Свинцом и фосфором: Страж империи

— Ну попытайтесь, — хмыкнул я.

— Никаких сведений личных счетов, — возразил король.

— Прошу прощения, ваше величество, — печально ответил Габринский, — но мое личное дело — это мое личное дело. Можете приказать сжечь меня или вырвать мне язык — третьего способа помешать мне нет. Это не от неуважения к вам — но я не уверен, что у меня будет какое-либо 'потом', потому вначале завершу свое дело — а дальше будь что будет.

— И за что вы со мной счеты сводить собрались? — поинтересовался я.

— За то, что вы меня провели. Я-то был уверен, что мы заканчиваем разговор не как заклятые враги. Вы ловко создали у меня впечатление, что поняли меня и готовы к диалогу... Но теперь я вижу, что вы совершенно непримиримы и никогда даже не допускали мысли о мирном урегулировании... Ловко обманули старика, ничего не скажешь.

— Вообще-то, не обманывал. Я же прямым текстом сказал — врагам веры на слово нет, а доказательств вы не предоставили. Я дал вам совет — вы им не воспользовались.

— Вы совершенно не оставили времени на это. Или вы думаете, культисты одной группы знают всех культистов в стране наперечет?!

— Он признал, что как минимум культист или сообщник, — резюмировал эсбэшник.

Король промолчал, а Габринский и вовсе проигнорировал эту реплику.

— И вот, Александер, вы помогли меня разоблачить, — подытожил он. — Невелика беда — так и так я должен был объясниться. Но вот за то, что это произошло преждевременно — я очень зол на вас. И за то, что вы настолько непримиримы и не дали мне возможности сделать все... мягче. Если бы Роксана Корванская пострадала — было бы понятно, но ведь...

— Вообще-то, именно в ней дело, — усмехнулся я. — Вы использовали гнусный метод давления — и я не стал ждать повторения.

— Повторения бы не было. Даже моя, кхм, угроза была блефом. Вы — на редкость целеустремленный и мстительный человек, и я не имел ни малейшего желания наживать себе врага, тем более такого. Но... вы не оценили.

— Я мысли не читаю, знаете ли, так что сами виноваты. Вы это, давайте, мстите поскорее — у меня уже палец чешется на спуске.

Он тоже усмехнулся, но его глаза внезапно стали злее:

— Александер, у вас есть совесть?

— Без понятия. Я не совершаю поступков, за которые людям бывает стыдно, так что у нее нет повода проявить себя. А что?

— В Островске сейчас гибнут люди. Многие уже погибли и многие еще погибнут. Знаете ли вы, Александер, что это из-за вас?

Маги и бойцы с пулеметами напряглись, король подался вперед, в комнате буквально завибрировал воздух от с трудом сдерживаемых магической силы и обычного гнева.

— И в чем же моя вина? — спросил я.

— Я ничего не сказал о вине. Но совесть, говорят, обычно мучает невиновных. Вы ни в чем не виноваты, вы — катализатор. Помните тот момент, когда вы объясняли мне возможные сценарии при переговорах между осаждающими и осажденными?

— Помню, и?

— Я сказал, что есть вариант, при котором стороны заключают мир без того, чтобы одна сторона зависела от милости или немилости другой, а вы возразили, что это возможно, только если обе стороны обладают территорией и верховным правителем. По сути, ваши слова стали откровением, указавшим путь решения проблемы. Те, от чьего имени я говорю, не хотят зависеть от милости людей и потому решили обзавестись территорией и армией. Показать силу, чтобы договариваться на равных...

— Ах ты ж... — процедил король.

— Что же до вас, Александер, то вы не виноваты, на самом деле. У проблемы не существует иного решения, и оно было бы найдено раньше или позже. Благодаря вам это случилось раньше, и я думаю, вас за это будет мучить совесть до конца ваших дней.

К этому моменту пулеметы и фокусировочные посохи уже были направлены на Габринского — ну или на то, что выдавало себя за него. А он довольно спокойно перевел взгляд на короля.

