Но птицы напрасно потрудятся. Чужаки наверняка знают, откуда будут ждать помощи, и постараются управиться раньше. А о том, сколько защитников в крепости, каковы ее слабые места, они знают точно — Сайэнн сама помогла.
Смеркалось, но шум во дворе не стихал, как обычно к закату. Сайэнн не уходила с галереи, спрятавшись за столбом. С такой силой ухватилась за перила, что пальцы свело; смотрела вслед голубям, когда уже и небо забыло о них.
**
Замер лес ночной,
Серебрится круг луны,
Там, на небе, воет волк,
Морду обратив к земле,
А с земли другой ему в ответ...
Не здесь бы, на храмовой земле, среди молитвенных гонгов и песнопений, такому звучать. И не весной — в стужу, среди заиндевевших стволов, хрустких сосновых игл.
Сама не знала, что подталкивает ее выбирать не милые, ласковые, а немного страшные, немного печальные песни. Но мальчик слушал, опустив подбородок на руки, смотрел сперва на певицу, а потом куда-то внутрь себя, и лицо его то темнело, то прояснялось.
Имя его — "осенний лист", прозвище — Тэни, "дымка". Ни в том, ни в другом нет надежды и радости.
С каждым днем все лучше понимала этого мальчика, у которого на первый взгляд было все, кроме здоровья, а на деле с ним местами вряд ли поменялся бы крестьянский мальчишка из любящей семьи. Энори заменил ему весь мир, намеренно ли, случайно.
Не стоит приписывать бывшему советнику генерала Таэна всеведение, поначалу лесная нечисть вряд ли могла знать, к чему приведет ее интерес к человеческому ребенку. А потом... потом он мог продолжать, уже осознавая, что делает.
Но вот песен ему точно не пел. Тут у нее была хоть небольшая возможность заинтересовать Тайрену — если обычные детские напевы мальчик скорее всего слышал от нянек, то окраинных колыбельных, полных мрачной готовности ко всему, слышать не мог. А у нее в запасе были еще песни-истории, как своих земель, так и чужих — из тех, что исполняют в народе зимними вечерами, или в долгой дороге, но не в богатых домах.
В конце концов, вкусы Энори она давно изучила, и представляла себе, какие предпочтения он мог вызвать у мальчика. И самой немного менять их, шажок за шажком, если те оказывались слишком уж странными.
Только все ее усилия мало что значили, если не выяснить, как Тайрену получает весточки от старшего друга.
Как бы они ни связывались, делали это нечасто, иначе кто-нибудь да выследил бы. Но на территорию храма Энори путь закрыт. В саму Лощину нет — ездил же он на праздники; только мальчика на встречу не вызвать — шустрый юный бродяга еще мог бы попытаться обмануть привратников или перелезть через стены, но не домашний ребенок, за которым присматривают неотступно. Нет, из храма Тайрену не выходил...
Да и сам Энори, суд по его виду, не все время проводит в городе. Иначе не заявился бы в той лисе, это одежда охотников, и не весенняя.
Ветром бы стать Лайэнэ, или хоть птицей, а так — не узнать. И слишком много вопросов нельзя задавать, нет у нее здесь союзников.
Хотя бы врача Дома взять — человек он прекрасный, бесспорно, и верен своему призванию — спасать людей, а не поделишься с ним. Подозревает. Казалось бы, воспользуйся силой письма, и его обведи вокруг пальца! Опасно. Кто знает, о чем говорили они с господином; вдруг есть что-то, о чем лучше не упоминать.
Худой, молчаливый, ходил вокруг нее, словно вокруг игральной доски со сложной партией. Сам не играет, не может тронуть фигуры, но так любопытно, что происходит и чем закончится!
Не доверяет ей. А мальчик вчера спросил Микеро — "А она останется, когда я вернусь домой? Я бы хотел". Лайэнэ подслушивала за дверью. Только в первые годы обучения так поступала, все это делали. Надо же, где и как в юность вернулась!
