— И ты все еще хочешь вернуться? — аккуратно спросила Никс.
Тиха взглянул на нее из-за плеча и ничего не ответил. Отхлебнул кофе, откусил печеньку, пожевал.
— Так, а что там с твоими родителями? — вместо ответа переспросил он.
— Ох, — Никс зарылась руками в волосы. — Ну, если тебе так интересно... я расскажу. Только давай собираться и идти уже, наши же заждались, наверное. По пути буду рассказывать.
Они стали собираться.
Уходя, Никс бросила последний взгляд на укромный оазис тепла и света, притаившийся в глуши полузабытого храма. Ей подумалось, что эта система с линзой что-то ей напоминает, какую-то аллюзию в себе таит. Но она не смогла понять или вспомнить, какую именно.
— Однажды Камориль рассказывал историю о Мертвари, — начала Никс. — Мол, он вместе с моим отцом участвовал в битве у пика Сестрицын Зуб, и после того, как там прошла Мертварь, кроме него никто не выжил. Так вот, он ошибся. Там пахло смертью слишком отчетливо, слишком много трупов образовалось мгновенно в одном месте, так, что за смрадом смерти он не сумел различить тлеющей искорки жизни. Мой отец провел в плену у ледяной волны, застывшей кружевом, ровно столько, чтобы не умереть и успеть уйти до прибытия следственной комиссии. Я знаю эту историю со слов Марика, моего опекуна, который узнал ее от моей матери, Абигейл. Ты все еще хочешь ее услышать?
— Не стесняйся, излагай, — подбодрил Тиха. — Начало уже интересное. Кстати, истории о Мертвари я не слышал. Итак?..
Они стали подниматься по винтовой лестнице, и Никола продолжила рассказ:
— Мертварь — это вывернутый наизнанку Дух Огня, оказавшийся без контроля извне. Однажды Мертварь проявилась и была... скажем так, обезврежена ценой больших потерь среди магов. Воспользовавшись тем, что практически весь его отряд погиб и прочей послевоенной неразберихой, мой отец пустился в бега, разочарованный, как и многие, итогами войны и того памятного сражения. Впрочем, это мне так кажется, так-то мы не знаем, о чем он думал. В итоге он подался в земли за Внутренним Морем.
— Это откуда Ирвис?
— Да, почти, немного северней. Подавляя свое естество, отец жил под личиной обыкновенного человека около пяти лет. Там он повстречал мою матушку Абигейл, и магом она не была. И все у них вроде бы стало складываться хорошо. Но вскоре начали проявляться... странности. С отцом что-то было явно не так, и его дара это не касалось. Мать рассказывала, например, что иногда он замирал, глядя в одну точку, надолго, на час и дольше, и нельзя было никак до него достучаться. Будучи вменяемой адекватной женщиной, моя мать беспокоилась о нем и даже настояла на походе к врачу, но он не мог себе этого позволить — иначе бы раскрылась его профессия. А, как известно, невменяемый элементалист — это очень опасно. Эти приступы у него стали частыми. И именно тогда-то он и пропал — вышел за хлебом и не вернулся.
Абигейл тем временем оказалась беременной мной. Сама я не помню, но Марик застал ее живой. Он говорит, что она была совсем неглупой и всегда подозревала, что муж как-то нетрадиционно подогревает борщ, хотя папенька ей ничего про свою магию не рассказывал. После того, как он пропал, Абигейл обратилась к частному детективу, с чьей помощью в итоге смогла разузнать правду-матку (отдельная увлекательная история), и последовательно выйти на Эль-Марко, чьим опекуном до войны был мой отец.
Найдя Марика, рассказав ему свою захватывающую историю и выслушав его, мать очень удивилась и призадумалась: в ее стране детей-волшебников воспитывают в специальных заведениях с юных лет, практически отлучая от груди младенцами, что грозило ей скорой разлукой с еще не родившейся мной. Эль-Марко был ее рассказом тоже крайне впечатлен. Тот Константин Рэбел, которого он знал, вряд ли бы сбежал с поля боя и потом вряд ли бы взял и снова делся куда-то от беременной жены. Очевидно, или он ошибался в опекуне, или с тем приключилось что-то крайне странное в ту роковую ночь у пика Сестрицын Зуб, и очень его изменило.
