С каким-то странным чувством я приблизился к ней. Положил руку на плечо, заглянул ей в лицо с надеждой, что вот сейчас увижу, как она шевельнется, вздохнет или хотя бы как дрогнут ее ресницы. Но нет, в этом куске камня жизни больше не было. Мы так и не успели с ней познакомиться.
Что-то остро царапнуло в груди. Разум затопила горечь наполовину с гневом. Гремучая смесь. Сильно захотелось прикончить того гада, что сделал это. Даже если кто-то уже справился с этой задачей раньше меня.
Я медленно втянул в легкие воздух и также монотонно исторг его из себя, одновременно с этим стараясь утихомирить разбушевавшиеся чувства. Не время для эмоций, нужно взять себя в руки. Порой никакие доводы трезвого рассудка или слова самого чуткого духовника не способны дать того, что может самое простое дыхательное упражнение. Горюющий разум просто не воспринимает ничего из вышеперечисленного. Зато дыхательные практики воздействуют непосредственно на тело, а потому работают практически в любом состоянии.
Кое-как уняв свои страсти, я на мгновение сжал окаменевшие пальчики и заставил себя отвернутся от того, что раньше было человеком. Нужно было искать дальше, я по-прежнему не знал, чем закончилась схватка.
Архимага и охотника-здоровяка я нашел разом, в паре метрах друг от друга. Они были так перепачканы в земле и саже, что пришлось немного побродить по окрестностям, прежде чем я наткнулся на них. Оба были мертвы.
Тело Мирехона как будто ссохлось, потеряв значительную часть своей мышечной массы. Кое-где отсутствовала даже кожа, обнажая при этом белеющую костную ткань. Убедившись в смерти охотника, я спешно отвернулся. Смотреть на него было неприятно.
Колдун оказался обезглавлен. Должно быть под конец боя, сражаясь друг с другом уже один на один, они сумели нанести каждый по смертельному удару, сводя таким образом исход схватки к ничейному результату. Ну или к пирровой победе, учитывая тот факт, что я все-таки остался в живых.
Жуткий, шипящий звук, раздавшийся совсем рядом, заставил меня похолодеть. Отыскав взглядом его источник, я примерз к тому месту, на котором стоял, без всякой магии. На меня не мигая смотрела отделенная от своего тела голова архимага и, силясь что-то сказать, шевелила губами.
— Выжил все-таки. — прошипела голова голосом, имеющим мало чего общего с человеческим. Было непонятно, как она вообще может что-нибудь говорить, не имея легких. Впрочем, как она умудряется жить, не имея тела, было также немаловажным вопросом. — Жаль. Я надеялся, что смерть всей группы охладит пыл вашей братии и заставит их действовать осмотрительней. Глядишь, и они отважились бы приблизиться к этому месту только завтра. Хотя надеяться на такое не стоит. Наверняка ведь где-нибудь на холме или верхушке дерева сидит один из ваших разведчиков, с этой проклятой стеклянной трубкой. Орден своих рядовых бойцов не жалеет, может отправлять их на убой толпами. Но теперь, когда один из охотников оказывается живой, никакой форы мне точно не видать.
Я покрепче сжал рукояти своих палашей, которые даже в беспамятстве умудрился не выронить. Колдуна необходимо добить. Но как? Обычно, для этой цели лишают головы. Здесь это не сработало.
От взгляда архимага не укрылось мое движение, да и растерянность мою он заметил.
— Думаешь, как бы меня прикончить? — ухмыльнулась голова. — На этот счет можешь не переживать. Я уже мертв. Лишь заклинание якоря держит меня в теле. Ну, как бы в теле. Полезная штука этот якорь — получив смертельный удар, всегда есть время вылечить рану и остаться в живых. Но в этом конкретном случае оно только продлевает мою агонию. Такое, — маг скосил глаза вниз, к своей шее. — Даже я вылечить не смогу. Да и пролежал я так не мало времени, мозг уже начал отмирать. Так что можешь не трепыхаться, время все сделает за тебя. Тем более, я вижу, что ты не в том состоянии, чтобы пытаться. Сам еле стоишь, все же не слабо тебя приложило. Впрочем, отправить меня в мир иной, пока не развеяно это заклятье, в любом случае было бы весьма проблематично.