— Боюсь, вы не правы, ваше величество. Безусловно, с вашей точки зрения выглядит, что правда на вашей стороне — но если б здесь присутствовал беспристрастный всезнающий наблюдатель, не относящийся ни к людям, ни к одержимым, то он сказал бы вам, что в происходящем ваша вина.

— Вот как? — мрачно спросил король, и в его голосе я не расслышал ничего хорошего для Габринского.

— Боюсь, что да. Вы не видите разницы между двумя... разновидностями одержимых, скажем так. А между тем, лишь одна разновидность враждебна вам. Та, которую представляю я — нет. Но вы убиваете и тех, и других, не различая. Иными словами, это вы начали войну, как бы удивительно для вас это ни звучало. Происходящее в Островске — не акт агрессии, а всего лишь ответные меры. Самооборона. Доказательство того, что мы можем за себя постоять. Но мы не хотим этой войны и готовы начать переговоры.

Король медлил, и я подумал, что это дерьмовый признак. То есть, бабахнуть в рожу приблуде я могу и так, но... Зачем мне осложнения? Надо исправлять ситуацию, в общем.

— Ваше величество, самое время провести, наконец, тест, — сказал я, — а то барон Габринский уже сам запутался, говорит он от имени одержимых или сам им является.

— Это ни к чему, — спокойно ответил барон. — Я — тот, кого вы зовете одержимыми, и признаю это. Чтобы вы не думали, что я — клиент дурдома, могу рассечь любой предмет в комнате, или что-нибудь метнуть.

Я пожал плечами и вынул из подсумка магазин, снаряженный картечью: если бабахну слонобоем, у короля могут лопнуть перепонки.

— Если так, приблуда... Обычно я убиваю таких, как ты, быстро и эффективно, но для тебя сделаю исключение. Хочешь мстить — копай две могилы, слыхал такое? Я верну тебе должок той же монетой, детально расписав тебе и всем присутствующим, почему с твоей породой бессмысленно вести какие-либо переговоры, и с каждым моим словом ты все явственнее будешь ощущать на своем затылке холодное дыхание смерти. Тут все знают, что такое 'комната со свартальвом'? Ладно, поясню. У нас есть комната, в которой сидит дрессированная собака, которая умеет запоминать комбинации букв алфавита свартальвов и в соответствии с определенной комбинацией выбирать табличку с определенным номером. Помимо номера, на этой табличке начертаны письмена, являющиеся ответом на соответствующую комбинацию. Если к этой комнате подойдет свартальв, напишет на дощечке что-то на своем языке и просунет под дверь — собака распознает символы, найдет соответствующую дощечку и просунет ее обратно под дверь. Предположим, свартальв написал вопрос 'какой твой любимый цвет?', а на табличке, выбранной собакой по заученному номеру, написано 'синий'. Получив такой ответ, свартальв подумает, что внутри комнаты находится другой свартальв или как минимум человек, владеющий языком свартальвов — а между тем, там находится неразумная собака, которая не понимает смысла символов на дощечках, она лишь заучила комбинации. — С этими словами я выщелкнул магазин с рунными зарядами, вставил магазин с картечью и продолжил свою речь: — с вами, одержимыми, то же самое. Вы мастерски копируете поведение разумных существ, но при этом не отличаетесь от обезьянки с гаечным ключом, которая сидит на двигателе машины и совершает 'откручивающие' движения. Издали может показаться, что обезьянка откручивает гайку — но вблизи видно, что она едва касается ее ключом. Она неразумна и не понимает смысла совершаемых действий, просто подсмотрела, что люди так делают — и копирует.

Габринский вздохнул.

— Это сравнение было бы уместно, если б вы наблюдали меня, так сказать, 'издали'. Я постоянно поблизости. Участвую в совещаниях, общаюсь с окружающими. Если обезьяна неразумна, то бессмысленность ее действий становится видна вблизи. До сих пор никому не показалось, что я говорю неразумные вещи или просто имитирую разумность, и вообще, дурака не звали бы на королевские советы. Вы даже не в состоянии точно определить, кто я, без теста.