Марик вместе с Абигейл, воспользовавшись помощью Камориль и его связями, пытались найти моего отца, но тщетно. Зато им удалось помочь Абигейл с миграцией, так что она переехала к нам, в тот дом на Змеиной Косе, где теперь живем мы с Эль-Марко. Я родилась в середине июля.
Через три года матушка подхватила инфекционную болезнь. Какой-то вирус, убивающий за неделю. Я не знаю, где она его нашла, как заразилась... Целители не работают с вирусами, и Эль-Марко оказался бессилен. Традиционная медицина тоже не помогла.
В итоге все, что от нее осталось — фотоальбом, несколько коронных блюд в репертуаре Эль-Марко и его же понимание того, что он отнюдь не всесилен. Так ему и пришлось растить меня, параллельно взрослея самому. По итогу он забоится обо мне с моих трех лет...
Оттого я и не в курсе — жив ли мой отец? Где он? Я привыкла думать, что никогда его не увижу. Это меня и не задевает уже почти, лишь вызывает недоумение и тоску.
— Не такая уж длинная твоя история, — сказал Тиха, проворачивая ключ зажигания и заводя минивэн.
Никс умостилась на переднем сидении справа от водителя.
— Какая есть.
Задние колеса взрыли снег, цепи зацепились за грунт и машина медленно двинулась с места.
— Кстати, — Никс повернулась к нему, — я же так и не спросила... Как тебя на самом деле зовут?
Кей дождалась, пока все звуки вокруг стихнут. Открыла глаза на чуть-чуть, чтобы все еще казаться спящей, но оценить ситуацию.
Никто не догадался завязать им глаза, а вот руки связали крепко — промасленными веревками, и если дернуть, то узлы лишь крепче затягиваются. Кей не дергала.
Глаза слегка привыкли к темноте. В углу на потолке тускло помаргивала неисправная ртутная лампа. В ее неверном свете Кей смогла различить двоих связанных мужчин напротив себя. Они сидели каждый в своем углу, одетые в серое рваное тряпье. Лица их были сокрыты тенью.
Кей пронаблюдала за ними около трех минут. Не заметив движения, она повернула голову и огляделась.
Ирвис оказалась за ней, привязанная к тому же столбу. Она не двигалась, сидела, уронив голову на грудь и размеренно дышала.
Кей снова перевела взгляд на мужчин в углах комнаты.
Давешние чтецы? Вот это встреча.
Хорошо.
По крайней мере, Ирвис здесь. Рейнхарда куда-то увезли на машине.
Это подождет. Убивать его они не будут.
Сейчас нужно выбраться.
Живыми.
Сначала надо разобраться.
Итак, от ресторанного зала их с Ирвис волокли не так чтобы долго и ни на чем никуда не везли. Значит, они все еще примерно на том же месте. Вероятно, гостиничные подвалы. Очевидно, рано или поздно их придут кормить — иначе бы уже попробовали избавиться. Вполне вероятно, что держат их здесь для того, чтобы иметь возможность влиять на Рейнхарда в случае чего. Также вполне вероятно, что это место — временная мера. Значит их, вполне возможно, будут отсюда куда-то переводить. На этом тоже можно будет сыграть.
Но пока что у нее есть козырь — тот факт, что Дети Зимы не распознали в ней поглощающего. А значит, и кое-какой еще набор карт имеется в рукаве.
Кей на секунду зажмурилась, справляясь с волнением, накатившим буквально на какой-то миг. Открыв глаза, она уже поняла, что составила первый пробный план и теперь осталось его воплотить. Спокойно и без судорог.
— Ирвис, — тихо позвала Кей, оборачиваясь и легонько толкая ту в плечо. — Ирвис.
Сколько они тут уже просидели? Полчаса? Час? Когда отрава прекратит свое действие? Сколько ее уместилось во всю ту еду, что успела умять дорвавшаяся до бесплатного Ир? Кей не знала.
— Ирвис, — снова тихонько позвала Кей, поглядывая одним глазом на недвижные человеческие силуэты по углам.