Не стоит обольщаться: мальчик немного привык к ней, даже заинтересовался, но пока она — лишь "посланница Энори". К самой Лайэнэ он почти равнодушен. Вот за это "почти" удержаться бы... но хватит ли времени?
Ведь не только Энори что-то задумал, еще и господин Таэна-младший может вернуться. Так и не ясно, куда он направился; даже если на север, вдруг повернет обратно. Тогда Лайэнэ он скорее всего к себе позовет, и довольно быстро. Или хоть заинтересуется, куда это она пропала...
Наступил седьмой вечер ее пребывания здесь. Тепло было, в храмовом дворике пахло цветами, медом, и на небо кто-то плеснул меду, он стекал к горизонту, густел. Тайрену сидел на лавке, задумчивый; в толстой куртке — легко одеваться вечерами ему еще не разрешали — казался меньше, но лицо выглядело старше обычного. Лайэнэ прогуливалась неподалеку, чаще смотрела на мальчика, но порой отвлекалась на цветы, яркие крыши храмов и других построек Лощины.
Хороший тут воздух, свежий, и сладкий, как в Квартале, только благовоний больше, чем аромата цветов. Но, может быть, летом...
Тихий стук услыхала; мальчик поднимал что-то с каменных плит. Увидел, что Лайэнэ смотрит, что-то сжал в кулаке. Молодая женщина быстро глянула на невысокую стену: нет, никого. С той стороны могли быть паломники или местные служки, перебросить что-нибудь — дело одного мига.
Подошла, заговорила, но Тайрену не слушал ее. Пару раз вскидывал на нее глаза, приоткрывал рот — и замолкал. Намеки и уловки не помогли; решил не делиться секретом.
Мальчик исподволь оглядывался по сторонам, вздрагивал, чего-то ждал. Но почти сразу согласился вернуться в свои покои.
Сегодня, поняла Лайэнэ. Что-то будет сегодня. Придется все же поговорить с Микеро. Два сторожа лучше, чем один.
Но пока что врача не застала: он пошел осматривать какую-то паломницу из семьи богатых торговцев. Как рассказали Лайэнэ, его уговаривали почти со слезами — такая должность, не обычный городской лекарь! Но до города ехать — время, и за другим врачом посылать — оно же. Согласился отлучиться ненадолго — лишь пару дворов миновать.
А Тайрену, верно, все же простыл; еще бы — кутаться в теплое, когда солнце и так пригревает. Только вернулись — устроился читать подле окна, в уходящем свете, но почти сразу закашлялся, попросил горячего. Нельзя ему было кашлять, и Лайэнэ немного испугалась — отправила за Микеро, распорядилась согреть питье. Сама на кухню не пошла — как оставишь?
— И принеси книгу про травы, вчерашнюю, — добавил Тайрену; книгу эту он брал у врача. Глянул нетерпеливо.
— Но хозяина нет.
— Думаешь, не разрешил бы? — впервые в болезненных, не слишком правильных чертах проглянуло что-то общее со старшими Дома. И в голосе.
Ненадолго отлучилась из комнаты мальчика; когда вернулась, его уже не было. И куртка валялась на полу возле двери, синяя, с вышитыми стрекозами. Вспомнилась другая куртка, вот так же брошенная на пол; Лайэнэ едва не уронила поднос, лишь долгая выучка не позволила этого, сама направила тело к кровати, велела рукам опустить ношу. И уже тогда бежать, искать подопечного.
Нерадивая нянька...
Но далеко ему не уйти, не выпустят.
Охранник, который обязан был находиться неподалеку, тоже куда-то делся. Верно, и его отвлекли — а тут скучно, бдительность потерял.
Один коридор, другой, и вот она во дворе: там уже полумрак, фонари украшают его, не развеивают.
Мальчик сидел на той же лавке, что и час назад. Ровно-ровно. Не шевелился, смотрел вверх, где наползала туча, съедала густую синеву. Голова вскинута, руки опущены.
И ничего не случилось вроде, а сердце оборвалось: беда.
