Завертелась суета. Народ от зари до зари носиться, как угорелый, таскают дрова, песок на "наждачку" и подобие круга для шлифмашинки, уголь, ресурсы "плато", дерево из лесопилки, опять дрова, уголь... И так по кругу, каждый божий день. Я молотом машу, делаю не детали для машины, нет — инструменты. Ими будем её обслуживать, и ими же — создавать деревянный макет. Дети и барышни в основном на педалях и на мелкой работе, мы с мужиками портим древесину и строим стационарную топку — на ней станем опыты с котлом проводить.
Месяц. Целый месяц в кузнице толпилось всё село, делая макет деревянной машины и работая с котлом. Через неделю после начала работ мы убедились в одном — просто греть бак от трансформатора не получиться, не хватает тепла для нормального парообразования. Надо бы повысить площадь контакта раскалённых продуктов горения дров с водой. А это означало вставку некоторого количества труб внутрь расширительного бака, что приводило к его порче — надеяться после такого варварского ритуала на удержание высокого давления не приходилось. Стали делать собственный котёл. Клёпаный, небольшой, и з листа железа и труб из соединённого уголка, квадратные они получаются. А новый размер котла — это новая деревянная модель. Ибо проще сделать и испортить кучу нового дерева, чем рисковать баком от трансформатора. Вот и вбивали мы с Буревоем сотни раскалённых клёпок из мягкого железа в лист стали, делали цилиндр из него. А потом — с торцами мучались, и с трубами.
За это время народ собрал новую, уменьшенную модель, и тестировал большую — пока воздухом. Сотни мелких недочётов, десятки ошибок — макет непрерывно переделывался, дорабатывался, обрастал новыми измерительными приборами, вроде счётчика оборотов для вала. Такое нам надо, чтобы понимать пределы эксплуатации, например, медных гильз, что уже стояли в деревянных цилиндрах. Воздух, накачанный насосами в бак трудолюбивыми ногами моих родных, позволял сделать два-три оборота всей деревянной конструкции. Это позволяло определять коэффициенты передачи, размеры шпеньковых шестерёнок, параметры цепи, размеры клапанов, массу других эмпирических параметров. А когда запустили малую деревянную модель на самодельном котле — стали все опять переделывать и пересчитывать, но уже перенося опыт эксплуатации машины с паром. Пару десятков оборотов малой модели — пар перекрывался, конструкция разбиралась и осматривалась. Доработки, переделки, иногда значительный, и новый десяток оборотов. Ввели занятия по медитации — три раза в день пускали ту паровую игрушку, что я показывал под Новый год. Родичи, уставшие от создания непонятной штуки, смотрели, проникались, и шли работать дальше. Да и меня механоид не преследовал — и то хлеб.
Посредством жутких ухищрений на самодельном котле мы запустили, наконец, большую модель. Та сделала несколько оборотов, и опрокинулась. Правильно, мы ж не закрепили конструкцию. Вал в одну сторону пошёл вращаться, остальное — в другую. Но глядя на чумазые рожи жителей нашего села, на которых были довольные улыбки, я понял, что мы на верном пути. Сделали с дедом стенд — обе машинки закрепили на вкопанных столбах — и объявили выходной. Надо собраться с силами и приступать к "металлизации" машины. Да и мне голову проветрить бы не мешало — количество всплывших в результате опытов проблем зашкаливало.
За это время отдыха мы с Кукшей ходили к новому месту. Месту, где Первуша варил железо. Наученный горьким опытом, я не хотел пренебрегать местными технологиями. Их надо наоборот, изучать, и накладывать на мои знания. Тогда нас ждёт успех, не раз уже мог в этом убедиться. Поэтому и отправился к болоту, надо понять как кузнец тут работал с железом до меня.
Шли на лыжах, дед нам их сделал, широкие такие и короткие. За четверть дня добрались до болота. Кукша знал про это место, отец брал его несколько раз с собой, учил ремеслу. Ну что сказать, не впечатлило меня. Не то чтобы я представлял себе металлургический комбинат, но увидеть перекосившийся сарай, полуразвалившуюся печь-горн, да шалаш с ямами для угля, все это в окружении куч грязи и ошмётков дров, я тоже не ожидал. Кукша начал меня просвещать:
— Вот железо болотное, — пацан ткнул в кучи грязи, — это печь для варки, её отец разбирал, когда железо доставал, тут вот в яме, смотри не упади, он уголь жёг. Уголь смешивал с железом болотным, в горшке хитром, да и внутрь клал. Потом грел сильно, долго, ждал пока остынет, разбирал печь, и доставал крицу. Вон место, где он глину добывал.
