Пока шли все эти приготовления, на королеву неожиданно обрушился тяжелый удар судьбы — умер ее единственный сын, чье бракосочетание с такой пышностью было отмечено в начале весны. Смерть сына оказалась лишь началом длинной череды домашних несчастий, разбивших доброе, чувствительное сердце Изабеллы и отравивших остаток ее жизни. Но и в горе она не забывала о Колумбе. В ответ на его настойчивые просьбы помочь колонии, находившейся в бедственном состоянии, она в начале 1498 года направила туда две каравеллы с провизией под командованием Педро Фернандеса Коронеля. Королева снарядила каравеллы за свой счет, использовав для этой цели средства, выделенные в приданое ее дочери Изабелле, невесте короля Португалии Эммануила. Другое проявление ее благосклонности к Колумбу состояло в том, что она взяла его сыновей Диего и Фернандо, бывших пажами покойного принца, к королевскому двору, сохранив за ними пажеские звания.
Однако даже покровительство королевы ке смогло предотвратить новые затруднения, способные лишить душевного равновесия человека, менее закаленного в борьбе с препятствиями, чем Колумб. Главой Королевского совета по делам Индий стал в это время Бадахосский епископ Хуан Родригес де Фонсека, его тайный враг, старавшийся всеми правдами и неправдами сорвать экспедицию или, по крайней мере, затянуть ее отправку. Его мелкие чиновники и агенты, в обязанности которых входило оказывать содействие в снаряжении судов, знали, что они угодят своему епископу, если учинят какую-нибудь пакость Колумбу. Поскольку общество от него отвернулось, они считали, что могут безнаказанно оскорблять Адмирала, нагло и дерзко разговаривать с ним и чинить ему бесчисленные препятствия.
Теперь нам даже трудно представить, что дело такой необыкновенной важности, получившее к тому же такую известность, могло подвергаться столь мелочным и недостойным придиркам.
Колумб молча переносил все нападки. Ведь против него выступало общественное мнение, а сам он был чужестранцем, поэтому, покоряясь необходимости, он терпел все оскорбления ради того, чтобы осуществить свои великие намерения...
Наконец, после бесчисленных задержек и проволочек, шесть каравелл были готовы к отплытию, хотя экипаж так и не удалось укомплектовать полностью вследствие всеобщего отвращения к этому путешествию. Кроме людей разных званий, с экспедицией отправлялись в колонию врач, хирург и аптекарь для помощи больным колонистам, а также несколько священников на место отца Бойла и других недовольных монахов. Адмирал взял с собой также и музыкантов для развлечения колонистов.
Наглость чиновников Фонсеки преследовала Колумба до последнего дня его пребывания в Испании, и даже на борту корабля он не мог избавиться от них. Из всех негодяев, оскорблявших Колумба, самым несносным и дерзким был казначей Фонсеки некий Химено Бревиеска. "Этот человек не был христианином", — писал о нем достопочтенный Лас Касас. Из этих слов можно понять, что Химено Бревиеска был, по-видимому, крещеный еврей или мавр. Наглые манеры соединялись с грубым и непристойным языком и, зная о нелюбви своего начальника к Адмиралу, он без зазрения совести вредил и досаждал Колумбу. И даже в самый последний день, когда эскадра должна была отправиться в плавание, он осыпал его оскорблениями — сначала на берегу, потом в лодке и на самом корабле. И тут Колумбу изменило самообладание; долго сдерживаемое негодование выплеснулось настоящим припадком бешенства, он схватил презренного фаворита Фонсеки, швырнул его на палубу и стал пинать ногами, отводя душу за все накопившиеся обиды и унижения.
