— Я не могу решить все в одиночку, — боязливо заговорил старейшина. — Мне велено передать, что Кья-тхе будут уходить в сторону просыпающего Осамина. — Он говорил, опустив глаза в пол, говорил глухим голосом, чувтвуя, что за такие слова его, если и не накажут, то уж точно наградят всеобщим презрением. — Так мне наказали сказать наши старейшины и па-тхе. Так они решили. Я лишь передаю вам их волю. Никто не думал, что вы соберетесь идти на войну. Поэтому так и решили. А теперь я не знаю...
Савай Вей"нья встал и быстро подошел к нему.
— Чего ты не знаешь?! Хотите уйти?
— Но Ка-вья уже ушли, — попятился от него старейшина Кья-тхе, — Мы думали, что уходят все...
— Ка-вья уже бежали? — Савай Вей"нья опустил сжатые в кулаки руки, а старейшина торопливо продолжал.
— Да, они ушли. Сказали, что не будут ждать, пока враги нападут на них. Поэтому мы тоже решили идти на восток, подальше.
— Подожди, — Савай Вей"нья пошел к своему месту. — Сейчас ты можешь уйти. Ты пойдешь к своим и передашь волю Совета: вы должны прислать сюда, на Кривое озеро часть своих охотников. Такова воля Совета. Передай это своему па-тхе и скажи, что если через пять дней охотники не придут, мы станем поступать с Кья-тхе, как с врагами. Все, иди!
Старейшина облизнул пересохшие губы, повертелся на месте, а потом выскользнул из тхерема.
Савай Вей"нья долго смотрел ему вслед и молчал. Молчали и остальные.
— Горячим словом можно повредить делу, — подал голос Лу-хья. — Ты зря так сказал ему. Теперь не знаешь чего и ждать. Ты, почти что обвинил их в трусости, да еще и обозвал врагами. Нельзя было так говорить.
Савай Вей"нья опустил голову.
— Я и сам уже жалею о сказанном, но я так сказал. Будем ждать. Если они не придут и последуют за Ка-вья, что ж, пускай уходят. Значит, они нам не братья.
— Главное, — Лу-хья закатил глаза кверху, — чтобы они не поступили, как Пыин-ли...
После окончания Совета в стойбище Ге-ч"о начался пир. Ночную тишину разорвал грохот баранов и глухие удары бубнов. Люди расселись у больших костров возле белого тхерема и стали поглощать обильное угощение (еще с утра на вертелах жарились целые туши бизонов, добытые удачливыми охотниками Ге-ч"о накануне). Хозяева и гости угощались горьким настоем из лесных ягод, дурманящим голову, танцевали, пели песни. Только перед рассветом, еле держась на нетвердых ногах, утомленные бурным весельем, люди, держа друг друга под руки, потянулись к окутанным тьмой хижинам.
* * *
Снова они бредут к лесу под усилившимся дождем. Вязнут ноги. Чи и штаны до колен промокли насквозь. А до леса все еще не добрались. Груз на спине, хотя и несколько уменьшенный по настоянию Котла Вей-нья, давит к земле. Зад тоже уже мокрый: поскользнулся и сел в лужу, людям на смех; перемазался, что и не отмоешь. А тут еще и дождь полил вовсю. Укрыться негде. Где-то позади надрывно заплакал ребенок; молодая мать забормотала что-то сладким голосом, но это не помогло, малютка зарыдал еще громче, потом закашлялся. Шмыгнул носом старик. Чаа"схе не видел, так как повернуть голову мешал большой тюк, но знал, что Котла Вей-нья идет рядом, чуть поотстав.
Вдруг заворчали завьюченные псы. Пара молоденьких сук, которые были еще слишком слабы, чтобы нести поклажу, метнулись к островку молодого черемошника справа от тропы. Вьючные собаки кинулись за ними, но далеко не ушли: зацепившись жердями, волокли друг дружку, столкнулись, некоторые кубарем покатились по траве, завизжали; раздался треск — это ломались шесты и лопались постромки. От кустов, прочь от шума и визга метнулся олень. За ним бежали и тявкали две собаки; их не было видно, лишь покачивание разнотравья указывало их путь.
