Константин Дмитриевич сказал, если завтра тучи не разойдутся, над домом установят непромокаемый вис-козырек, чтобы невеста дошла до лимузина, не промочив ножки и не испортив прическу. А я устала смущаться и неловко блеять, мол, не стоит беспокоиться и волноваться. Не сахарная, не растаю.
А еще в груди зрела неудовлетворенность. Казалось бы, программа завтрашнего дня распланирована поминутно, и сбоев быть не должно. Недоразумение с брачным контрактом улажено, и Мэл согласился с моим мнением. Но вместо того, чтобы последовать совету Вивы и лечь в постель, я пялилась в уплотняющуюся темноту.
Правду говорят, что вечером мысли окрашиваются в иные тона, нежели днем. Теперь условия брачного договора не казались мне унизительными. Наоборот, на первый план вылезли угрызения совести. Меня приняли в большую семью: мама Мэла, сбилась с ног, устраивая торжество по высшему разряду, отец Мэла не поскупился на дорогущий свадебный подарок, дед Мэла приветил меня в поместье как желанную гостью, да и прочие родственники отнеслись без неприязни. И чем отблагодарила я, строптивая шмакодявка, возомнившая о себе невесть что? Не представляю собой ничего примечательного, зато дерзость и гонор лезут как каша из кастрюли. Выпендрёжница. Конечно же, ни Ираида Владимировна, ни Мелёшин-старший слова мне не скажут и не станут поучать и воспитывать, но им будет неприятно. В качестве невестки я и так не ахти, вдобавок веду себя высокомерно. Как сказал Мэл, договор — пустая формальность. Разве с его подписанием что-либо изменится? Наоборот, мой мужчина взвалит на себя ещё больший груз ответственности. А вот я могу не оправдать надежд семьи. Вдруг родится не наследник, а дочка, похожая на меня? Девочка, которая никогда не увидит волны...
Замужество — это не только я и Мэл. Это его семья, заведенные традиции и обычаи. Уважение к старшим, дружеские отношения с кузенами и кузинами, почтительность к дядьям и тетушкам, подарки на дни рождения племянников и племянниц.
Если в обществе узнают, что я топнула ногой, закапризничав, Мэла назовут подкаблучником. Тюфяком, который не может сладить с женой. А что говорить о подчиненных, которые когда-нибудь появятся? Руководство компании, наоборот, понизит Мэла в должности и ни за что не доверит серьезные задания.
Отвратительно, в общем. Где мой телефон?
— Эвка! — протянул родной голос, теряясь в музыке и гаме. — Не утерпела-таки.
— Не утерпела. Развлекаешься?
— Ага. Ревнуешь?
— Вот еще. Хотя Макес и проболтался Аффе, что ты нанял парочку стриптизерш.
Мэл увесисто выругался, прикрыв микрофон, но я расслышала.
— Эвочка, я ж не для себя заказал, а для... для веселья! Для друзей.
Попробовал бы он заказать для себя. Ух, я бы тогда примчалась в "Вулкано" и устроила повторный апокалипсис. Но мое доверие сильнее.
— Я, собственно, не за этим звоню. Если хочешь, подпишу договор.
— Серьезно?! — Похоже, Мэл протрезвел.
— Серьезнее не бывает.
— Что изменилось?
— Ну-у... Произошла переоценка ценностей.
— За один день?
— Чему удивляешься? Мы, девушки, существа легкомысленные. Меняем мнение по десять раз за час.
Мэл помолчал. "Я поделюсь с тобой экстази на кончике языка..." — надрывался певец на заднем фоне.
— Ловлю на слове. Курьер доставит пакет через час. Смотри, не усни до его приезда.
Меня кольнуло разочарование. Согласился. Не стал отговаривать от поспешного шага.
Кольнуло и пропало. Всё правильно, сомнений нет.
— Не волнуйся. Дождусь.
— Странно всё это, — хмыкнул он. — Наверное, пила и не закусывала.
— Знаешь, что! Жду твоего курьера ровно час, а потом ложусь спать, и до утра меня пушками не разбудишь.
— Уже бегу, кисуля, — ответил Мэл шутливо.