Приступ ярости, столь несвойственный Колумбу, свидетельствовал о том, что козни всех этих негодяев довели его до последней степени отчаяния. Впоследствии он сам глубоко сожалел о случившемся. Едва остыв, он сразу направил покаянное письмо их величествам, желая сгладить неблагоприятное впечатление, которое мог произвести на них его поступок. Его опасения не были лишены оснований, ибо, как полагает Лас Касас, некоторые унизительные ограничения, вскоре наложенные монархами на его права, явились следствием разразившегося скандала. Да и как могло быть иначе, если все это произошло в непосредственной близости от их резиденции, чуть ли не на их глазах; и вполне естественно, что это подействовало сильнее, чем жалобы, поступавшие издалека. Личное столкновение Колумба с государственным служащим было представлено не только как вопиющий образчик его злобной мстительности, но и как подтверждение справедливости полученных из колонии жалоб на его жестокость и притеснения. А так как Химено являлся креатурой завистливого Фонсеки, все это дело было подано монархам в самом одиозном освещении. Таким образом и благие намерения правителей, и безупречная ревностная служба, — все может быть расстроено и опорочено происками хитрых, холодных людей. Неуемная враждебность Фонсеки к Колумбу и тайное противодействие одному из величайших в истории человечества предприятий увековечило его имя и навсегда обрекло его на презрение всех честных людей.
Книга десятая
Глава 1
Колумб отправляется в третью экспедицию. Открытие острова Святой Троицы
(1498)
Тридцатого мая 1498 года Колумб отправился в третью экспедицию для открытия новых земель. С эскадрой из шести судов он вышел из порта Сан-Лукар-де-Баррамеда и взял курс на запад. Однако на этот раз он решил идти новым маршрутом: достигнув островов Зеленого Мыса, он намеревался плыть дальше строго на юго-запад, а дойдя до экватора, повернуть на запад и, поймав попутный пассат, держаться этого курса, пока не встретит новую землю или не выйдет на долготу Эспаньолы. Несколько причин заставили его принять такое решение. В предшествующие экспедиции, обходя Кубу с юга, он отметил, что берега этого острова, который он считал частью азиатского материка, уходили к югу. Сопоставив это наблюдение со сведениями, полученными от туземцев Карибских островов, он пришел к заключению, что основная часть материка лежит южнее открытых им земель. Между прочим, такого же взгляда придерживался и португальский король Жуан II. Во всяком случае, Эррера утверждает, что этот монарх предполагал существование материка в Южном океане.
Рассчитывая встретить к югу от Кубы сушу, Колумб надеялся, что двигаясь вдоль ее побережья на юг, он, по мере приближения к экватору, будет открывать земли, которые изобилуют дарами природы, доведенными избытком солнца до высшей степени совершенства. Мысль о влиянии солнца на природные богатства была подсказана ему письмом Феррера, знаменитого и искусного ювелира; торгуя драгоценными камнями и металлами, Феррер побывал в Леванте и странах Востока, встречался с купцами в глубинах Азии и Африки, разговаривал с жителями Индии, Аравии и Эфиопии, знал географию и природные условия тех стран, из которых привозил драгоценности. В своем письме, посланном Колумбу по просьбе королевы, он уверял, что его опыт позволяет сделать вывод, согласно которому все самые ценные предметы торговли, а именно золото, драгоценные камни, лекарственные растения и пряности находятся в экваториальных странах, где жители либо совершенно черные, либо очень смуглые, и пока Адмирал не достигнет земель с чернокожим населением, он не должен тешить себя надеждой найти в нужном количестве те богатства, которые ищет.
Колумб ожидал встретить эти народы, двигаясь к югу. Он вспомнил рассказы туземцев Эспаньолы о чернокожих людях, приезжавших когда-то на их остров с юга и юго-запада. Наконечники копий у них, вспоминали туземцы, были сделаны из гуанина (золота низкой пробы). Туземцы даже принесли образцы этого металла, которые Адмирал взад с собой в Испанию. Когда металл разложили, оказалось, что в нем содержится восемнадцать частей чистого золота, шесть частей серебра и восемь частей меди; это доказывало, что в стране, откуда был привезен гуанин, имеются богатые залежи золота. По мнению Шарлевуа, черные люди приплывали на Эспаньолу с Канарских островов или с западного берега Африки, не исключено, что их лодки были прибиты к острову штормом. Но здесь кроется какая-то ошибка: либо туземцы неточно определили цвет кожи пришельцев, либо Колумб не совсем точно понял их, поскольку трудно предположить, чтобы жители Африки или Канарских островов могли на своих утлых челнах совершать столь далекие путешествия.
