Барак упал в башню. Он не мог понять, что ему делать. Он приказал механику найти здание, что-нибудь, за чем можно было бы укрыться.
Он не мог вспомнить позывной командира подразделения противовоздушной обороны. Он никогда раньше не разговаривал с ним, рассматривая их как солдат второго сорта. Поэтому вызвал его открыто:
— Командир ПВО, командир ПВО, это командир батальона. Как слышишь меня?
Ничего.
Рывок танка швырнул Барака о стенку башни. Пытаясь увести танк с дороги, механик неверно оценил крутизну насыпи. Танк заскользил левым бортом вперед.
После того как Барак нарушил радиомолчание, все начали говорить одновременно.
— Всем очистить эфир! — Закричал он, как будто от этого мог быть повысить возможности рации. — Очистить эфир! Командир ПВО, ты меня слышишь?
— Это командир ПВО.
— Там вражеские вертолеты. Почему не стреляли? Что происходит?
— Мы стреляли. Цели вне досягаемости. Мы даже не можем захватить их радарами.
Барак пытался удержаться в башне. Механик пытался совладать с танком, и, казалось, ему это удалось. Барак не мог понять, как он мог быть атакован и не мог нанести ответного удара. Как это противник может быть вне зоны досягаемости или не виден? Что с ПВО, в конце концов?
— Они не могут быть вне досягаемости, — настаивал Барак. — Огонь по ним.
Внезапно, танк снова потерял управление. Сначала последовал тошнотворный рывок, а потом машина снова быстро сползать вниз. Барак ошарашено посмотрел вниз. Танк резко, рывком остановился, швырнув его на наводчика. Большая машина, наконец, остановилась, под углом сорок пять градусов.
— Мы завязли, — сказал механик как ни в чем не бывало, как будто это было нечто запланированное.
— Вытащи его, — приказал Барак. — Меня не колышет, как ты это сделаешь, но вытащи нас отсюда. — Он переключился на канал связи с колонной.
— Всем, очистить дорогу. Укрыться за зданиями или деревьями. Всем машинам укрыться.
Танк Барака с ревом и тряской дернулся вперед, но затем с силой откатился обратно. Механик попытался еще раз. Внутреннее пространство наполнялось газами. Все усилия, казалось, только зарывали их еще глубже в грязь. По своему опыту Барак знал, что им не обойтись без буксира.
Он переключился на связь дальнего действия, вызывая штаб бригады. Тоже никакого ответа. Только гул статических разрядов и какие-то сюрреалистические звуки. Противник глушил связь. Он все равно отправил сообщение, надеясь, что кто-то примет его и передаст в штаб бригады, что он находился под сильным огнем ударных вертолетов противника. Закончив передачу, он подался из танка, надеясь найти машину, которая осталась на ходу.
Вид батальона ошеломил его. Десятки машин горели, освещая длинный участок шоссе. Горело больше машин, чем он мог сосчитать, вся дорога позади, насколько хватало глаз, была объята пламенем. Все это казалось чем-то невозможным, злой шуткой. Все произошло за считанные минуты, даже секунды. Тут и там силуэты уцелевших машин метались на фоне пожаров, словно бродячие собаки. Одна из них взорвалась, словно оттого, что Барак как раз посмотрел прямо на нее. Потом взорвалась еще одна. Все выглядело так, словно некий богоподобный противник терпеливо и неторопливо расстреливал их. Барак едва не спрыгнул на землю, чтобы броситься бежать. Но он остался, потому что не желал быть трусом, какой бы безнадежной ни была ситуация. Он подался внутрь танка, чтобы запросить транспорт для эвакуации своей беспомощной машины.
Огромный, за гранью воображения шум остановил его.
* * *
Начальник транспортных войск бригады беспомощно смотрел, как его машины снабжения начали взрываться. Он съехал с дороги на вершине холма, расположив свою машину так, чтобы видеть проходящую колонну грузовиков батальона материально-технического обеспечения, а заодно поинтересоваться, сколько из них отбились. И вдруг, безо всякого предупреждения, предрассветные сумерки взорвались огнем. Вражеские танки, приземистые, с плоскими угловатыми башнями, вылетели из полумрака в долину, и небольшими группами двинулись на север. Они экономили снаряды, обстреливая колонну грузовиков пулеметным огнем. Они неслись по местности словно стальные призраки, усиливая эффект от своего неожиданного появления к востоку от Тевтобургского леса. Обеспокоенность командира транспортных войск по поводу потери отдельных машин исчезла в мгновение.
Мотострелки, задачей которых являлась охрана колонны, попытались развернуться и открыть ответный огонь. Начальника транспортных войск объяла надежда, когда он увидел разрывы на броне башен вражеских танков. Но те двигались дальше, будучи неуязвимы для оружия боевых машин пехоты.
Танки открыли ответный огонь из орудий по машинам сопровождения, уничтожая их с первого же выстрела.