Ну-ну. Сколько же литров спиртного он выхлестал?
Курьер появился в алой зоне через пятьдесят минут. Невозмутимый молодой человек из адвокатской конторы, одетый в строгий костюм, несмотря на позднее время. Он терпеливо ждал, пока я подписывала листок за листком, в присутствии Зинаиды Никодимовны и начальника охраны. Они стерегли меня в четыре глаза. Вернее, оберегали.
А назавтра была свадьба. Нет, не так. Назавтра была Свадьба.
Была Вива, выгрузившаяся из машины с объемистой сумкой и платьем в черном чехле. Для стилистки выделили малую гостиную на первом этаже, и Вива строго-настрого запретила посторонним входить и отвлекать по мелочам. Она собиралась творить сказку.
Сегодня Золушка выходит замуж за Принца. Сегодня её ножки примерят хрустальные туфельки, а кожу обласкает белье из нежнейшего шелка.
Вива выпотрошила сумку, вывалив гору флакончиков, бутылочек, тюбиков, карандашей и прочей косметической мелочевки. Удивительно, как она умудрялась находить нужную вещь в куче мале. Стилистка трудилась над моим обликом не меньше пяти часов. Пару раз в малую гостиную приносили подносы с завтраком, но Вива, увлекшись, забыла о еде, я же забыла о перекусе от волнения. Омлет остыл, как и кофе со свежеиспеченными булочками. Ломтики буженины потаскал Кот, прохаживавшийся кругами по гостиной.
В промежутке между наведением экстракрасоты Вива помогла мне надеть, застегнуть и прикрепить. Наконец, она отошла в сторону. За каждым её ухом торчало по две кисточки.
— Бесподобно, — поцокала Вива языком. — Наслаждайся.
И я насладилась.
Насладилась совершенным, не моим лицом. Насладилась сложной прической с добавлением искусственных прядей, закрепленных бриллиантовыми булавками. Насладилась диадемой, к которой крепилась фата из кисеи, украшенной искусным кружевом. Вива трудилась над ней полтора месяца. Насладилась и платьем. Лифом из атласа с гипюром, удачно подчеркнувшим грудь и сузившим талию, и верхней пышной юбкой из органзы, расшитой серебряными нитями. Юбка струилась, опадая волнами и укрывая пол, отчего создавалось впечатление, будто вокруг меня белопенное море. И сама я плыла, точно на волнах. И сверкающее колье — куда же без него?
Мастерство Вивы воссияло немеркнущей звездой. Однако любование в зеркале вышло каким-то отстраненным. Словно это не мое отражение, а чужое. Нарядили куклу, чтобы развлечь толпу, и кукла вышла на редкость исключительной.
Я могла бы упиваться обликом, созданным стилисткой. Я стала бы вторым в истории Нарциссом, правда, женского пола. Но валящая с ног красота легла поверх тела, не сумев пробиться к душе. Неужели внешний лоск так важен? Очевидно, кому-то важен.
У входа ждал лимузин — белый и длинный. А еще прислуга в полном составе, Зинаида Никодимовна и самый старший Мелёшин. И солнце на голубом небе. Ни облачка, лишь белый раскаленный диск в зените.
— Смотри, и погода на твоей стороне, — заметила Вива. — Наверное, специально для тебя разгоняли тучи.
Произведенное впечатление оказалось достаточным, чтобы после потрясенного ступора собравшиеся захлопали, отбивая ладоши, в том числе и хозяин поместья. Когда я аккуратно спустилась по ступенькам, он поцеловал мне руку и проводил к распахнутой двери лимузина.
Помимо меня в салон забрались Зинаида Никодимовна, дед Мэла и Вива. Всю дорогу стилистка поправляла, разглаживала и распрямляла несуществующие складки на платье, чтобы оно смотрелось выигрышнее. Константин Дмитриевич сидел напротив и посматривал то в окно, то на нас с Вивой, старательно сохраняя серьезный вид. Зинаида Никодимовна глядела на меня как клуша на ненаглядного птенчика, прижав ладони к груди. Сегодня она выглядела замечательно, как и полагается светской даме слегка за тридцать. Ведь утром вместе с Вивой приехала стилистка из её салона, специально нанятая для моей компаньонки.