**
Дым от костра поднимался причудливыми узорами, которые так любят толковать колдуны. Теперь можно было не таиться, напротив — чужие костры помогут подавить дух защитников крепости. Ну и пусть считают, что отряд расположился не совсем там, где находится, и воинов больше.
Ка-Ян поглядывал на дымящий костерок от своего, бездымного, и с пламенем таким прозрачным, что его можно было опознать лишь по жару да искаженному, будто в слюде отражение, воздуху.
— Жаль, ты не умеешь читать по таким вот петлям и кольцам, — изрек ординарец, немного заискивающе поглядывая на Энори. А ну как что-нибудь хорошее напророчит? Хотя бы что живым вернуться получится.
Командира сейчас не было с ними, он разговаривал с солдатами. На Энори и смотреть не хотел, похоже — все еще был очень зол. Вдруг не удержится.
Проводник взял и исчез на сутки почти — именно в эти часы нарвались на дозорных. Ранили вроде двоих их них, но, жаль, никого не убили, а дозорные будто растворились, сбежали к себе на заставу — и уж конечно тревогу подняли. Отошли в крепость, попутно разрушили мост, для атаки самый удобный. Теперь придется или идти по обходному, а его будут ох как защищать, и далеко он. Правда, еще, по словам проводника, есть неудобный такой, подвесной. Лишь бы местные и к нему не успели! Да некстати ливень прошел, короткий, но бурный, а по грязи и скользкой траве куда хуже передвигаться.
...Когда Энори все же заявился — без верхней рубахи, с травой и сухими листьями в волосах, самоуверенный, как месяц на небе, — Вэй-Ши сгоряча едва не обвинил его в предательстве. Неизвестно, что удержало — может, то, что сами они потеряли лишь одного воина, и это за всю дорогу, и только один был ранен. Действительно предал бы — лишились бы всех разведчиков.
Если командир едва не дышал огнем, проводник всё смеялся. Я, мол, выдал вам все тропы, все караулы, а вы не сумели его удержать и убить горстку дозорных, которые не ждали нападения! Может, повернете обратно?
И в глазах шальной блеск, словно все это — игры ему. А накануне был сам не свой, на людей чуть не кидался, пойми тут...
"Если бы ты оставался на месте, они не ушли бы", — сказал тогда Ка-Ян.
"Но меня не было. Может быть, вы рассчитываете, что я и Сосновую разберу по камешку?"
Сейчас вот сидел, смотрел на огонь, к пламени не тянулся — даже странно, обычно не упускает случая: огонь для него как вода, словно и не обжигает.
— Нас так мало, — сказал ординарец, — Большой отряд заметили бы в горах, только их втрое против нас...
— В крепости вчерашние возделыватели огородов.
— Драться с ними, конечно, немного чести, но...
— Боишься их, что ли? Лучше бы против вашей горстки головорезов вышли отборные войска?
— Нет, но... — Ка-Ян поморщился, но это не согнало с лица тревогу, — Они ведь теперь предупреждены. А нам, командир говорит, осаду устроить никак нельзя, надо сразу.
— Нельзя, — согласился проводник, не шевельнувшись, ни одна черточка не поменялась — будто изваяние отвечало.
— Командир тоже считает — они крестьяне. Хочет предложить им сдаться. Мол, уйдете живыми. Как думаешь?
— А никак я не думаю. Они не воины по духу, как у вас говорят. Но кое-чему их могли научить; если не разбегутся, то сдаться и в спину ударить сообразят.
— Но Сосновая будет уже разрушена. Мы ведь... знаю, что нас сюда умирать послали. Исполнить порученное, а там неважно. Только...
Сойка села на ветку над головой Ка-Яна, затрещала, будто насмехаясь.
— Не могу, — сказал вдруг Энори, словно прочитав мысли ординарца, — Ничего тебе пообещать не могу. Делай то, что считаешь нужным, раз уж ты здесь. А потом...
Глава
Рухэй под защитой своих лучников спускались по камням проворно, будто меж стволами текли узкие дорожки черных злых муравьев. Стремились к мосту, прячась за деревьями и рассеянными по склону глыбами. Пока хорошо укрываются, но для переправы им придется выйти на открытое место...