Спят? Слушают? Кто их поймет. Лучше думать, что слушают. Замерли. Выжидают.
Кей расслабилась, прекратив толкать Ирвис в плечо. Та явно еще под действием колдовского дурмана.
Вот это поворот, конечно. Оказалось, что они с Рейнхардом были правы — более чем. Им следовало опасаться. Им следовало рвать когти сразу же. Но они безумно не привыкли верить себе, своим инстинктам. Жизнь попыталась было их научить, разбудить, заставить верить — зря. Они, как дети, решили, что им ничего не будет, что судьба любит их. Ладно Рейнхард, но она? Кей не могла простить себе этой грандиозной ошибки: сначала лишиться оружия, потом забрести в ловушку и позволить Рину и Ирвис наесться сонной отравы. И, понимая, что вряд ли бы она смогла как-то их защитить от последнего, Кей все равно корила себя.
"Хреновый из меня наблюдатель, — отстраненно подумала она, — им надо было назначить на эту должность кого-то еще".
В полумраке камеры чудилось, будто время остановилось.
Ирвис никак не реагировала на свое имя и толчки.
Внимание Кей само собой уплыло куда-то прочь, будто мозг решил дистанцироваться от проблем. У нее перед глазами встал странный сон, который она видела давным-давно, еще на юге, после одного дельца с колдуном вероятностей: как она, одетая в красный плащ, держа в руках черный изогнутый клинок, идет по тонкому льду, и лед крошится, проваливается под ней. Вот так и сейчас. Ситуация вышла из-под контроля.
Она летит в ледяную бездну, но оказывается всего-то в снежной пустыне. Почти никаких перемен. Перемены едва заметны. Это ровно то же начало, перекресток, точка отсчета.
Она встает и идет по льду. Навстречу ей из белой мглы выходит черный механический зверь, склоняет голову и становится продолжением ее тела и воли.
Снег превращается в белых красноглазых тварей, которые готовы умереть, лишь бы не дать ей продвинуться дальше.
Лед в алой крови. Механический зверь кричит.
Вдалеке, в центре белого котлована, высится башня, похожая на колючую ветвь терновника — она такая же изогнутая и тонкая, она таит в себе боль и страх.
Это та башня, к которой она должна прийти.
— М-м, — послышалось из-за плеча.
Кей встрепенулась. Воспоминание из сна поблекло. Она обернулась, насколько позволяли связанные руки:
— Ирвис?
— Ке-ей? — протянула Ир громко и капризно. — Что... Почему мне так неудобно... Руки затекли... Где мы?.. Почему темно?
— Тшшш, — зашипела Кей, оглядываясь на замерших в углах комнаты мужчин. — Ирвис, молчи. Слушай.
Ирвис пошевелилась, попытавшись высвободиться, но тем только туже затянула веревки на запястьях.
— Ир, не шевелись, — прошептала Кей. — Мы в подвале гостиницы. Сейчас будем выбираться. Делай, как я говорю.
— О, — откликнулась Ирвис. — Х-хорошо.
Кей вздохнула.
— Так, смотри. Мы сейчас у столба. Сидим. Руки связаны в запястьях, руки обхватывают столб.
— Точно.
— Нам надо сделать так, чтобы твои запястья были у меня в районе живота.
— Почесать тебе пузико? Хотя, стоп. У тебя же нет пузика. Проклятая тощая женщина, ненавижу вас.
— Ирвис, слушай внимательно, — Кей поняла, что Ир немного неадекватна. — Твои руки сейчас под моими. Нам надо, чтобы сначала они оказались над моими. Мы могли бы сделать проще, но боюсь, нам помешает подол моего платья. Поэтому сделаем сложнее, но наверняка. Сейчас мы встанем, придвинемся как можно ближе к столбу и я проведу свои руки над тобой, понятно? Потом я опущусь и ты переступишь через мои руки. Давай, начинаем. Вставай.
— О господи, — выдохнула Ирвис, поднимаясь. — Я ничего не понимаю. У меня болит голова. Дико. Что мы пили?..
— Вы ели, — ответила Кей. — Так, давай, прижимайся к столбу.
