И тут я выстрелил. Хотя Князь стоял ко мне не спиной, а боком, я все же надеялся на то, что его внимание целиком приковано к Сайни. Да и не мог я смотреть на хладнокровное убийство, которое — уж в этом можно было не сомневаться — сейчас произойдет.
Увы, он успел среагировать. В немыслимом пируэте отклонился в сторону и отмахнулся саблей. Пуля попала именно в нее, даже отколола кусок лезвия и выбило оружие из руки. Осколки брызнули в стороны, один полоснул Реттена по скуле. Но тот словно не обратил внимания и в два невероятно длинных, скользящих шага подошел ко мне вплотную.
Я смотрел в глаза собственной смерти. Не знаю, сколько — миг или час.
Он рисковал и знал это. И я знал, что он знает. За его спиной оставался Лелек — раненый, без нагинаты, но вполне способный на неприятные сюрпризы. У меня в руках — неизвестное оружие, и Князь никак не мог быть уверенным, что тот патрон был последним. Но он выигрывал этот поединок взглядов. [Author ID2: at Sun Jul 6 13:14:00 2008 ]
— Так, что тут у нас за игрушка? Больше не работает? Жаль. Дай-ка посмотреть...
Нас разделяла узкая — меньше метра — лодка с уложенными поперек нее велосипедами. Я полулежал на изрядно потрепанном тростниковом борту, все еще нацелив в Князя бесполезную уже "пушку". Он наклонился ко мне, опершись на велосипедный рюкзак левой рукой. Медленно, страшно медленно протянул ко мне ладонь, украшенную уже знакомыми стальными когтями. Только в прошлый раз этой смертоносной бижутерией могли похвастаться только средние пальцы, а теперь еще и указательный с безымянным обросли сталью. Противной такой, злой сталью, готовой порвать столь дорогую мне шкурку.
— Дай, говорю.
И в этот миг из-под его левой руки вверх ударила грязно-белая стрелка. Прошила наискось предплечье и вонзилась Князю в грудь, на глазах отращивая жуткие шипы, превращаясь в подобие рыбьей кости.
Он судорожно выдохнул при ударе, попытался вырваться, понял, что не сможет — и тяжело рухнул набок. Стрелка надломилась с костяным хрустом, лопнула вдоль, как бамбучина, но не отпустила жертву.
— Шут... джокер... как же я упустил тебя. Короля просчитал, а дело было в тебе...
Это были последние слова Кея Реттена, черного короля, так и не ставшего императором.
Сайни уже стоял рядом, безуспешно зажимая левой рукой рану. В воздухе повисла какая-то опустошенность. Даже в ушах зазвенело. Вообще, нас запросто могли убить в этот момент — кто его знает, сколько живых оставалось в лодках, сколько из тех, кто прилег на песок, еще могли до нас дотянуться. Но почему-то я знал, что все уже кончилось.
— Все кончилось, — словно бы прочел мои мысли Сайни. — Если он и впрямь взял с собой только тех, на ком лежало заклинание отложенной смерти, то они все теперь мертвы по-настоящему. Заклинание держится, только пока жив его создатель. А сейчас оно распадается.
Я кивнул, стряхивая оцепенение, встал на колени и попытался рвануть подол рубахи. Черта лысого — крепкая.
— Ты что это делаешь?
— Да перевязать тебя надо.
— Надо, — он словно впервые об этом подумал. И тут же оживился, — так нарежь тряпок с убитых, чего свою одежду портить?
Такой прагматический вариант мне в голову не приходил.
— Да мало ли в какой заразе у них тряпки могут оказаться?
— А твоя рубаха только что стирана? Брось, и на ней всякой дряни хватает. Надеюсь, что я смогу теперь справится с такой мелочью. После того, как рядом умер Черный Король, — не вполне понятно добавил он.