— Крицу? Слышал не раз, покажи хоть или расскажи про неё подробнее.
— Ну, такой вот кусок, — Кукша развёл руками на пятнадцать-двадцать сантиметров, — железа. Только оно грязное железо, крица эта. Отец потом крицы эти привозил в кузню да и отбивал. Половина, а то и меньше, железа оставалась.
— А вот эти чёрные кучи? — я ковырялся во всем, до чего мог дотянуться, — Небось, из печки отходы?
— Ага, они негожие никуда, вот тут папка их и складывал.
— Ясно, ясно... Ясно, что ничего не ясно. Ещё как железо делал? Только печь разбирал?
— Не, поначалу в горшках варил, укладывал железо болотное, да уголь древесный, да тоже грел. Горшок разбивал, крицу доставал. Только они ещё меньше получались.
— Н-да, придётся на старости лет в горшечники заделаться... — я поставил валявшийся пенёк, отряхнул его от снега, присел.
— Ещё одно надо. Камни те светлые, ты их известью зовёшь, — полушёпотом, по большому секрету, сказал мне Кукша, — их сверху класть надо, тогда железо дюже доброе получается. Отец такое в три раза дороже продавал.
Я огляделся — сосны вроде уши не навострили, снег тоже не кинулся делиться ноу-хау со шпионами, как, впрочем, и снегирь, нахохлившийся на ветке.
— А чего тихо-то?
— Отец сказал, никому не говорить. То секрет его был. Случайно то открыл, из камней тех поначалу печку тут делал, и новое, хорошее железо получил.
Хм, забавно. Значит, переехали они ко всему сырью поближе сразу — руда, лес, камни, глина. Выходит, Первуша-то новатор был. Наверно, в деда пошёл, тот тоже, в принципе, любитель новинок оказался у нас.
— Ладно. Секрет, так секрет, рассказывать всем встречным-поперечным не буду, и постить в Сети тоже.
Кукша хмыкнул. Про Сеть не понял, наверно, а со встречными-поперечными напряжёнка тут.
— Скажи, а почему не льют железо? — я очень сильно хотел отлить себе заготовок для паровика, ковать ой как не хотелось.
— Дык оно же железо! — пацан поднял вверх палец, — Как его лить?
— Ну у нас лили, — не согласился я, — а потом уже обрабатывали.
— Не слышал о таком. Бывало, отец выкидывал некоторые куски, особенно если грел сильно горшки. Я сейчас... — Кукша полез в покосившийся сарай, долго там чем-то гремел, и наконец показал мне небольшой белесый кусок.
— Хм, фигня какая-то, — я крутил в руках явно железный обломок, хоть и маленький, с впаянной в него глиной.
— Отец тоже так говорил,— согласился Кукша, — только грубее.
— Отожж.... А звал он это как?
— Свиным железом обзывал, расстраивался очень, если получалось.
— Свиным? Типа, грязь? — я постучал пальцем по остаткам железного производства, — А сделать с ним точно ничего нельзя? Вроде, тоже железо...
-Не, оно ж не куётся, — замахал на меня руками Кукша, — какое это железо?
Отвлеклись на терминологию. Для меня железо — элемент такой химический в таблице Менделеева. А для местных это только то, что можно молотком ковать. А слова сталь они вообще не знают. Крепкое железо есть, есть мягкое, есть вон — парнокопытное, свиное, в смысле. По сути, конечно, верно, но вот понимания того, что обычное и вот это хрупкое железо одно и тоже, нет. Перешли потом к сырью.