К сбившимся в кучу собакам, кувыркающимся на ворохе скарба, подскочили мужчины, стали распутывать этот клубок. На оленя никто и не смотрел, сейчас не до охоты. Собак подымали на ноги, вытаскивали из прочных пут, заново приторачивали ношу.
Чаа"схе сел вместе с тюком, распрямил ноги. Опять задержка. Он сильно устал, но торопился скорее продолжить путь: лучше скорее дойти — только там, в лесу под кедрами, будет настоящий отдых. Котла Вей-нья, с котомкой за плечами, ходит вокруг и озабоченно громко сопит, как росомаха, что-то шепчет себе под нос, трясет жидкой бороденкой. Злится. Но в слух ничего не сказал: люди сами знают что делать и не нуждаются в его потаканиях. Движения охотников были расчетливы и быстры, но собаки сильно запутались, понадобилось много времени, чтобы привести все в надлежащий порядок. Одна волокуша оказалась полностью негодной к дальнейшему использованию: обе жерди переломились, скрепляющие ремни разорвались. Пришлось часть груза распределить на другие волокуши, а остаток прикручивать к спине незадачливого пса, затравленного хлопающего глазами. Наконец можно трогаться. Мужчины, женщины поднялись с травы и вся процессия, длинной вереницей растянувшаяся по тропе, снова двинулась дальше. Об убежавших собаках не волновались: к ночи устанут от бестолковой беготни и вернутся, по следу нагонят людей.
Снова перед глазами чавкающая грязь под ногами; тюк не дает посмотреть вперед. Идти тяжело, но от сознания того, что каждый шаг приближает к цели, идти веселее.
Чаа"схе снова вспомнился Таг-лы.
Вот он сидит перед жарким очагом. Одеяло сползло с его худых костлявых плеч, обнажило спину. Старик доволен и весел. Он говорит без остановки, его уже не унять. Единственный зрячий глаз горит, брови, подобно волнам на озере в шквальный ветер, то вздыбливаются вверх, то снова опадают. Он весь поглощен воспоминаниями. Чаа"схе даже не приходится задавать вопросов, старик сам изливает ему свою душу — нужно лишь просто сидеть и слушать! Наверное, бедному Таг-лы, давно уже не удавалось найти такого собеседника, который бы только сидел да слушал. Наверное, вообще, со стариком родные разговаривали мало, свыклись с его присутствием и не замечали, как какой-нибудь предмет домашнего обихода, ставший настолько привычным, что не обращаешь на него внимания. И вот, наконец, с приходом Чаа"схе, старик нашел выход своему страстному желанию выговориться, вспомнить былое.
...Его отец собрался на войну вместе с Савай Вей"нья. Он правил стрелы, поставил новую тетиву на свой добрый лук, починял и вострил наконечники, запас которых намеревался нести с собой. Мать шила ему запасные чи: мужчине, собирающемуся надолго оставить свой тхерем, обязательно нужно положить в заплечник пару, а лучше даже две, сменной обуви. Мало ли что: а вдруг ноги промочит, вдруг порвутся те, что на ногах. Еще заботливая женщина залатала разошедшиеся швы на штанах и куртке, проверила огненные палочки и трут. У её мужа будет все, как положено: ничего лишнего и все только самое необходимое, без чего не обойтись.
Таг-лы и его братья были довольны: их отец идет на войну! Он сильный и смелый, врагам не устоять. Отец будет убивать их, как слепых мышат, ну, или кого чуть поболе. Разбегутся, побросав оружие, грозные Кагаа, падут на колени, моля о пощаде, Пыин-ли!
В стойбище каждый день наведывались Су-тхе. Они приходили целыми группами, обычно со своим па-тхе. А через два дня подошли Пыин-ва. Они пришли всем родом и остановились на длинном мысу немного в стороне от Ге-ч"о. Прислал своего гонца Лу-хья: Генчжа уже набрали отряд, придут к назначенному сроку. А от Кья-тхе вестей нет. Не ушли ли вслед за Ка-вья?
Большое многолюдное стойбище Ге-ч"о кипело и бурлило, как набитый раскаленными до красна камнями бурдюк. Люди перебегали от тхерема к тхерему, гурьбой выходили на площадку посреди тхе-ле, упражнялись в стрельбе из лука и метании копья, устраивали поединки. И говорили в эти дни только о предстоящем походе: мысли всех, от мала до велика, были обращены к войне с Кагаа.