До Городской управы покатили и две машины сопровождения, взявшие наш лимузин в тиски. По мере приближения к центру города кавалькада выросла. Сзади и на соседних полосах движения пристроились автомобили, с которых, по всей видимости, велись репортажи в прямом эфире. Несколько раз параллельно с лимузином равнялись мотоциклисты, чтобы сфотографировать или снять на видео, но из-за затемненных стекол в машине попытки оказались бесполезными.
Испытывала ли я тщеславное удовольствие оттого, что поездка к Городской управе напоминала длинный караван? Наоборот, хотелось стать меньше ростом и забиться под сиденье, а лучше бы превратиться в невидимку. И все хотели посмотреть на меня, словно на уродца в цирке.
— На, положи под язык, — протянула Вива небольшой пакетик. — Это успокоительное. А то порвешь раньше, чем доедем.
Только сейчас я заметила, что нервно тереблю колье.
А у Городской управы — машин, машин... Немерено. Вся площадь занята автотехникой. Территория огорожена заборчиком, возле которого прохаживаются дэпы*. Уйма дэпов. По три человека на квадратный метр. А за оградой — народ. И зрителей без счету, и журналистов... И камеры, камеры...
Лимузин замедлил ход, остановившись у ступеней управы. Первой выпорхнула Вива, проигнорировав помощь распорядителя, следом из салона выбралась Зинаида Никодимовна, а после неё — самый старший Мелёшин. Он протянул мне руку.
И тут я испугалась. Сколько раз мы обсуждали с Константином Дмитриевичем мой синдром, и столько раз дед Мэла уверял, что свадьба пройдет без сучка, без задоринки, и волноваться не о чем. Но сейчас руки судорожно вцепились в обивку сиденья, угрожая поломать ногти и испортить дорогостоящий маникюр. Сегодня здесь собралась уйма народу — и на площади, и в Городской управе. И потом, в банкетном зале яблоку будет негде упасть. Мой синдром почует раздолье и начнет косить слабаков направо и налево. Несчастья обеспечены.
— Ну же... Смелее! — улыбнулся открыто дед Мэла, и я нерешительно вложила свою ладонь. Наше появление на ступенях Городской управы встретили взбудораженным гвалтом, криками и свистом.
— Всё по плану. Жених уже здесь, гости проверены по списку, до начала церемонии — десять минут, от графика не отстаем, пресса прошла инструктаж, люди расставлены, — сообщил бодренько распорядитель самому старшему Мелёшину, шагая с ним вровень.
Нас проводили в комнату ожидания. Вива не могла успокоиться и без конца расправляла фату и шлейф у платья, пока распорядитель не увел стилистку насильно. Появился мой отец, пожал руку Константину Дмитриевичу, и тот ушел.
И мы остались с отцом одни.
Бек сказал, нужно приготовиться. Когда заиграет музыка и откроются двери, я ухвачусь за подставленный локоть родителя, и папенька отведет меня к Мэлу, чтобы сдать с рук на руки. Как сокровище. Или как обузу.
Мы ждали, секунды текли. За дверьми шуршали, двигали стулья, переговаривались, покашливали. Нет, звуков я не слышала, их рождало мечущееся воображение.
И тут отец согнул руку в локте. Мои пальцы задрожали, ухватившись за рукав. Мой отец во фраке и с бабочкой! Никогда прежде родитель не находился на столь близком расстоянии. Никогда прежде не вторгался в личное пространство, в пределах шага. А, нет, исключение составила прошлогодняя фотосессия, во время которой папенька прижал меня к себе — исключительно для получения удачного снимка.
Отец молчал, тоже прислушиваясь к звукам за дверями.
Я — его плоть от плоти, кровь от крови. Сегодня он выдает меня замуж. Разве не к этому результату он шел в течение долгих лет, надеясь, что когда-нибудь безродный слепой котенок окупит вложения?
Был ли прав Мэл, сказав, что отец давным-давно сделал выбор за меня, решив, что лучше стать свободной лгуньей в висоратском мире, нежели жить в заточении на побережье и подвергаться регулярным унизительным проверкам? Где, по мнению отца, дышится слаще: на Большой земле или там?