— Ничего, фантазия у меня хорошая, что-нибудь придумаю. — Меня заметно пошатывало. Очень хотелось плюхнуться прямо на землю, и послать все в бездну. Но я оставался на ногах, стараясь держаться настороже, и оставляя в поле зрения, как голову, так и тело колдуна. Кто знает, на что еще способен этот чародей, если ему под силу такие фокусы.
— О, да ты разговариваешь! — удивился архимаг. — Обычно твои коллеги не отличаются особой словоохотливостью. Максимум, на что их хватает, это яростный крик перед атакой.
Проклятье! Я снова забыл об этом. Только что я опять нарушил один из самых главных запретов охотников на магов. Никогда, и ни при каких условиях не разговаривать с волшебниками. А иначе... Что именно в таком случае произойдет, никто конкретно не говорил. Но зато все сходились в одном — красноречие у чародеев оттуда же, откуда и их дар. От Низшего. Своими словами они способны смутить умы даже у самых истинных последователей Высшего. Ходили даже слухи об охотниках-предателях, которые за неизвестные посулы соглашались встать на сторону извечного врага. За такими ренегатами орден охотился с особым рвением. Я обычно считал такие россказни, если не страшилками, то уж точно серьезным преувеличением. Но, как любил говаривать Алекс, дыма без огня не бывает.
Да, однажды я уже нарушал данный запрет, причем совсем недавно. Но в тот раз, я считаю, это было оправданно. Я был в самом незавидном положении, сама ситуация, для прояснения нюансов и поиска возможного выхода, требовала завести ту беседу. Сейчас же обстоятельства были несколько иными. На этот раз проигравшим оказался колдун, а преимущество было на моей стороне.
Раньше я всегда был щепетилен касательно правил и следовал даже самым нелепым предписаниям ордена, но сейчас, нарушив один из них, не придал этому особого значения. Бездна с ним. Усталость притупляла не только мою физическую реакцию, но и реакцию мысленную. То, что еще пару месяцев назад могло пробудить во мне робость или даже испуг, сейчас вызывало лишь раздражение.
Меня терзал другой вопрос. Что мне делать с этой говорящей головой? Оставить мага одного я не мог. Мало ли, что он там рассказывал про свои силы и возможности. Если я приведу инквизитора со свитой, а чародей вдруг исчезнет, то меня за проваленную охоту по головке точно не погладят. Направляясь в лагерь, прихватить с собой голову волшебника? Этот вариант тоже может закончиться весьма плачевно, только уже для других. Если сил умирающего колдуна хватит хотя бы на одно заклинание из того арсенала, что он успел продемонстрировать ранее — многим ожидающим новостей в лагере не жить. Если не всем.
Впрочем, если вспоминать правила, то следуя их букве, я не должен покидать место схватки с колдуном, пока он еще жив. А добить его, судя по всему, мне тоже не представлялось возможным. Что вообще можно сделать человеку, который пережил усечение головы? Варианты конечно есть, но вряд ли меня, в моем нынешнем состоянии, хватит хоть на один из них.
Значит остается только сидеть и ждать, пока не истечет действие его ворожбы. Так почему бы не скрасить ожидание беседой? Быть может и удастся подчерпнуть что-нибудь важное из этого разговора.
— Просто захотелось тебя прервать, — скорчил я кислую физиономию. — А то ты трещишь и трещишь, будто галка, а не отрубленная голова уважаемого в своих кругах мага.
— Неужели? — вопросительно приподнял бровь архимаг. — Не даю тебе и слова вставить? Что ж, прошу простить мне мои манеры. Я замолкаю. Поведай теперь ты, что у тебя на уме.
Перед глазами вдруг встало лицо рыжей охотницы, скованное камнем, и мне страшно захотелось, будто мяч, мощным пинком отправить голову колдуна в ближайшие заросли травы. Но я сдержался. Учитывая ту свистопляску, что бушевала здесь совсем недавно, кустики уцелевшей поросли еще нужно было найти.