С грехом пополам с перевязкой я совладал. Хотя для этого пришлось разрезать шикарный маскировочный плащ самого Князя, эффектно сброшенный им на песок перед дракой (форма прочих солдат была из жесткой толстой ткани и на бинты не годилась). И распотрошить велорюкзак Сайни. Там оказалась аптечка. С совершенно незнакомыми мне снадобьями в горшочках из материала, удивительно напоминающего белый пластик. Руководствуясь указаниями спутника и своими более чем скромными познаниями в деле оказания первой помощи, я смазал кожу по краям раны какой-то едкой смесью с кошмарным запахом. Он ел глаза почище хрена, а сама мазилка обжигала пальцы как крапива. Представляю, каково пришлось Лелеку, когда сия субстанция попала на поврежденные ткани. Но он только слабо зашипел. Потом я быстренько — чтоб не видеть ужасающего зрелища разваленной плоти — забинтовал плечо неровными матерчатыми полосами. К слову, тканью эту штуку можно было назвать лишь в первом приближении. Никаких переплетающихся нитей, скорее, что-то вроде войлока или "нетканки". Поди еще ее порежь на полоски!
В общем, справился. Хотя тут, наверное, был нужен хирург — по-моему, мышца была разрезана до кости. Но я молчал по этому поводу — все равно хирурга в окрестности полтыщи верст нету.
Из дневника Юли
А ничего интересного дальше не было. Разве что выспаться толком не удалось — разошлись мы с Дриком часика эдак в четыре утра. А в семь уже заявилась Сова со своими уроками. Следила ли она за нами ночью или провела экспресс-осмотр прямо сейчас — не знаю. Но, похоже, встретила совсем не то, что ожидала. Виду, конечно, не подала, но после ее же уроков скрывать от меня чувства ей стало посложнее, чем раньше. И запах у нее изменился, когда она нас с Дриком внимательно так осмотрела. (Ну да, после недосыпа выглядели мы неважнецки, на это она свою озабоченность и списала. Но я не поверила.) И брови чуть дернулись, когда сканировала она меня сверху и дошла примерно до пояса. Дернулись вверх, словно собираясь продемонстрировать удивление. Потом дисциплинированно улеглись ровной полоской. Но отмашка уже дана.
А уж когда она в Дрика вперилась, я была уже абсолютно уверена, что давешний мерзкий мячик — именно ее рук дело, и теперь она в полном недоумении, куда ж делся продукт колдовства. Откуда знаю? Да стояла бла Криис ко мне спиной, так что я без помех включила "внутреннее зрение" и успела заметить, как она сунула свой "энергетический палец" в Дриков таз — то ли видеть толком у нее не получалась, то ли решила "пощупать", чтоб удостовериться, что глаза ее не обманывают.
Удостоверилась. Ничего не сказала и как ни в чем не бывало приступила к новому уроку. Попутно пыталась понять, не я ли шарик тот удалила. То есть показывала, как создавать подобные образования — разумеется, совершенно безобидные, вроде вызывающего сонливость или легкую головную боль — и подсаживать другому человеку. А я старательно прикидывалась дурочкой. Точнее, делала вид, что как раз это упражнение мне не дается. Шарики у меня то разваливались, то приклеиваться к чужим потокам не желали. Дрик же не удержался и влепил госпоже учительнице "головняк". Мол, сил не рассчитал. У нее аж в глазах потемнело, по-моему. Но держать себя в руках она умела, быстро пришла в себя и потребовала, чтобы я Дриково творчество ликвидировала. По-моему, Криис догадывалась, что мы водим ее за нос. Более того, близка была к тому, чтобы взорваться — маска терпеливой и любезной учительницы ей уже жала, а головная боль вообще не способствует хладнокровию. Поэтому я изо всех сил изобразила старательность, сняла бурый шарик размером с мелкое яблоко с головной чакры и осторожно потащила наружу. Дрик, впрочем, далеко не был мастером в создании этой мерзости, так что мне и притворяться не пришлось почти. На выходе из головы шарик лопнул, коричневые брызги полетели во все стороны, причем досталось и их автору. Будет теперь полдня мигренью мучится, не меньше. Не очень сильной, но неприятной. Я же успела выловить большую часть капелек из головы Криис и почистить основной канал, идущий вдоль позвоночника. Так что остаться у нее должны были лишь тяжесть в голове да неприятное покалывание в области затылка и темени.