Начальник транспортных войск приказал своему помощнику и водителю укрыться за деревьями, и сам присоединился к ним после того, как уничтожил имеющиеся у него на руках секретные документы. Трио укрылось в кустах, наблюдая панораму разрушения. Не поступало никакого сообщений о противнике, за исключением отрывочных данных о нескольких уцелевших очагах сопротивления. Но эта атака была слишком мощной. Мощной и организованной. Машины с боеприпасами и топливом взрывались такими мощными фейерверками, что танки противника замедлялись, а затем и ненадолго останавливались. Подчиняясь неслышимым сигналам, они давали залпы по драгоценным транспортам, а затем ненамного отходили, уклоняясь от взрывов, разворачиваясь, чтобы продолжить движение.
Брошенная машина начальника транспортных войск поднялась с земли на столбе огня. Водитель, залегший неподалеку в кустах, закричал от боли, поймав случайный осколок.
Вражеские танки двинулись на холм, пройдя всего в сотне метров от их укрытия. Большие квадратные боевые машины пехоты следовали за ними. Начальник транспортных войск попытался сосчитать их, но многие машины были либо скрыты за складками местности, либо просто плохо видны в слабом свете. Призрачные боевые машины растворились в темноте, направившись на север. Они двигались в странных построениях, и, казалось, управлялись неким сверхъестественным способом. Начальник транспортных войск знал, что противника не должно быть здесь, так далеко на севере, и он должен был передать эту критически важную информацию. Но его машина с рацией превратилась в тлеющую груду обломков.
Как только вой двигателей стих, он приказал помощнику присмотреть за водителем. И двинулся пешком в заполненную пожарами долину, осторожно прислушиваясь к взрывам оставшихся снарядов, озарявшими небо, словно сполохи молний. Хотя враг уже прошел здесь, грохот стоял такой, словно бой все еще продолжался.
Рация, подумал он. Только бы там осталась рация.
ДВАДЦАТЬ ДВА
Антон ощущал, как ситуация неумолимо рушиться. Американцы ударили по флангам бригады на несколько часов раньше, чем ожидалось, застигнув бригаду в самый уязвимый момент, когда ее подразделения оказались по обе стороны Тевтобургского хребта. После первых отрывочных сообщений в ближайшей роще был спешно создан командный пункт, где бы он мог иметь в своем распоряжении полноценные средства связи. Сообщения из подразделений, ведущих бой, были рваными и хаотичными, численность вражеских сил, помноженная на панические оценки, были совершенно фантастической. Тем не менее, некоторые обстоятельства были предельно ясны. Американцы обнаружили разрыв между передовыми силами двадцатой гвардейской армии, увязшей к юго-востоку отсюда, и большей частью сил сорок девятого корпуса, двигавшегося на запад и юго-запад так быстро, как только было возможно. Бригада Антона оказалась очевидной целью американской контратаки на левый фланг корпуса. Вертолеты или какое-то специальное оружие нанесли катастрофический урон его авангарду, а затем еще несколько подразделений сообщили об ударах по всей протяженности бригады. Из-за лихорадки Антон не мог понять общую картину американской атаки. Голова оставалась мутной. Он смотрел на спешно нанесенные на карту отметки и пытался разобраться в ситуации. Его бригада рассеивалась.
— Товарищ командир, — позвал его начальник штаба. — Разрешите обратиться?
Антон медленно повернулся к нему. Мгновение назад он даже не понимал, что кто-то стоит рядом. Он ощущал себя до позорного слабым. Начальник медицинской службы дал ему средство от лихорадки, но пока Антон не видел никаких признаков улучшения своего состояния. Сон, подумал он. Мне не станет лучше, если не выспаться.
Он выпрямился над картой и посмотрел прямо в глаза начальнику штаба, не зная, сколько еще сможет оставаться на ногах.
— Посмотрите, — сказал начальник штаба. — Командир транспортной роты бригады сообщает о танках противника вот здесь. Они движутся на север от Лемго.
Антон снова попытался сосредоточиться на карте. Ему нужно было убедиться в реальности цветных пометок. Ему хотелось сесть, сложить руки и закрыть глаза.
— Это невозможно, — сказал он. — Это у нас в тылу.
— Так точно, товарищ командир. Позади нас. Я проверил координаты. Начальник тыла клянется, что видел их своими глазами. Они атаковали колонну снабжения.
Антон повернул голову, чтобы посмотреть в лицо этому носителю дурных новостей.
— Потери?
— Тяжелые.
Этого не может быть, подумал Антон. Я потерял контроль над всем этим. Он положил руку на карту, пытаясь опереться на что-то, но так, чтобы это выглядело как выражение решительности.
— Всем подразделениям остановиться и перейти к обороне. На этот раз, всем.
Он посмотрел на карту. Цветные стрелки, казалось, дразнили его, отказываясь складываться в четкую картину. Хотя американцы уже оказались за ними, его бригада может задержать те силы, которые последуют за передовыми элементами. Тем не менее, никто точно не знал дислокации вражеских сил. Творился слишком сильный беспорядок. И слишком многое было лишь вероятным.
Антон провел рукой по обозначениям транспортных маршрутов бригады.