Каждый день тхерем Савай Вей"нья был забит охотниками. Обсуждали все подробности предстоящего выступления, обговаривали все мелочи, обсуждали возможные затруднения. Жены па-тхе не успевали готовить угощения для гостей, его дети жили у брата. Намуг Вей-схе все время находился в хижине вождя Ге-ч"о.
Стойбище жило сборами и снаряжением мужчин в военный поход.
Бедный Таг-лы! Он опять вернулся в волнующие дни своего детства. Сейчас, когда он рассказывал Чаа"схе все это, он перестал быть дряхлым стариком: он снова превратился во взъерошенного, с перепачканным грязью лицом, сорванца. Даже руки Таг-лы перестали трястись. Он переменился в лице, весь ожил, казалось, даже помолодел. Бедный Таг-лы. Его давно уже нет в живых. Он умер той же весной, так и не дождавшись, когда вскроются реки и пробудятся от долгого зимнего сна первые цветы. Но, как думалось юноше, умер он все же счастливым. Ведь его окружали заботливые родичи, хоть иногда и не слишком внимательные. О смерти старика Чаа"схе узнал только летом на Сходе, когда все рода собрались в устье реки Бо-аргинь, вливающей свои воды в Голубое озеро.
Глава одиннадцатая
На землю падал пожелтевший лист. Ярким огнем в лесу полыхала рябина. Потянулись в Страну Вечного Солнца косяки перелетных птиц. На вершинах холмов ревели и дрались олени-самцы, бились толстыми лбами круторогие бараны. Люди в стойбищах готовились к большой осенней охоте.
Военный отряд шел по широкой тропе через горы Бодойрын в земли Сау-кья. Ге-пья и его товарищи возглавляли отряд: они торопились поскорей добраться до знакомых мест и вступить в бой, в бой за своих павших и плененных сородичей. На каждом привале Мен"ыр отходил в сторону и страстно молил духов сохранить свою потерянную семью. Надежда, что я и мама все еще живы, не оставляла его. Они гдг-то в лесу: прячутся полуголодные и оборванные, но они живы. Мой тхе-хте твердо решил разыскать нас, если надо, остаться в Ге-эрын даже после того, как будут освобождены пленники; пусть даже он останется совсем один, он обойдет все холмы, все болота, заглянет на каждое лесное озеро, дойдет до крайних отрогов, впадающих в Сау-Со.
Тхе-Вей собрали большой отряд: четыре по пять охотников выделили Ге-ч"о, столько же послал на войну старый Лу-хья, Пыин-ва отрядили пятнадцать человек, а Су-тхе десять. Прибавить тринадцать Сау-кья и получится внушительная сила. Хотя, Кагаа и Пыин-ли, даже в одном только стойбище Сау-кья, больше, а сколько их всего — и подумать страшно. Но у них, Тхе-Вей, есть одно преимущество, на которое и был сделан расчет — это внезапность. Они нападут на врагов стремительно и так же быстро уйдут. На долгую войну не хватит сил, не хватит и продуктов, взятых с собой. Хранилища на пэ-тойо наверняка уже подверглись разорению, значит, рассчитывать на них не стоит.
Кья-тхе так и не появились. Савай Вей"нья послал было к ним гонца, но тот вернулся и сказал, что место бывшего стойбища Кья-тхе опустело; следы вели на восток. За это с Кья-тхе, после возвращения из похода, будет взыскано. И с Ка-вья тоже. Ведь оба рода пошли против решения большинства в Совете, а кэрхи велят всем следовать его воле. Но разбираться придется потом.
Продвигались быстро, хотя тропа часто натыкалась на полноводные реки и ручьи, переправа через которые, сопряженная с известными трудностями, отнимала немало времени и сил. Савай Вей"нья все время подгонял людей и те не жаловались, понимали что так надо. На третий день пути внезапно исчезли три молодых охотника Гэнчжа. По следам быстро определили, что они повернули обратно. Узнав об этом, Савай Вей"нья помрачнел и задумался, но не сказал ничего. К верху того же дня, поотстав от основного отряда, ушли назад еще двое и опять Гэнчжа. На этот раз Савай Вей"нья не смог удержаться и объявил, что если кто еще вздумает бежать, то он, как один из предводителей отряда, догонит таковых и они узнают силу его стрел. А после, на ночном привале, отозвал в сторону старейшину Гэнчжа и долго с ним говорил. Старейшина вернулся к кострам мрачный и молчаливый.