— А слова еще ничего не доказывают, — усмехнулся я, — потому что говорить могут и попугай, и сгукг. Я признаю, что ваш уровень мимикрии потрясающ, но, тем не менее, это всего лишь мимикрия. Вы умеете пользоваться доставшимся вам мозгом, воспринимать и обрабатывать информацию, ведете себя почти как человек — но не потому, что вы разумны, а потому что вам достался мозг, приспособленный для человеческого поведения.

— Если так, то какая разница, кто я? Если что-то ходит как утка, выглядит как утка, крякает, как утка — то это утка, не правда ли?

Я покачал головой.

— Если что-то кажется уткой, но затем внезапно выпускает сочащееся ядом жало — то это ни хрена не утка. Вы — не люди, и даже не разумны. Вот у вас есть мозг, в котором заложена мстительность — и вы испытали это чувство на себе. Но почему вы не сообразили, что мстительность заложена во всех людях? Потому что у вас нет абстрактного мышления. Вы говорите, что войну начали мы — но в вашу голову не укладывается то, что само ваше появление здесь сопряжено с убийством. Разумный человек способен осмыслить то, что случалось до его рождения — а вы не можете. Вы говорите, что хотите мира — и начинаете бойню. Тысячи убитых — великолепный фундамент для крепкого долгого мира! Это был сарказм, если что, потому что бойня ради мирных переговоров — это как пить за трезвость. Да, вы прочитали книги по истории и сделали вывод, что вам нужна территория, чтобы выступить равной стороной в переговорах — вроде бы, ваш теперешний мозг правильно обработал информацию. Только при этом отсутствие абстрактного мышления и разума не позволило вам осознать две важные вещи. Первая — владеть территорией надо законно, попытка отнять чужую землю есть акт агрессии и начало войны. Вторая — его величество Ян Шестой — человек, и ему тоже свойственна мстительность. Вместо мирных переговоров вам предстоит держать ответ за смерти кучи сиберийских граждан... Но не тебе лично, мразь приблудная: что-то мне подсказывает, что жить ты будешь только до теста. Ваше величество, я могу забирать так называемого барона на проверку?

На несколько секунд повисла тишина, затем король потянул за навершие своего скипетра и снял его, и я с удивлением осознал, что под набалдашником из драгоценных камней скрывается острие миниатюрного фокусировочного жезла.

— Останки проверите, — сказал Ян Шестой и выбросил вперед руку.

Незримая мощь всколыхнулась вокруг копий-жезлов — но оба пулеметчика на долю секунды опередили магов, нажав на гашетки одновременно с молнией, сорвавшейся с пальцев свартальва.

Тварь все же попыталась рвануть к окну со сверхъестественной прытью, но свинец и фосфор настигли ее на полпути, затем хлестнули струи пламени и разряды жуткой силы, от которых обуглилась плоть, треснула мраморная стена и задымился дорогой паркет. То, что ударилось по инерции в оконное стекло, оказавшееся, к слову, пуленепробиваемым, уже больше походило на подгоревший фарш, нежели на человека.

Все закончилось в считанные мгновения, и я запоздало испытал знакомое чувство омерзения, на секунду возникшее и пропавшее: все-таки это был одержимый, каким-то образом научившийся маскироваться.

— Собаке собачья смерть, — зло обронил король.

— Ага. Жаль только, что быстрая, — подтвердил я.

— А вы так и не выстрелили, — усмехнулся он. — Не успели?

— Не было нужды, вы все замечательно справились и сами. Если б я пальнул — вы могли бы оглохнуть, да и патроны к 'кишкодеру' мне понадобятся теперь все, что есть.

— Ну что ж, значит, война только начинается, — резюмировал король. — И уже с новым, более организованным противником...

— Отнюдь, ваше величество. Это такой же одержимый, он только прикидывался иным. В момент его гибели я ощутил, наконец, то же самое чувство, которое вызывают во мне все эти твари. Я говорил еще в Аркадии — их поведение эволюционирует. Они учатся и приспосабливаются — но это все те же потусторонние приблуды. Что ж, я тут больше не нужен.