Некто примостился на валуне, в стороне от людских ручейков. Лица отсюда не рассмотреть, но сложение, гибкость выдавали человека еще молодого. Сидел свободно, будто угловатый этот валун не нависал над краем ущелья, а место, на котором устроился незнакомец, не было крохотной наклонной площадкой. Ветер то стихал совсем, то вдруг просыпался, трепал длинные пряди, складки легкой одежды, грозил сбросить нахального гостя — но безуспешно.
— Ишь как угнездился... — пробурчал кто-то сзади Лиани.
— А не та ли это тварь, что тропы указывает?
Десятник возник, едва приподнимаясь над землей, будто гриб вырос:
— Что за байки снова? Ну-ка, сбейте его.
Лучники выпустили несколько стрел, порыв ветра подхватил их, относя в сторону.
Десятник выругался — словно и духи ущелья на стороне чужаков! Или они с собой своих привели? Может, и впрямь...
— Поправку на ветер!
Вновь неподвижным стал воздух. Сидевший повернулся к залегшим между глыб воинам Хинаи, помахал рукой в знак приветствия. Лиани заметил, что несколько солдат сделали охранный знак. А этот, на камне, похоже, с интересом наблюдал, как в него снова прицелились, и опять стрелы не долетели.
— Хватит, — сказал десятник, — Только теряем их зря.
— Нечисть просто так не убить и не ранить.
— Еще раз услышу про нечисть... — сдвинул брови, голос его загустел. Продолжать не понадобилось — смерть рыжего любителя страшных баек у всех была в памяти.
— Они все же надеются перебраться? — пробормотал один из солдат.
— Не перейдут, не пустим, — прозвучал еще голос.
— Их словно меньше стало, — отозвался Лиани; он хорошо укрылся за большом пнем, глядя из-под изогнутых аркой корней, но шальные стрелы пару раз свистели рядом, падая сверху.
— Кто убит, кто прячется...
Переговаривались не все, только сидящие близко; пара десятков человек рассеялись по склону невдалеке от моста.
Сюда направили лучников, от которых был толк; многие новобранцы до сих пор могли поразить только кроны деревьев, и их оставили в крепости. На стенах они еще пригодятся, а тут, когда надо целиться и одновременно не слишком высовываться из укрытия, стали бы первыми жертвами. Жертвы уже были и так, и по ту сторону ущелья тоже.
Самоубийство переправляться вот так небольшим отрядом; за кустами и валунами обе стороны могут прятаться долго, но, стоит чужакам выйти на мостик, их тут положат всех.
Зачем?
Три часа назад он с несколькими разведчиками вернулся в Сосновую после короткой вылазки — убедиться, что рухэй идут именно так, как и ожидалось. Уже не таились, шли по дороге, темные, к кожаным доспехам с медными бляхами приделаны были меховые клочки. На удивление тихим был шаг чужаков, вот что значит горные жители. Привыкли вести себя осторожно.
Пересчитать их удалось — оказалось меньше, чем опасался, но больше, чем надеялся. Нет, на осаду они не отважатся.
Став ненадолго ящерицами и змеями, разведчики отползли по кустам в сторону и поспешили в Сосновую. Разрушенный мост задержал врагов, но тот, на который сейчас направлялись — почти весь каменный, два выступа соединили с помощью нескольких длинных бревен. Убери их — вмиг другие положат, даже под огнем лучников. И все же этот мост не настолько удобен, переходить его придется самое большее по двое, и на склоне есть много хороших мест, чтобы спрятаться.
Тогда, только вернувшись за стены крепости, Лиани понял, что очень рад оказаться внутри. Хотя, если разобраться, чему радоваться-то? Командир отправил голубя, но от Срединной неблизко, и тоже некого отсылать.
А Лаи Кен... на них больше надежды по силе, но они еще дальше. Лиани слышал разговор командира Таниеры со своим заместителем, и слышал "они не успеют".
