадального затылка и перст указующий уткнулся в стол.
— надо его засунуть.
— Кого, куда?
— мешок, из него ведь воздух не выходит...
— Выходит, это просто не так заметно. Мы не клали его в воду и не проверяли, и если ты именно его запихнешь в бочку, толку от этого не будет
— Это почему?
— Что с ним происходит, когда ты его накачиваешь?
— Он раздувается и становится круглым.
— Вот, — Я поднял палец кверху, — А бочка внутри больше чем этот шар, он просто лопнет внутри.
Димка наморщил лоб, задумавшись. Потом улыбнулся, — Надо размером с неё, новый пошить.
— Слава богу, возьми с полки пирожок, с мясом не бери, а с рисом мне оставь. Думал, не догадаешься.
Он недоуменно посмотрел на меня, перевел взгляд на стол, на меня, на бочку, снова на меня и на его лице нарисовалась обида, — Ты ведал?
— Да.
— А...
— Это знаю Я. Но мне важно, чтоб ты сам додумался и измыслил.
— но зачем?
— Меня не будет рядом с тобой и что? Сидеть ждать, когда придет добрый дядя Федор, и все само заработает? Хренушки, учись думать. Шорнику поручим сшить кожаную бочку, двойным швом, в него заложим смолы, она после накачки, заткнет все маленькие отверстия и в первый раз накачивать надо будет горячим воздухом. Вот так, мой юный Кулибин. А сейчас, отложим все в сторонку, нам ещё сегодняшний урок доделать надобно.
'Любое обучение строиться по принципу — учитель показал, ученик исполнил. Но иногда нужно обучаемого ставить в такие условия, чтоб он сам доходил до нужного решения, это ' Утиный тест' бросить в пруд, смотреть с бережка как он барахтается, и кусать губы думая, — выплывет, или утонет...'
Лета ХХХ года, Апрель 6 день
— Федор, завтра со мной поедешь. — Никодим отломил кусок хлеба, забросил в рот и стал жевать.
— Куда?
— Да что ж ты кудахчешь, дороги не будет.
Никодим живущий последний месяц на телеге, странствуя между Глухово и домом, стал раздражительным. Устал мужик, чай не мальчик, мотаться каждый день черте куда. Можно подумать мы здесь не устали, из взрослых здесь трое, я, Сидор и Антип. Чтоб закрыть дыру в штате, пришлось пацанам увеличить рабочий день, клятвенно обещая, что летом у них будет отдых.
Антип новичок, да и супруга у него родила, девочку. Ножки как водиться обмыли, а у новоявленного папаши прибавилось хлопот, здесь десять часов отбарабань, ноги в руки и домой, жене помогать по хозяйству. Так что ему ещё требуемую форму ещё набирать и набирать.
Сидор с его полутора ногами, справно может трудиться только на сидячей работе. За последний месяц мы сделали на два самовара меньше, чем хотелось, но есть плюс, это на пять больше чем раньше. И три из них, сделаны за счет уменьшения толщины стенок, разговаривал с Никодимом и предложил ещё немного сбросить цену.
Он согласился и даже кивнул пару раз на мои умствования по поводу торговли с оборота. А когда сели считать расходы, я уже и сам отказался от этой идеи.
Почти все уходило, оставался самый минимум на расходники, проклятая стройка. Уже и не рад был, что все это затеял.
— А все-таки?
— В холопий приказ идти надо. Кто мне тут байки сказывал? Я туточки Архипку Шадровитого на улочке повстречал, сговорились сего дня, холопов переписать надо. Ты мне там нужон будешь.
— И он согласился? — удивился я.
— А зачем ему такая прорва нарду? Ты, верно сказывал, её же кормить надо, да на землю сажать. А земельки лишней нету.
— Помню наш разговор и твой ответ, и даже не упомню, сколько их там.
— Сорок душ будет, мужиков и баб, детишек почти три десятка, ну и старики со старухами.
— Погодь, ты меня совсем запутал. Сколько всех вместе?
— Сорок мужиков и баб...
— Я это уже слышал.
— Ну, а я что тебе молвлю? Экий ты непонятливый.
Я потряс головой, пытаясь уложить хитрую арифметику по — компактней, — Остальные что... Довеском идут что ли?