— Оборонять пересечения дорог. Блокировать их. Реквизировать любые гражданские машины и возвести на дорогах баррикады. Используйте наши машины снабжения, если потребуется. Но каждый крупный перекресток должен быть блокирован и защищен.
— Артиллерия? — Спросил начальник штаба.
Антон попытался думать. Он хотел проявить себя твердым и решительным, показать достойный пример своим подчиненным. Но происходящее казалось ему отдаленным и похожим на сон.
— Орудия расположить вдоль дорог, чтобы в случае необходимости они могли открыть огонь прямой наводкой. — Антон собрался. Каждая мысль словно отдавалась тупой физической болью. — Защитить зенитные средства. Расположить их в центре позиций бригады, чтобы они могли прикрыть большую ее часть.
Он ощутил приступ тошноты. Головокружения. Нужно было сесть. Держись, сказал Антон сам себе. Просто держись. Это не продлиться вечно.
* * *
Малинский тщательно избегал пререкаться со Старухиным перед офицерами штаба третьей ударной армии. Однако внимательно наблюдал за происходящим, готовясь вмешаться, если ситуация станет критической. Он мог всецело полагаться на Старухина в наступлении, но сейчас его беспокоило, как страстность и агрессивность, которая так хорошо служила ему в наступлении, скажется сейчас, когда нужно было налаживать спешную оборону и предпринимать меры для отражения контратаки противника. Малинский поймал себя на желании того, чтобы Трименко был жив и командовал этим участком фронта. В нем был баланс, стальные кулаки сочетались с холодным умом. Малинский посмотрел на широкую спину Старухина. Он понимал, что тот ведет себя с необычной сдержанностью из-за его присутствия, зная, что Малинскому не нравятся его бесконечные истерики. Эта было похоже на игру между ними.
Неужели ядерное оружие стало частью игры? С тех пор как ночь взорвала тревога, верховное командование молчало, а ребята из КГБ продолжали плести интриги. Малинский страшился мысли о переходе войны в ядерную фазу. Но он не хотел быть застигнутым врасплох. Он не мог позволить врагу нанести первый удар. А сейчас чертовы американцы застигли его врасплох.
Они нанесли удар быстрее и сильнее, чем кто-либо ожидал. Обрывки разведывательной информации, раньше казавшиеся ничтожными, сейчас выглядели очевидными фактами. Но они оказались подвержены вечному греху недооценки противника.
Малинский пожал плечами сам себе. Ему были неинтересны уроки истории. Но он запомнил. На следующий раз. Технические средства разведки были достаточно эффективны. Но люди, работавшие с ними, анализировавшие данные и делавшие выводы, должны быть лучше подготовлены. Один хороший специалист, такой как Дудоров, не мог делать все сам.
Штаб Старухина выбрал отличное место для расположения командного пункта — в местных складских помещениях, которые были достаточно просторны, чтобы вместить все командирские машины и технику. Уроки первых двух дней войны были усвоены очень быстро. Командные пункты, расположенные в поле, легко могли быть обнаружены и уничтожены. Будучи укрытыми в городской застройке, они имели большие шансы уцелеть. Боевые действия концентрировались в городах и поселках, а также вдоль дорог.
Работающие генераторы наполняли склады гулом и дымом. Но возможность круглосуточно работать при полном освещении более чем компенсировала дурной воздух.
Старухин вдруг повысил голос, бросив взгляд на Малинского. Командарм быстро взял себя под контроль, но стало ясно, что дело не ладиться. В тылу, окруженный немецкий корпус предпринял попытку прорыва из района Ганновера. Малинский считал, что кольцо окружения было достаточно мощным, чтобы сдержать немцев, или, по крайней мере, направить их на те направления, где они окажутся безнадежно уязвимы и не смогут повлиять на ситуацию на направлениях удара фронта. Тем не менее, бои на еще одном участке фронта сейчас едва ли могли приветствоваться.
Старухин отправил нервного штабного полковника с неким поручением, размахивая ручищами в воздухе. Потом командарм повернулся к Малинскому с взглядом собаки, подозревающей, что ее сейчас будут бить. Он подошел так близко, что Малинский мог ощутить исходящий от него запах пота. Командарм посмотрел сверху вниз на своего командира, явно будучи не в себе.
— В чем дело? — спросил Малинский.
— Товарищ командующий фронтом... Ситуация на направлении бригады вашего сына стала критической.
— Вы хотели сказать на направлении третьей бригады сорок девятого корпуса? — Уточнил Малинский, пытаясь взять под контроль лицо.
— Так точно, третья бригада, — поправился Старухин. — Ситуация очень тяжелая, товарищ командующий фронтом.
— Что докладывает командир корпуса? Считает ли Ансеев, что он может контролировать ситуацию?
Антон. Малинский знал, что было неправильно сейчас думать о нем, как о своем мальчике. Он может потерять способность мыслить трезво. Думая о нем как о мальчике, который вырос в мужчину, но для него навсегда останется мальчиком. Малинскому до боли хотелось увидеть сына. Он испытывал болезненное желание защитить его. Оградить от зла взрослого мира.