В руках вертел отколотый кусок того самого болотного железа. Отсюда было видно, что брал его Первуша и впрямь в болоте, вон ямы видны. Само "железо", руда, представляло собой кусок глины жёлто-красного, точнее, ржавого оттенка. Процесс же получения полезного продукта, описанный Кукшей, стал сюрпризом по форме, но не по содержанию. Давным-давно читал детскую книжку, там процесс получения различных металлов был описан. По ней выходило, что строили домну, в неё непрерывно засовывали слоями уголь и железную руду, продували горячим воздухом, и непрерывно же сливали чугун. Продутый кислородом чугун превращался в сталь. Запомнил я это потому, что размеры, указанные в книжке были колоссальными, и отдельно выделено предупреждение о том, что остановка процесса приводит к такому затвердению смеси руды и угля, что остановленную домну можно только разрушить, но не восстановить. Это в мой детский мозг впечаталось намертво. Ещё бы, здание тридцать-пятьдесят метров высотой, сделанное из жаропрочного материала, приходило в негодность из-за простой остановки процесса!
Первуша делал аналогично. Печь его была сделано по принципам доменной, просто непрерывности процесса он обеспечить не мог, вот и приходилось разбирать-собирать ее каждый раз, или горшки использовать, он их потом разрушал. Выход по итогу был малым, замучаешься так работать. Придётся придумать процесс получше, плюс литье организовать, мне не улыбалось неделями молотком в кузнице махать до конца жизни. Решил сделать по-игнатьевски, то есть так, как все теперь в нашей деревне происходило. Опыты, эксперименты, увеличение масштаба, дальнейшие опыты, ещё увеличение масштаба, эксперименты, промышленный образец. Но это только после паровика. Мне собственно этот поход нужен был, чтобы голову проветрить — уж слишком монотонная работа пока шла. Ну и решил с пользой отдых себе организовать — совместить с экскурсией к рудному месту. Может, появятся мысли в части облегчения работы...
Поэтому мы набрали в рюкзаки руды болотной, угля у нас и своего куча, взяли глины для образца, да и пошли на лыжах в сторону дома. Не долго двигались — Кукша остановил меня и указал на какие-то следы.
— Лось прошёл! Вон туда! — прошипел пацан и показал мне направление.
— Лось — это хорошо. Давай, вперёд иди, я за тобой потихоньку, — шёпотом ответил я ему.
Мы двинулись по следу. Кукша скользил бесшумно, я за ним по проделанной лыжне. Дошли до замёрзшего ручья. Странно, кругом снег, а тут земля голая, метра два квадратных. Кукша поднял руку, это был наш знак "Внимание!" на учениях. Я остановился, пацан снял лыжи и начал осматривать пятно. Потом быстро вернулся, нацепил лыжи:
— Туда зверь пошёл! За ним быстро надо!
— Не заблудимся хоть? — я осматривал лес, кругом ни одного ориентира, только деревья.
— Не, по нашим следам обратно пойдём.
— Ну смотри, давай тогда за лосем.
Шли ещё минут двадцать, на этот раз быстрее. Пока не услышали то ли стон, то ли всхлипы, то ли вой.
— Волки!? — я схватился за Кукшу.
— Не, их следов нет. То лось так воет.
Прошли осторожно метров тридцать и очутились на поляне. Посреди неё был лось. Ну как посреди поляны, голова от лося торчала из сугробов да горб выглядывал. Лось жалобно подвывал, изредка вскидываясь из снега. Он в яме какой-то застрял, наверно. Мы обошли поляну вокруг. Животина нас заметила, начала нервничать, пытаться выбраться, но у неё не получалось, только ещё жалобней стонала. Кукша достал лук. Мы стояли сбоку от лося, шея его подрагивала, одним глазом он косил на нас. Морда у животного была жалостливая, печальная да обречённая. У меня аж сердце заныло. Сидит скотина, мучается в этой яме, а мы его убить собираемся. Блин, жалко. Я зверей с детства люблю. Мозг понимает, что нам кожа нужна, мясо, а вот душа не на месте.
— Погоди, — я положил руку Кукше на лук так, чтобы он стрелять не смог, — жалко зверя. Бегал видать тут, да в яму попал. Выбраться не может.
— Ну и что!? — Кукша моего пацифизма не разделял, — Сейчас добьём, чтобы не мучался, да и в деревню оттащим, мяса будет много, кожи. Ты же сам говорил, что надо! Да и обувку сделаем. Кости на клей да на поделки разные.