Я отсалютовал всем присутствующим и пошел к двери, взвалив на плечо 'кишкодер'.

Корванский догнал меня уже в коридоре.

— Александер, вы куда?

Я оглянулся через плечо:

— Туда, где должен быть. В Островск.

— Король сказал вернуть вас — вы ему еще для чего-то нужны.

— Сожалею, но я уже сделал все, что мог сделать словами. Теперь у меня есть более важные дела. И это не от неуважения к королю — но я не только боец СТО Аркадии. Я еще и темеринец. Сейчас в Островске творится тот же самый ад, через который я прошел маленьким мальчиком — и я не могу оставаться в стороне.

И я пошел вниз по ступеням.

Туда, где мне самое место.

Туда, где я всегда мечтал оказаться.

Туда, где у меня остались дела и долги.

Рожденный в аду возвращается в ад.

* * *

Я плюхнулся на сидение и положил рядом 'кишкодер'.

— Все, гони обратно на базу.

— А что было во дворце? — спросила Скарлетт, заводя двигатель.

— Ну как тебе сказать... кое-что обсудили.

— Интересное совещание... с 'кишкодером'.

— Ты когда-нибудь видела, как одновременно работает восемь магов уровнем не ниже шестого?

— Нет, — сказала она.

— А я вот только что видел, так что 'кишкодер' мне не пригодился.

— Погоди... ты хочешь сказать, что прямо во дворце зачистили... одержимого?!!

— Или того, кто себя за него выдавал. Точнее станет известно, когда останки проверят на машине Вогта-Ефремова. Ситуация серьезнее, чем мы думали.

Скарлетт вырулила с перекрестка и вдавила педаль в пол:

— Министр уже знает?

— Если и нет, то скоро король ему сообщит, полагаю. Кстати, Островск вообще в какой стороне?

— К юго-востоку, он находится буквально в пятидесяти километрах от Рубежа.

На базе я первым делом пошел в арсенал за дополнительными 'потрошителями' и патронами, и встретил прямо там Полоцки, Аристарха и еще несколько человек, занимающихся распаковкой оружия.

— Басиль, — сказал я с порога, — мне потребуется транспорт до Островска в один конец. Водитель не обязателен, если у меня на руках будут все документы — я передам машину министерству чрезвычайных ситуаций или гражданской обороне с баланса на баланс. И желательно что-то помощнее, потому что я только броневики водить горазд.

— Без проблем. Вас отправляют туда?

— Ну, наверное. Король не возражал, по крайней мере... вроде бы.

Курсанты навострили уши, а я тем временем вынул из пирамиды пару запасных 'потрошителей' и взялся за ящик с боеприпасами.

— Сэр, а как же мы? — спросил Аристарх.

— А что — вы?

— Вы туда явно не консультировать едете — и без нас?

Я вздохнул и повернулся к нему:

— Вроде того. Там будет жарко, а вы... не готовы и близко. Теперь уже точно известно, что за атакой стоят эфириалы.

— Сэр, это несправедливо! Зачем тогда было весь этот огород городить, если в тот момент, когда мы нужны, нас оставляют в этой дыре?!!

— Там будет жестче, чем в Радополе. Слушай, Аристарх, я хорошо тебя понимаю — наступает момент, к которому ты готовился, прикладывая все свои силы... но вы не готовы.

— Угу, то-то же туда прут грузовики с солдатами! С обычной задрипанной пехотой! Они что, лучше нас?!!

— Не сочти меня циником — но то пехота, которую можно просто мобилизовать под ружье. Их не так жалко. Вы... вас мало. Вы — будущая надежда человечества в этой войне. Но для этого вы должны вступить в бой на пике силы, а не в самом начале обучения. Если вы погибнете сейчас — все труды пойдут насмарку, потому что это будет выглядеть как как гибель вроде бы сильнейшего подразделения, и никто не станет разбираться, что вы были новичками-кадетами...