— Да мне вот просто интересно, — с наигранной задумчивостью протянул я. — Каково это быть самым разыскиваемым орденом преступником? Жить в страхе, в постоянных бегах, оглядываясь через плечо, и знать, что все это зря. Что однажды тебя все равно настигнут. Загонят, как дикого зверя, и прикончат прямо на дороге за безымянным лесом.
— Каково это? — переспросил маг. — Знаешь, бодрит. Краски кажутся ярче, каждый вздох — слаще, мир в целом воспринимается живее. Но что я тебе это объясняю? Вряд ли это сможет понять человек с поломанным восприятием. Тот, кто сам преследует других по науськиванию свыше. Точно пес, кусающий того, на кого укажет хозяин. Умственно-ограниченный идиот, что служит злодеям и сам, по сути, злодеем и является.
— Злодеям? — рассмеялся я. — Серьезно?
— Совершенно! — воскликнула голова. — А кем по-твоему являются люди, преследующие других, просто потому что они не такие как все? Люди, что хватают и бросают в застенки по одному лишь подозрению, а казнят из-за нелепых обвинений? Люди, что жгут ведьм, по сути обычных селянок, обладающих толикой силы, и по мере ее, помогающих соседям и родной деревне? Или скажешь, это все неправда? Да ваш орден погубил толпы невинных людей, больше, чем некоторые войны. И если среди них и в самом деле затесался десяток-другой лиходеев — то это лишь чистое везение.
— Я знаю, кто я такой, и не питаю по этому поводу никаких иллюзий. Я убийца и палач, и поверь, это не доставляет мне никакой радости, одни лишь мучения. Но есть работа, которую необходимо выполнять. А что касается ордена, он и в самом деле, бывает, действует жестко. Но жестко оправданно. Магия — это зло. Распространение ее заразы могут предотвратить только превентивные меры. И от этого, и правда, порой страдают невиновные люди. Как бы это ни было печально. Зато спасают такие действия гораздо больше людей. — Я почему-то принялся рьяно выгораживать орден. И перед кем? Перед магом! Осознавая всю тщетность и нелепость этой затеи, я все равно пробурчал под нос избитую фразу. — Трудные времена требуют трудных решений.
— Это оправдание всех душегубов. Что вы только не придумаете, чтобы казаться святошами в глазах других. Но я-то знаю истинную суть прогнивших душонок твоих хозяев. Им просто нравится паразитировать на страданиях других. А ты, если поддерживаешь их, либо слепец, либо сам приветствуешь подобные методы.
Голова скривилась, будто собиралась сплюнуть, но видимо проделать это у нее не получилось, и она продолжила буравить меня злым взглядом.
— То есть ты действительно, пребывая на смертном одре, хочешь обсудить, кто из нас является большим злодеем? Что ж, будь по-твоему. — Я пожал плечами. — Возможно люди побаиваются ордена, и при упоминании о нем у них возникают всякие нехорошие ассоциации, по типу допросов с пристрастием и гонений людей, имеющих самую каплю силы. Но какие появляются мысли у обычного обывателя при слове "маг"? А я скажу тебе. Смерть и разрушения. Могу даже привести несколько примеров. Пиромант. Пекло на улицах Ракота, три сгоревших квартала и сотни пострадавших и убитых. Кукольник из Лос-Саллемы. Пол тысячи людей, насильно лишенных личности и превращенных в безмозглых марионеток. Чумной лекарь. Эпидемия, прошедшая по западным провинциям и выкосившая чуть ли не каждого третьего. Голиаф. Землетрясение в Мапассе, низвергнувшее под землю целый город. Мне продолжать? Или хватит? Глядя на такое, по моему мнению, любой добрый человек, почуявший в себе скверну Низшего, должен сам бежать в первый же филиал ордена и умолять служителей изолировать его от общества. Вы же как ходячие карпутские бомбы. Неужели нужны другие доказательства, что магия — зло?