Кукша был со всех сторон прав. А я так не мог. Ладно бы там гусь или курица, ну даже заяц, на худой конец. Тут же туша здоровая, красивая, да и глаза как у человека почти. Ну ладно, не как у человека, как у коровы скорее. Да что же это делается-то со мной!
— Не, не дам, — я встал между лосем и Кукшей, — вот что хочешь делай, не дам завалить его.
Кукша опустил лук.
— Нет так нет, ещё настреляем. Ты старший родич, тебе и решать. Только непонятно это...
— Да посмотри ты на него, — я показал на лося, тот, казалось, даже плакать начал, — тоже ведь живой. Сидит, пошевелиться не может. А мы его стрелой... Самому не жалко? С едой у нас пока нормально, кожа — да и хрен с ней, кости туда же. Тут вон красота какая загибается, ещё и живая, а мы все о животе думаем... Мы же люди, умнее да сильнее их всех... Вроде как братья они нам меньшие... А мы их стрелами...
Я опустил руки. Объяснить своё поведение Кукше я не мог. Как ему объяснить красоту природы для жителя города, если пацан на этой природе живёт, а точнее, борется с ней каждый день за выживание. Слова у меня закончились, пусть Кукша скажет.
— Братья меньшие... Ишь ты, как повернул, — пацан яростно зачесал нос, — а животину и впрямь жаль, то не охота, а убийство какое-то получается. Тот-то лось, которого я взял, когда мы с тобой встретились уже почитай сам кровью истёк. А этот вон как смотрит... Делать-то чего будем?
Тут уже я начал чесаться, затылок, в смысле, теребить пятерней. Оставлять так его не хотелось, зверье съест. Мысль в голову пришла, правда, дурнаа-а-а-я...
— Слушай, Кукша. Ты ж хотел коня. Лошади у нас нет — давай лося заведём?
Кукша от такого "креатива" малость окосел.
— В смысле, как коня? Ездить на нем будем? Плуг таскать? На лосе!??
— А чего тут такого, — я вспомнил жителей тундры, те вроде только на оленях и гарцевали, — вон на севере народ живёт, чукчи да эвенки разные, так те на оленях катаются...
— Знаю я, рассказывали...
— Ну вот, а мы на лосе кататься будем! Под вспашку его припряжем, грузы всякие возить...
— А кормить чем?
— Да дед сена много заготовил, авось, до весны протянет. Нет, так на мясо с кожей пустим. Ну хоть попробуем давай.
Пацан задумался, почесал нос ещё раз, потом нацепил лук на плечо и повернулся ко мне:
— Ну давай попробуем, чай, попытка не пытка. Как его в деревню тащить?
— Достать надо из ямы его, — я начал прикидывать план операции по спасению животного, — потом посмотреть, чего он стонет, а там решим.
Мы принялись за извлечение лося из ямы. Дело не шло. Животина пыталась отбрыкиваться от нас! Получалось у неё плохо, но заднее копыто летало в опасной близости от наших голов. Кукша закинул верёвку лосю на шею, придушил его слегка, теперь залетали ещё и передние копыта, правда, не сильно. Сменили тактику. Прыгали вокруг лося как индейцы, я отвлекал его на себя, Кукша пытался закинуть верёвки на передние копыта, на два одновременно. Закинул, наконец, стянул удавку, лось стал меньше ерепениться. Его тут спасают, а он в атаку рвётся! Не лось, а дятел-переросток! Закинули ещё и на шею канат, попытались тянуть его. Лось заорал так, что мы чуть в штаны не наложили. Надо опять менять тактику. Начали охоту на заднюю ногу. Поймали, благо, верёвки много с собой таскали, хватило. Растянули свои канаты, привязали их к деревьям. Лось у нас завис, как та корова в бомболюке, и выл теперь удивлённо. Я прямо слышал, как он ругался: "Да что ж вы ироды творите-то, а!". Начали подкрадываться, счищая снег со стороны задницы лося. Удивление в его вое при этом перешло в возмущение. По ходу, лось натурал, вот и опасается. Расчистили снег, обнаружили корку льда. Обмели лося под его ругательства, лёд был везде. Топором аккуратно начали прорубать его со стороны лосинной задницы. Вскоре обнаружили причину нахождения здесь лесного гиганта.