— Про то и молвлю. Они мне задолжали, за зиму ничего не собрали, а Архипка в счет долга отдает.
— А... — потер пальцы в известном жесте денег.
— Пустое, самую малость, возьмет.
— А я те на кой там сдался? — Потянулся к кувшину с взваром. Налил в кружку и отпил глоток.
— Архипка Шадровитый просил — хочет с тобой знакомство завести.
Я чуть не подавился от такой новости.
— И ты конечно согласился? — Улыбнулся самой ядовитой из своих улыбок.
— Ты морды не строй, ведомо, об чем просишь меня завсегда. Да токмо он очень просил.
— И что ему из под меня надо? Это хоть он тебе поведал али нет?
— Из под тебя только говна взять можно. Федька, я не шуткую и не ведаю. Заместо того чтоб меня изводить, сходи за пивом, от этого пойла, ещё больше пить хочется. — Никодим ткнул пальцем в кувшин и скривил лицо.
— Скажешь, пойду.
— Федька, вот те крест, — Он перекрестился, — ну не ведаю, об чем тебя просить хочет.
— А ежели не пойду?
— Тьфу, на тебя короста, я с ним как с человеком, а он... — Никодим аж сплюнул от огорчения и хлопнул руками по столу.
— Уломал. Пойду... За пивом. — Встал из-за стола и вышел.
Лета ХХХ года, Апрель 7 день
— Так вот ты каков, мастер, Федор блаженный, розмысел оружейный.— Подошедший мужик, совсем не подходил своему прозвищу.— Рябой. Сидя оценить рост трудновато, но мужик... Могутный, крепкий такой, думаю мне ровесник, только в плечах пошире меня будет в два раза, да кулачок с моё небритое лицо.
Сам-то он гладко выбрит, только усы, как у запорожских казаков, свисают. Волосы стрижены 'под горшок' темно русого цвета с прожилками серебристой седины на висках. И голос под стать фигуре, басовитый.
— И тебе не хворать Архип...— Сделал паузу и вопросительно посмотрел на собеседника.
Он усмехнулся, — Верно, про тебя люди бают... отца моего, Семеном звали.
— Семенович, — Закончил фразу и указал рукой на лавку перед собой, — Присаживайся.
Он усмехнулся, — Благодарствую, — деревянное сиденье жалобно скрипнуло под его весом.
— Сказывай Архип Семенович, зачем тебе понадобился.
Улыбнувшись, чему-то своему, поправил висевшую с правого бока, саблю, в простых потертых кожаных ножнах. Снял шапку, положил на лавку рядом собой, пригладил растрепанные волосы. Поднял вверх руку, подзывая целовальника. Когда тот подошел, спросил вина кувшин.
— Выпей со мной мастер Федор... Я тут поспрошал людишек о тебе. — Улыбка стала ... такая искренняя... Что захотелось прикинуться ветошкой и заползти в темный уголок. А в глазках, ледок плещется, так мясник на барана смотрит...
Молчу, жду продолжения. Он разлил вино по кружкам, отставил кувшин, взял свою посудину в руку, приподнял, как бы приветствуя, — Здрав будь. — И отпил глоток. Поставил, ладонью смахнул капли с усов.
Отпил и я, мерзость несусветная, кислятина. С трудом проглотил и скривился.
— Не по нраву тебе мое угощение? — Спросил Архип.
— Не по нраву. Сказывай что надо. — Свистнул сквозь зубы, когда кабатчик повернул голову в мою сторону, кивком подозвал к столу. Когда он подошел, велел принести вина доброго, а не это пойло.
— Вот значит как? Брезгуешь со мной...
— Архип, — Сознательно опустил отчество, — я, не Твой холоп и не челядин.
При этих словах он как-то подобрался, правая рука оставила кружку и поползла к краю стола, левая сжалась в кулак, взгляд потемнел.
— И даже не думай, у тебя будет только одна попытка, позади тебя сидят видаки, стоит тебе только попробовать и они покажут, что тебя застрелил, живот свой спасая. — Я тихо хренел и никак не мог понять причину столь бурного наезда. Может все дело в 'белой косточке' — дворянин, мать его за ногу?