Кей подняла руки назад и вверх, чуть согнувшись, и нащупала запястьями макушку Ир. Затем выпрямилась, прижалась к столбу и повела руки ниже, заехав Ирвис по носу.
— Так, теперь широкие плечи.
— Да давай уже, щекотно ведь, — заерзала Ирвис.
— Складки платья же, — пожаловалась Кей.
— Святотатцы, — фыркнула Ирвис, — в таком нас пленять! И да, как нам поможет то, что мы делаем?
— Переступай, — Кей присела так, чтобы ее руки, оказавшиеся перед Ирвис, были пониже. Ирвис неловко переступила. Кей поднялась.
— Фух. Первый этап есть. А каблуки — это ты зря.
Связанные руки Ирвис теперь и в самом деле оказались поверх рук Кей.
— Теперь делай то же, что сделала я, только останови ладони в районе моего живота, — дальше инструктировала Кей. — Давай.
Ирвис подчинилась.
— Прижми запястья прямо сюда, в район солнечного сплетения, пальцы разведи пошире.
— Кей, зачем я это делаю? — взмолилась Ирвис.
— Ради свободы, Ир, — Кей стала дышать чаще от волнения. Усмирить сердцебиение стало практически невозможно.
Ирвис прижала запястья к ее животу.
— Будет больно, — сказала Кей. — Но так надо. Пошире еще, ага... Иного выхода я не вижу.
— Отчего больно? — запоздало забеспокоилась Ир.
Кей зажмурилась и призвала из самых потаенных глубин, из черной бездны небытия, которую носит в себе каждый поглощающий, когда-то захваченную, плененную, украденную у другого чародея магию.
Кей молилась: только бы хватило.
Не так часто она вступала в настоящие конфронтации с огненными чародеями. Но один раз был. И тогдашний огонь был не прост, другого он бы испепелил, и были бы трупы, копоть, пожар, смерть.
Но не ее.
И пламя вырвалось из оков, превращаясь в острый клинок.
— Терпи, — приказала Кей дернувшейся и зашипевшей Ирвис. — Терпи, если хочешь жить!
И пламя пожрало веревку и кожу на запястьях Ир. Она вырвалась и со стоном упала на пол.
Кей осталась стоять привязанной у столба, наблюдая за недвижными силуэтами по углам и скорчившейся на полу Ирвис.
— Потише, — шикнула Кей, — Ирвис, теперь развяжи меня. Прости. Я понимаю, что больно. Мы тебя вылечим. Потом ты меня простишь.
— Если вот этими руками не задушу, — пообещала Ирвис, со стоном поднимаясь и дуя на обожженные запястья.
Кей почуяла волшебство: Ирвис что-то колдовала. Пускай.
— Да что ж так больно-то, — шипела Ир. — И блин, я не помню ни одного заклятия именно от ожогов.
Но все же она поднялась и стала пытаться развязать руки Кей.
— Телефон у тебя? — коротко спросила Кей.
— Да, — Ирвис все возилась с веревками. — Был.
— Где?
— Платье тонкое, но я нашла место. Да как они это завязали?
Ирвис, ругаясь себе под нос на родном языке, стала настойчиво дергать веревки на запястьях Кей и так и этак. Кей почувствовала, что Ирвис замерла. Напряглась, ожидая чего угодно. Ирвис что-то с усилием потянула, и сдавливающие оковы на запястьях вмиг отпустили Кей.
Она сбросила веревки и стала растирать запястья.
— Ты мне что-нибудь объяснишь? — тут же спросила Ир.
Кей поняла, что тихо говорить поздно. Если бы фигуры по углам спали, они бы давно проснулись от их с Ирвис возни.
Но и шуметь особо не стоит: сейчас не время привлекать внимание возможной охраны.
— Кто это? — проследив взгляд Кей, спросила Ир.
И тут же, кажется, сама поняла, кто.
— Доставай телефон, — вместо объяснений сказала Кей. — Вечер только начался.
Звонок раздался ровно в тот момент, когда Никс с Тихой въехали в город и увидели на горизонте выстроенную на пригорке гостиницу, принадлежащую семье Сесиль. Трубку взяла Никс, и Тиха не мог наблюдать, как расширяются ее глаза.