— А я думал, что все охотники — поголовно циники. — фыркнул чародей. — Но оказывается среди вас есть и наивные, словно дети. Конечно магия порой рождает всяких ублюдков. Магические способности — это само по себе проверка на устойчивость личности. Вот скажи мне, власть портит людей? Еще как портит, сам ведь знаешь, не раз видел этих чванливых свиней с голубой кровью. А магия дает власть еще более высокого порядка. В разы. Но при этом она изначально не несет в себе чего-то плохого или хорошего. Она нейтральна. А зло, зло плодят люди. В мире полно всяких мерзавцев и не владеющих ворожбой. Магия — это инструмент. Возьми, к примеру, ту же алхимию. Она лишь дает знание, как варить зелья, а что изготовить, яд или лекарство, решает уже сам человек.
— Но алхимия не может разрушать города, поднимать толпы нежити и натравливать на людские селения разбушевавшиеся стихии. Одна лишь возможность осуществлять подобные катаклизмы может свести человека с ума. Высший безупречен, а люди слабы. Значит нужно избавлять их от подобных искушений. Изолировать от других. Да в тех же монастырях. Пускай живут там тихой, мирной жизнью, молятся и очищают свою душу от скверны. Меня всегда удивляло, почему чародеи не могут уразуметь простой истины. Если ты маг — значит ты заражен. В каждом чародее зреет семя бездны, и если в полной мере взрастить это зерно, мы получим нового потенциального Разрушителя, способного утопить в крови половину страны. Простой люд боится вас. Пусть не все волшебники всецело обратились к тьме, но те из вас, кто превратился в безумных убийц, своими поступками перевешивают всех остальных.
— Это правда. Отрицать существование психопатов, владеющих магией, глупо. И раньше их истребление осуществлялось с гораздо большей эффективностью нежели сейчас. Специальным корпусом чародеев. Но все это было до гонений магов вашим, так называемым, святым орденом. А что касается превращения магов в монахов-отшельников, так это самая большая глупость, которую ты удосужился сморозить за всю нашу беседу. Ты бы упрятал в темницу лекарей во время мора, или, скажем, карпута, работающего над изобретением, что с большой вероятностью облегчит быт людей? Лишил бы себя ценного ресурса, да или просто кучу золота, выбросив ее в море? Сомневаюсь.
— Слушай, я уже устал от наших бессмысленных препирательств. — я вздохнул. — Все равно ведь каждый останется при своем мнении. Зачем понапрасну сотрясать воздух? Зачем вообще был затеян этот разговор? Если тебе есть что мне сказать, не сыпля при этом ругательствами и не обвиняя во всех смертных грехах, то говори. А нет, так закончим на этом.
Колдун умолк, сверля меня колючим взглядом. Я подумал, что вот на этом и закончился наш нелепый разговор, но маг, опустив глаза, снова стал вещать.
— У меня есть дочь. Ей еще нет и десяти, но она уже по-взрослому серьезная. Когда она смотрит на меня своими большими серыми глазами, мне кажется, что она в этой жизни понимает гораздо больше моего. Очень умная девочка и добрая к тому же. Любит возиться со всякого рода живностью, не делает исключений даже для склизких жаб или мерзких пауков. Всякую тварь готова холить и лелеять. Но вот с даром ей не повезло. Сперва в ней вообще не проявлялось никаких магических склонностей. Мы с ее матерью даже решили, что дочь родилась без них. С одной стороны, нас это опечалило. Мы, как маги, прекрасно знали, чего наша дочь оказалась лишена. Да и, если честно, было немного постыдно магу моего ранга иметь абсолютно обычное чадо. Но с другой стороны, мы были даже рады. Зато нашему ребенку не придется постоянно оборачиваться назад, чувствуя чужое дыхание на затылке, и не предстоит узнать на собственной шкуре, каково это — оказаться объектом травли. Так мы думали. И даже успели несколько свыкнуться с этой мыслью, как вдруг дар проявился. И какой! Резкий, яркий, заметный. Обычно магические способности проявляются у детей на пару лет раньше. Но зато это лишь слабый отблеск силы, ее тень, сырая заготовка клинка, который молодому чародею еще предстоит выковать. Дети по своей природе ветрены и порывисты, им сложно долгое время удерживать концентрацию на каком-то одном аспекте. Поэтому контроль даже такого зародыша дара для них весьма сложен. Что же говорить о моем ребенке? Бедная девочка старалась изо всех сил, но удержать в себе рвущуюся мощь была неспособна. Это было только вопросом времени, когда ее обнаружат.