-Охолонись. Ты меня за чем звал? Убить? Изголятся? Али дело пытаешь? Ежели не услышу ответа на свой спрос, уйду. — И начал считать, — Раз...
Он сидел, пожирая меня глазами.
— Два...
Правая рука остановилась на самом краю и сжалась в кулак, а в глазах появилось недоумение.
— Три... — Произнес и начал медленно вставать, держась за рукоять пистолета.
Из Шадровитого как-то разом выпустили воздух, он обмяк, плечи опустились, кулаки разжались, даже сгорбился чуток и опустил взгляд.
— Сядь, Федор, — Голос прозвучал настолько глухо и тихо, что если бы не ждал, мог и не услышать.
Сел обратно. Как раз подошел кабатчик, взял кружку выплеснул вино на пол, усыпанный соломой, поставил обратно, — Наливай. Ежели дерьмо окажется, пойдем с тобой в новую четверть... Любят там вашего брата, кнутом от воровства лечить.
— Да ...
Не дал ему продолжить, хотелось сорвать на ком ни — будь, зло. Обратился к народу, — Мужики слово скажете, что целовальник вор и вино портит? Небось, куриным пометом его балует, али на табаке настаивает.
На удивление, помимо моих трех стрельцов, сидящих в разных углах темного и низкого помещения, отозвалось ещё человек десять выпивох, бывших в разной степени на дегустированности...
Обратился к жертве. — Пасть закрой, — заметив, что он собрался выступить, — Так как, вино нормальное или пробовать не стоит? — Кивнул на кувшин, который он держал в руке.
Архип с некоторым интересом наблюдал за наездом. Глотнул из своей кружки, скорчил рожу, сплюнул на пол и...
Поддержал меня, хриплым голосом произнес, — Думаю и я видаком пойду, таким пойлом токмо хлопов поить.
— Звиняйте панове, в потёмках кувшины спутал, счаз зараз другий... — И с этими словами кабатчик испарился.
Наступила пауза. Мы, молча, сидели друг, перед другом изредка натыкаясь взглядами. Ему первому надоела эта игра в молчанку, — Федор, ты... Это ... Прости, не по злому умыслу на тебя лается начал.
Люди... Про тебя разное сказывали... — Слова выпадали из него медленно и тягуче как уваренный мед.
Все это он произносил, не отрывая взгляда от крышки стола, словно искал там что-то.
— Пустое, — Ответил и небрежно махнул ладонью. — Поведай Архип Семенович, какая нужда заставила тебя, слухи и домыслы да наветы с доносами собирать?
— Люди бают, что ты... — Он бросил быстрый взгляд в мою сторону.
— Да крещеный, хочешь, крест покажу, на исповедь кажное воскресенье хожу, детей грамоте и цифири учу. Знания мои от господа нашего, а не от лукавого, в том слово отца моего духовного Серафима.
Слухи дошли, что умер сын твой, не знал я его, но по людской молве выходит, что справный воин был.
Как звали его?
У стола нарисовалась пропажа и принесла новый кувшин, осторожно поставила и собралась исчезнуть.
-Погодь, испробую... — налил в свою кружку, отпил глоток. Черт возьми, совсем другое дело, — Пошел прочь.
Сдвинул посудину в сторону своего собеседника, — испробуй, это не те помои, что по первости были.
Он вылил остатки из кружки, нацедил нового вина, глотнул. И по лицу пробежала гамма чувств, от злости до желания пришибить, отдельного взятого целовальника.
Испросил заново, — Как сына звали?
— Иван.
Приподнял свою кружку, — Пусть земля будет пухом, Ивану, доброму воину.— И выпил до дна.
Помолчали, думая каждый о своем.
А потом повторил свой вопрос, — Так зачем тебе понадобился?
— Довелось мне со стрельцами словом перемолвится у коих пищаль тобой переделанная, бают что дюже добрая работа. В любое ненастье из неё палить можно, да так часто, что ствол руки жечь начинает.
Да вот только пистоны к оружью этому, только у тебя купить можно. — Сказал и замолк. Протянул руку к кружке, повозил её по нескобленым доскам столешницы, размазывая лужицу вина. Поднял на меня взгляд.— Да токмо это не все, сказывали ещё, что ты пистоль добрую сработал, меньше обычной, но дюже справную.— Ухмыльнулся, — Четверых татей на дороге, уложил.