Все эти соображения о богатстве экваториальных стран, населенных чернокожими народами, и заставили Колумба держаться в этом плавании значительно южнее, чем в предыдущие путешествия.
Зная, что на широте мыса Сан-Висенте крейсирует французская эскадра, он, выйдя из гавани Сан-Лукара, взял курс на юго-запад; после недолгой стоянки у островов Порто-Санто-Мадейра, где испанцы пополнили запасы провизии, дров и воды, корабли направились к Канарским островам. Девятнадцатого июня эскадра подошла к Гомере, где на якоре стояло французское военное судно, а при нем два захваченных испанских корабля. Заметив подплывающую к порту эскадру Колумба, французский капер тут же вышел в открытое море, уводя с собой оба испанских корабля; они так спешили, что большая часть экипажа одного из захваченных кораблей осталась на берегу; а на борту оказались только четыре французских матроса и шесть пленных испанцев. Поначалу Адмирал принял эти корабли за купеческие суда, но когда понял, что происходит, немедленно отправил три каравеллы в погоню; однако французы успели уйти далеко, и догнать их было уже невозможно. Между тем пленные испанцы, увидев, что за ними плывут испанские каравеллы, напали на французских матросов, разоружили их и остановили судно в ожидании своих соотечественников. Каравеллы торжественно привели судно в порт, Адмирал возвратил корабль капитану, а пленных французов оставил у губернатора острова, чтобы тот мог обменять их на других испанцев, увезенных французским фрегатом.
Двадцать первого июня Колумб отплыл от Гомеры; дойдя до острова Ферро, он разделил эскадру на две части: с одной он продолжил намеченный маршрут, а Другую — три корабля — послал с припасами на Эспаньолу.
Одним из посланных на Эспаньолу кораблей командовал Алонсо Санчес де Карвахаль, родом из Баэсы, опытный и смелый моряк; другим — Педро де Арана из Кордовы, брат донны Беатрисы Энрикес, матери второго сына Колумба и двоюродный брат несчастного Араны, командовавшего крепостью Навидад, когда погиб весь ее гарнизон; капитаном третьего корабля был Хуан Антонио Колумб, или Коломбо, родственник Адмирала, тоже генуэзец, рассудительный и способный человек. Эти капитаны должны были по очереди руководить всем отрядом. Согласно полученным от Колумба предписаниям, им надлежало, дойдя до Эсааньолы, следовать далее вдоль ее южного берега к устью Оземы, где, по расчетам Адмирала, в соответствии с повелением их величеств, был уже заложен новый форт.
С остальными судами Колумб отправился к островам Зеленого Мыса. По мере приближения к тропикам, климат менялся все заметнее: наступила невыносимая жара, у Адмирала начались жестокие приступы подагры, сопровождаемые лихорадкой; но несмотря на мучительные страдания, он полностью сохранил все свои способности, продолжал вести дневник и с обычной своей тщательностью производить наблюдения.
Двадцать седьмого июня корабли подошли к островам Зеленого Мыса; однако вместо ожидаемой зелени и свежести, которые обещало их название, испанцам открылась печальная картина пустой и бесплодной земли. Адмирал не нашел там ни продовольствия для своих судов, ни скота для Эспаньолы. К тому же климат был таким тяжелым, что на кораблях не осталось ни одного человека, который не почувствовал бы его пагубного влияния: затянутое тучами небо, на котором не было видно ни солнца, ни звезд, высокая влажность, тяжелый воздух, который, казалось, давил на землю, и синеватые лица жителей ясно свидетельствовали, насколько вредоносным был этот климат.
Пятого июля, отплыв от острова Буэна-Виста, Колумб направился на юго-запад, этим курсом он намеревался следовать до самого экватора. Однако из-за сильного северного и северо-западного течения корабли двигались крайне медленно: целых два дня на горизонте был виден остров Фуэго. Остров получил свое название из-за вулкана. Из горы, венчающей остров, временами извергаются пламя и дым; эта гора похожа на большую церковь с высокой колокольней.