Я увлеклась, а работа эта требовала и сосредоточения, и затрат сил. Плюс недосып... Короче, шлепнулась я в обморок, плавно перешедший в здоровый сон. Дрик потом рассказывал, что Криис почему-то страшно перепугалась сперва, а потом так же быстро успокоилась, уложила меня самолично на кровать, поводила руками да пошептала. Увидела, что он еще здесь, свирепо велела "убираться в свою комнату", так что дальше он не знает.
Не знаю и я, что именно она со мной вытворяла, только сон живо перестал быть здоровым. Приснилась дрянь какая-то. Словно Дрик стал каким-то мрачным мерзким чудовищем и хочет меня то ли съесть, то ли выпить. Полный набор ночных кошмаров — слизь, стекающая по морде (в которой, тем не менее, угадывались знакомые черты), хваткие жадные лапы, смрадное дыхание, безумные глаза и полное ощущение собственной беспомощности. Вроде как руки-ноги двигаются, но еле-еле, пытаюсь нанести удар, а получается бессильный шлепок. Пытаюсь бежать, а ступлю шаг — и падаю. По идее, я должна была испугаться до икоты, до недержания мочи. Почему-то твердо знаю, что должна была. А вот не боялась. Мне было только очень грустно. Я уговаривала этого чудо-юдо-Дрика вспомнить, кто он такой, кто я такая. Он застыл, а я говорю и говорю, рассказываю, как мы учились вместе, как нас похитили, как сквозь лес тащили, как на лодке везли. Как он меня спасал... Лже-Дрик остановился. Слушает. Я говорю. Уже до последних событий дошла. Подумала, что о самых последних, пожалуй, не стоит. Начала с начала. И тут что-то (или кто-то) еще пришло в мой сон. Вообще, пересказывать сновидения — дело последнее. Но тут четко возникло ощущение постороннего присутствия. Чудовище, ставшее Дриком, поплыло, словно комок воска на солнце. И пропало. Осталась я в своем сне одна-одинешенька с растрепанными нервами. Поняла, что надо отдохнуть, потому что ничего интересного или, там, опасного в ближайшее время не будет. Повернулась на бочок и заснула. Прямо во сне. Оказалось, такой двойной сон — штука здоровская. Отдохнуть успеваешь классно, а потом, когда проснешься, и голова ясная, и тело работает, как только что перебранный и смазанный педантичным Бержи "вилсипед".
После этого сна, напрягшись, я припомнила еще несколько предыдущих. И в некоторых из них обнаружилось то же "присутствие" — так, где-то на границе.
В итоге я принялась внимательнее "слушать" окружающее пространство, как учили.
Никаких чудес в этом нет. Еще дома папик, вовсе не склонный к мистике, иногда говорил, что вон тот лес — дружелюбный, а вот эта речка — злая и угрюмая. Как-то я подслушала его разговор с одним приятелем, который как раз был слегка поведен на эзотерике и экстрасенсорике. Так он как раз утверждал, что в таких ощущениях тоже нету ничего "такого". Дескать, если тебе лес кажется сегодня насупленным, лучше туда не ходить. Не потому, что леший уведет — леших, дескать, в наших краях извели еще в Великую Отечественную... Просто сейчас на деревьях полно клещей. И, слышит человек таким образом подсказки не высших сил (они хотя и попадаются, но очень редко), а свое собственное подсознание. А уж откуда оно информацию берет — тут вариантов масса. И прошлый опыт, в том числе чужой (читал когда-то про клещей в мае-июне, потом забыл напрочь, а подсознание помнит). И какие-то сигналы, которые ушки-глазки принимают, а сознание не фиксирует (вроде потрескивания моста, вот-вот готового рухнуть — как в книжках).