И пояснил свою осведомленность, — Мой староста из той деревеньки, в тот же день весточку передал.
Надобно чтоб ты сработал и для меня, оружье такое.
— Зачем? Оно токмо на десять шагов прицельно бьет, а дальше как бог, на душу положит. Это пулей, а картечью и того меньше. — Ничего тайного не выдавал, если уж он прознал про пистолеты, то наверняка вызнал и, то, как я из них стрелял на испытаниях.
— Самое оно, дальше мне и не понадобиться. Покажи, он ведь у тебя с собой.
А чего скрывать, сам грозил пристрелить. Положил на колени, разрядил, медленно спустил курок, чтоб не напрягать лишний раз пружину, положил на стол и двинул к Архипу. Он протянул руку взял. Держась за рукоять и ствол. Покачал, прикидывая вес, перехватил одной рукой и прицелился в стенку, опустил, вскинул по новой. Повторил движение ещё пару раз, попробовал засунуть за пояс, за счет гладкой формы, оружие скользнуло на место, ни за что не зацепив. Выдернул, вскинул, опустил, убрал. Странно, что не спрашивает, — а как он заряжается? И он тут же прозвучал.
— Как из неё стрелять? — Архип рассматривал его с детским любопытством, обнаружил рычаг, нажал на него и ствол откинулся вниз. Заглянул вовнутрь и увидел сквозное отверстие. Глянул на меня с таким недоумением, что с трудом удалось удержать смех. Все-таки это немного не тот человек... Чтоб над ним можно было посмеяться...
Протянул руку, он вложил в неё пистолет. Поставил на стол патрон.— Вот этим он стреляет.
Откинул ствол, зарядил, закрыл, взвел курок. Все это проделал медленно, давая возможность разглядеть каждое движение.— Готово. — И проделал те же манипуляции в обратном порядке.
— Что это? — Он пальцем указал на патрон.
— Это патрон, в нем лежит порох, пыж и пуля.
— А как же поджигать порох?
— Помнишь, упоминал пищали, что для стрельцов деланы, — Он кивнул.
Перевернул гильзу и указал на капсюль, — Это пистон, его бойком разбивает, он загорается и зажигает порох и происходит выстрел.
— Хитро и просто.
— Да уж, пришлось поломать голову.
— И сколько такой пистоль стоит? И эти... Патроны.
— Цена ему десять рублей серебром и десять патронов в придачу. Но ежели захочешь еще, то цена им будет алтын за штуку. Можно будет привезти стреляные, перезарядка будет стоить гривенный с десятка.
— Копейка, штука... Дорого. Хотя вещь, добрая... — Он задумался, видимо что-то прикидывая.
Я не мешал. Нацедил себе ещё кружечку и медленно потягивал, довольно не дурное, красное вино.
Мне тоже было о чем поразмыслить...
'Отпущенного вчера Никодимом времени хватило с лихвой. Я собрался за пять минут и убежал в город. Надо было найти стрельцов которые работали с Силантием и поговорить с ними. Мне требовалась информация. Нужно было разузнать о Шадровитом как можно больше и желательно за сегодня. И нам повезло. Иногда кажется, что мне помогают черти, ибо на торгу в одном из мужиков был опознан челядин, живший в усадьбе искомого человека. Его отвели в сторонку и, предложив немалую денежку в пять алтын, попросили рассказать о своем хозяине...
Да уж, тип, с которым мне предстояло встреча... Высокомерен, вспыльчив, но отходчив, что не помешало в прошлом году лично запороть плетью холопа в чем-то провинившегося. Очень привязан к своему сыну, погибшему в прошлом году. Поздно женившись, Архип сумел выходить всего одного ребенка. Хотя жена рожала, но дети умирали в младенчестве, не дожив до года. После третьего с ней случилась горячка, и она прибралась вместе с новорожденным на пятый день после родов. Больше он не женился, отдав все силы воспитанию единственного сына. Сам прослуживший довольно много, не видел для своего чада другого пути. Парню было двадцать лет и отцы, его и нареченной невесты, сговорились, что по осени сыграют свадьбу. Иван как раз к тому времени должен был вернуться с кордона. Да только судьба поступила иначе.