Секунды застывшего ожидания... Они стали мгновениями нашего торжества. Только сейчас я осознала, что все эти годы отец безмерно рисковал — именем, семьей, чином. Ходил по лезвию бритвы, в шаге от гильотины... Притворялся и изворачивался, подтирал и замазывал. Подчищал и переписывал заново. Подкупал. Прогибался... И тянул меня, тянул. Вверх, к солнцу... Тощий хилый росток... Сплошное недоразумение. Бесперспективное убожество... Может, виной тому мой синдром? Грандиознейшая афера века началась чуть меньше двадцати лет назад, когда маленькую серую крыску привезли в поселковую глушь к женщине во вдовьих одеждах, и закончилась безумно дорогим платьем с бриллиантами. Он и я. Мы покорили этот мир, добравшись до вершины.
Но мне не нужна незаслуженная роскошь, не нужны привилегии и власть. Мое счастье — с Мэлом в общежитской квартирке. Или на краю света. В богатстве и в бедности. Я умудрялась выжить на восемь висоров в неделю, а сейчас на мне — целое состояние. Зачем это представление? Для кого? Для прессы и охочих до сенсации обывателей? Не хочу фальши и притворства!
Внезапно отец накрыл мои пальцы ладонью и сжал. Словно почувствовал: еще миг, и невеста сбежит, сорвав фату.
От неожиданности я вздрогнула всем телом. Родитель повернулся, чтобы что-то сказать, как вдруг глухо зазвучала музыка, и резные двери потемневшего дерева медленно отворились, начиная сказку. Красная ковровая дорожка убегала вдаль. Туда, где ждал Мэл. Туда, где оглядывались гости, выворачивая шеи.
Мы двинулись по широкому проходу, и нас встречали, вставая.
Шаг, второй, третий... Дэпы* по обе стороны прохода... Журналисты... Еще шаг, следующий... Дорожка бесконечна, а музыка вот-вот кончится... Нет, орган играет... Торжественно. Величественно. Вот он, наш королевский финал... О чем я думаю? Ни о чем. В голове сквозняк. Ноги машинально переступают, лица слились в пестрое пятно.
Вот и Мэл — в черном костюме и с бабочкой. До чего хорош, словами не передать. А может, я соскучилась?
— Tradiri tu. Possidori. (Вручаю тебе. Владей. — Прим.)
— Subira*. (Принимаю. — Прим.)
Отец исчез из поля зрения. Остался лишь Мэл и его восхищение.
Мои руки и его — вместе.
В уши вторгается бубнеж — что-то о крепости и нерушимости семейных уз, о святости и таинстве брака, о смирении и покорности... Ничего не понимаю. Не вникаю. Не откладывается на подкорке. Безотрывно смотрю в глаза Мэла — внимательные и... смеющиеся.
— Согласны ли вы...?
О чем это? Да, да, согласна, не мешайте. (Аффа потом сказала, что я ответила, опередив жениха).
И Мэл кивает, подтверждая словесным "да".
В обзор попадают два кольца. Мэл берет то, что слева, и надевает мне на руку. Смотрю зачарованно на золотые звенья и не сразу соображаю, что от меня ждут того же.
— Эвочка, — шепчет Мэл, показывая глазами на поднос.
Поспешно надеваю второе кольцо на безымянный палец Мэла, и буковки сигнализируют: "ЭваЭваЭваЭва...". Потому что мой и больше ничей.
Алая атласная лента с вышитыми заповедями любви, понимания и уважения перевязывает наши руки крест-накрест. Мгновение — и она испаряется голубым облачком.
— Можете поцеловать жену, — бубнит монотонный голос, и Мэл наклоняется, чтобы прикоснуться к губам. Меня простреливает от макушки до пят.
А потом свадебный марш, рис и просо, и дождь из розовых лепестков... И поздравления... Цветы. Море цветов... Вспышки... Первые тосты... Пьют ледяное шампанское, звеня бокалами... Пожимают руки... Обнимают... Целуют в щеку... В обе щеки... Всплескивают руками... Промакивают глаза платками...