Тридцать первого июля, когда на каждом корабле оставалось не более котелка воды, примерно в полдень, марсовой заметил на горизонте три горы и радостно закричал, что видит землю. Колумб заранее решил, что первую же открытую им землю он назовет Тринидад (Троица). Появление этих трех вершин поразило его как необычное совпадение; и он торжественно, с глубоким религиозным чувством дал открытому острову имя Тринидад, каковое он и носит по сей день.
Глава 2
Плавание в заливе Пария
Колумб подошел к восточной оконечности острова Тринидад, которую за ее сходство с галерой он назвал Пунта-де-ла-Галера — Галерный мыс. Далее ему пришлось пройти вдоль южного берега острова в западном направлении не менее пяти миль, прежде чем он встретил место, удобное для якорной стоянки. На следующий день, первого августа, он продолжил плавание в том же направлении, желая отыскать более удобную бухту, где можно было бы запастись водой и починить корабли. Колумба поразило, что весь остров был покрыт деревьями, усыпанными плодами, он ожидал, что по мере приближения к экватору будет встречать все более сухие и бесплодные земли, а между тем его взору открывались прекрасные пальмовые леса, спускающиеся к самой кромке воды, с многочисленными ручейками и родниками. Низкие берега казались необитаемыми, однако в глубине острова возвышались холмы с возделанными полями, среди которых были разбросаны деревни туземцев. Мягкий климат этого острова и красота его лесов и полей напомнили Колумбу Валенсию ранней весной.
Наконец у одного мыса, названного Колумбом Пунта-де-ла-Плайя, они бросили якорь, и Адмирал послал шлюпку за водой. Матросы, к своей радости, сразу же нашли обильный родник и быстро наполнили бочки. Однако испанцы не долго задержались у этого мыса, потому что там не было удобной гавани для кораблей, а на берегу они не встретили ни одного жителя, хотя тут и там находили следы ног и брошенные в поспешном бегстве рыболовные снасти. Встречались также и следы животных, которые они приняли за козьи, но скорее всего это были следы ланей: впоследствии выяснилось, что они в изобилии водились на острове.
Плывя вдоль берега, Колумб в тот же день, первого августа, увидел по левому борту землю, простирающуюся к югу более чем на двадцать миль. Это было устье реки Ориноко, изрезанное многочисленными рукавами и протоками. Адмирал принял его за остров и дал ему имя Санта, не подозревая, что видит, наконец, тот материк, к которому давно и страстно стремился.
Второго августа корабли испанцев подошли к юго-западной оконечности острова Тринидад, которую назвали мысом Ареналь, к нему близко подходил другой мыс, выдающийся из лежащей напротив острова суши. Посреди разделяющего их узкого пролива возвышалась скала, которую Адмирал назвал Эль Гальо — Петух. Адмирал решил сделать очередную остановку. Когда они приближались к намеченному для стоянки месту, от берега отчалила лодка с двадцатью пятью индейцами. Подойдя к кораблям на расстояние полета стрелы, они остановились и стали окликать испанцев на языке, которого никто не понимал. Колумб хотел завлечь туземцев на корабль, чтобы получше рассмотреть и расспросить их; он пытался знаками объяснить им свои дружественные намерения, показывал зеркала, посуду из полированного металла, блестящие безделушки; но все было бесполезно. Более двух часов индейцы не трогались с места, разглядывая в безмолвном удивлении суда и не выпуская при этом весел из рук, готовые обратиться в бегство при малейшей попытке испанцев приблизиться к ним. Но так как расстояние было не очень велико, индейцев можно было рассмотреть достаточно хорошо. Это были молодые, прекрасно сложенные мужчины, их кожа была гораздо светлее, чем у всех других дикарей, которых испанцы встречали в этих краях. На их головах красовались сеточки из хлопковой ткани, повязки из такой же ткани покрывали тело от пояса до колен. Они были вооружены луками и оперенными стрелами с костяными наконечниками, в руках держали щиты — вооружение, которого испанцы еще не видели у обитателей Нового Света.