Выступив ранним утром в последний переход, все держались настороже, вперед выслали дозор. Теперь на их пути могли оказаться засады Кагаа и Пыин-ли. Если враги узнают о продвижении к ним большого отряда Тхе-Вей, то планы о внезапном нападении рассыплются, как трухлявая палка при ударе о мощное дерево. Во время движения вожди запретили разговаривать, а на отдыхе нужно было обходиться без костров. Мен"ыр сам вызвался идти с разведчиками. С ним пошел Мо-кья и трое Су-тхе. Они далеко опередили отряд, так как шли без ноши, имея за плечами лишь луки, да колчаны со стрелами. Тропа начала распадаться на рукава. На каждой новой развилке они оставляли метки для движущегося следом отряда. Вот они прошли сворот, которым Сау-кья пользовались, чтобы попасть на Пыин, в земли, ранее принадлежавшие Пыин-ва; а вот тропа к каменным гольцам, в страну Малого Народа: ею редко кто пользовался и она порядком заросла, лишь обломанные ветки на еловых стволах, да голые избитые корни указывали на то, что раньше эта тропа была куда более оживленной.
Немного дальше от этой последней тропы они увидели следы врагов. Под кедром, укрываясь от дождя, разведчики Кагаа развели костер и переждали здесь ненастную ночь. О том, что это были Кагаа, Тхе-Вей узнали по странно сложенному очагу, совсем не похожему на те, какие принято делать в их племени: это была ямка с покатыми склонами, на которых и лежали плоские камни, ограждавшие огонь. Су-тхе с удивлением рассматривали отпечатки больших ступней на влажной мшистой земле и цокали языками, не веря своим глазам. Мо-кья, глядя на них, зло ухмылялся. Враги, судя по следам, были здесь несколько дней назад, видимо проверяли тропу. Наверное, Кагаа потихоньку начали обживать угодья Сау-кья, проникая все глубже в таинственный сумрак дремучего леса. Скорее всего, нападения они не ждут: думают, что уцелевшие Сау-кья убежали с концами и уже не вернутся. Такое вполне могло быть: враги чувствовали свою силу, тем более, что их набеги на Пыин-ва и Су-тхе всегда оставались безнаказанными. Считают, что Тхе-Вей не способны на сколько-нибудь значительное сопротивление. Сейчас это только радовало.
Прошли еще дальше. Следы врагов стали попадаться чаще. Но все они были еще более старыми и разведчики, не задерживаясь, проходили мимо. Им еще нужно было осмотреть пэ-тойо. Теперь стало ясно, что Кагаа все же добрались до зимника, раз побывали и на тропе, начинающейся от него: сомнения в том, что запасы перешли к Кагаа и Пыин-ли подтверждались. На спуске с холма в долину, где за стеной мохнатого леса пряталось Длинное озеро, они наткнулись на странный знак, вырезанный на коре кедра, стоявшего у самой тропы. На белой затеске был нанесен грубыми зарубками вытянутый лик: дырка для рта, для носа, да две узкие полоски вместо глаз. Похоже на лик хозяина стойбища, что есть в каждом тхе-ле и пэ-тойо, но сделан грубо, неискусно и находится посреди темного леса.
— Владения метят, — буркнул Мо-кья и сердито ударил плоское лицо кулаком.
К пэ-тойо подходили медленно, благоразумно сойдя с тропы. Засели в кустах и долго прислушивались, прежде чем выйти на поляну. Над озером висела мертвая тишина: ни птица не прокричит, ни мышь не прошуршит по пожухлой траве. Стройные ели и пушистые кедры кидали на водную гладь густую тень, кривыми щупальцами наплывающую на отражение небесной синевы. Тишина пугала, хотя глаза не замечали ничего подозрительного, разве что раскиданные шесты тхеремов и хранилищ, разломанных врагами. Охотники долго не решались покинуть свое укрытие, а когда, набравшись смелости, все же вышли, то двигались скованно, настороженно оглядываясь по сторонам. Мен"ыру, пока они осматривали следы разорения на зимнике, все время казалось, что за ними кто-то следит из бурого сумрака, застоявшегося меж шершавых стволов.