Я как-то — уж не помню, почему — пересказала эти разговоры Дмииду.
"Твой папа — на удивление проницательный, как для человека, который не учился в нашем университете, — сказал мне в ответ маленький усач. — Умение слушать мир неотделимо от умения слушать себя. Потому что ты — тоже часть мира". Любил он иногда загнуть что-то эдакое.
Короче, ушки в этом полосатом замке я держала на макушке. И чем дольше держала, тем больше удивлялась. Во-первых, "звуки" и прочие ощущения все время менялись, как в калейдоскопе. То тишина, то такая свистопляска, что ничего не разберешь. И без всякого порядка. Во-вторых, сквозь все это проскальзывали какие-то дальние "тона". И вот они были как раз упорядочены. Эдакое время от времени возникающее гудение. Даже не гудение, а... Я долго пыталась понять, на что это похоже. Потом вспомнила. Как-то были мы в гостях в доме, под которым проходила линия метро. Сидят гости за столом, болтают, спорят, петь порываются (клюкнули уже). И время от времени сквозь весь этот застольный шум вдруг прорывается "ввввууу -тук-тук.. тук-тук.. тук-тук". Почти не слышно, только рюмки на столе и стекла в серванте вдруг начинают дрожать. Хозяева и не замечают, привыкли уже. А кое-кто из гостей вздрагивает. Я тогда маленькая была, испугалась сперва, что дом начинает падать. Мишка, хозяйский сынок, с видом знатока меня успокаивал: да такое здесь каждый день, ничего страшного. Гордый был, как петух, что девчонка на два года его старше боится, а он — нет.
Вот такое "вввууу" я и слышала тут время от времени. И даже настроение его ощущала. Зудящее такое, как у ворчливого старика, которому все не нравится — то дети за стеной шумят, то птицы за окном чирикают...
Глава 17. Полосатый рейс
— И почему ты мне сказал, что эта штука больше не сработает?
— Не знаю. Может, чтобы ты на нее не рассчитывал. А может... Не знаю, и все. Она, между прочим, и не сработала.
— Ну да. Только господин Реттен уже был готов по всем правилам оттяпать мою бороду вместе с головой, когда ты его, с позволения сказать, потревожил. Я ж говорил, что пора привыкать к тому, что регулярно будем спасать друг другу жизни.
Я так и не понял, ругал меня Сайни за то, что я скрыл от него факт работоспособности пистолета, или благодарил за спасение.
Повисла пауза. Она тянулась и тянулась, и мне было все неуютнее и неуютнее на этом разоренном, забросанном покойниками бережку.
— Теперь уж точно это, — я покачал револьвером, подвешенным на палец за скобу, — бесполезный кусок металла.
— Ну так выкинь в воду, — безразлично ответил Сайни. А я в его безразличие почему-то не поверил.
— В воду?
— Ну да. Только подальше, на глубину, чтоб не достали.
Я встал, чтобы размахнуться посильнее — и тут меня повело вбок. Ноги не держали — после всех этих треволнений и стрессов, а, может, просто с устатку.
— Э-эй, ты куда?! — Сайни кинулся ко мне, толкнул в сторону и зашипел от боли в потревоженном плече. Мои неверные конечности чуть не принесли меня к тому месту, где лежал пронзенный стрелкой гриба-колючки труп Реттена. Кстати, стрелка уже разрослась в эдакое подобие коралла, опутывающего тело. Не знаю, располагал ли грибочек запасцем стрел, но проверять не хотелось. Между прочим, я не был уверен, что моя внезапная слабость с перемещением именно к этому покойнику — не запоздалая месть последнего. Посмертное, так сказать, воздаяние. А, может, это колючка так жертвы притягивает, кто их, местных, разберет.
