Я рассказываю. Офицер слушает меня с чрезмерным, на мой взгляд, вниманием. Я не лгу ни словом, но и чистой правдой мои слова не назовешь, учитывая количество умолчаний.— Его признали недееспособным и предоставили моим заботам. Теперь он принадлежит к клану Эйри, — заканчиваю я. Даже низший должен понимать, что это значит: если мой новый родич виновен, я убью его сам, если нет — никому не позволю обращаться с ним, как с диким животным.
— Он знаком с вашим сыном, разумеется? — прислушиваясь к деловитой суете на соседней дорожке, продолжает расспросы полицейский.
— Разумеется, — подтверждаю я. — Впрочем, они практически не общались, даже обитая в одном доме. Не находили общих тем для разговора.
— В каких они отношениях? — уточняет офицер, что-то помечая в своем органайзере. — Между ними были какие-то конфликты, неприязнь или ссора?
Усмешка не отличается весельем, и я предпочел бы не отвечать на этот вопрос, но хуже, чем сообщить полиции ответ, может быть лишь позволить им узнать его не от меня.— Лерой не одобрял его присутствия в доме, но сыновняя почтительность неизменно оказывалась выше недовольства.
— Благодарю вас, — захлопнув блокнот, говорит следователь, — на этом пока все. Желаю вашему сыну благополучного и скорейшего выздоровления, а вам — торжества справедливости, милорд.
— Офицер, на минутку? — отводя следователя в сторонку от суетящихся неподалеку коллег, прошу я. — По совокупности косвенных улик мой деверь заслуживает вашего пристального внимания, я полагаю?
— Если его вина будет доказана, то даже казни, — отвечает полицейский. — Разумеется, я не в курсе относительно особенностей правосудия для особ вашего круга, милорд...
— Несколько рано говорить о казни, вам не кажется? — оскаливаюсь я. — Где он сейчас?
Мой комм звенит, я взглядом прошу полицейского подождать и выслушиваю новости. Операция завершилась, состояние Лероя тяжелое, но стабильное, немалая кровопотеря практически компенсирована переливанием. Мальчик пока без сознания... к своему счастью, не то доблестные стражи порядка вцепились бы и в него. Офицер топчется на месте, пока я выслушиваю медика, уточняя детали. Переносная реанимационная капсула, в которой сыну предстоит провести как минимум неделю, уже готова и настроена, в настоящий момент Лери перемещают в нее из операционной, и берегут, как яйцо феникса. При таком присмотре сына можно перевести в разряд проблем второстепенных, как бы цинично это ни звучало.Мне требуются все силы, — вообще все, что есть, — и я не могу себе позволить отвлекаться.
— Он на допросе, — проконсультировавшись с коммом, отвечает офицер. Во мне словно лязгает затвор.
— На допросе, и я узнал об этом только что? — не считая необходимым скрывать свой гнев, повторяю я. — С каких пор моих родственников допрашивают, не поставив в известность меня самого? Я хотел избежать огласки, неприличной для почтенного рода, но теперь, боюсь, буду вынужден действовать иначе.
— Милорд, по совокупности косвенных улик... — начинает офицер, автоматически делая шаг вслед за мной. — Материалы следствия, разумеется, останутся закрытыми. Остальное не наше дело.
— До тех пор, пока я являюсь Старшим клана, и до момента изгнания недостойного из рода, если таковое случится, я обязан присутствовать при любом допросе и любой процедуре, связанной с официальным дознанием, — отчеканиваю я. — И, насколько мне известно, я имею право взять любого из своих родичей на поруки. Эйри под арестом — да вы хоть представляете, что это такое? Газеты, реакция двора...
Пусть лучше я буду выглядеть помешанным на добром имени семьи кретином, что не так уж далеко от истины, чем Эйри, испуганным до истерики потенциальной потерей барраярца.
— Я понимаю ваши опасения, милорд, — несколько ошарашенно отвечает идущий следом за мной полицейский. — И я готов не оформлять это задержание как арест подозреваемого: в бумагах будет написано, что следствию требуется его помощь как свидетеля до выяснения обстоятельств... пока мы не вытрясем из него признание. Разумеется, не проявляя ни малейшего неуважения к вашей фамилии, лорд Эйри. Вам самому нет необходимости вмешиваться в эту рутину. Я обещаю, мы сделаем все быстро, чисто и без какой-либо огласки. Барраярец поупрямится, но шансов у него нет.
Я останавливаюсь, как охлестнутый.
— Вытрясете?! Вина Форберга не доказана, — цежу я сквозь зубы и сквозь накатывающую злость. — Я настаиваю на полноценном расследовании, а не этом... избиении младенцев. Его барраярское прошлое само по себе — не преступление и не улика.
— При чем тут его прошлое, — дергает щекой уже раздосадованный этим разговором следователь. — Хватает и того, что он натворил в настоящем. У Форберга, похоже, в наличии мотив, возможность и способ убийства. И я намерен его возможности пресечь. Опасный чужеземец не должен оставаться на свободе.
— Пресекайте, — пожимаю я плечами. — Домашнего ареста либо освобождения под залог окажется более чем достаточно. Или моего слова вам мало?
— Я не уверен в том, правомерен ли подобный выбор в данной ситуации, — сухо замечает полицейский. — Я бы лично уволил того, кто позволил бы подозреваемому в попытке убийства и его жертве находиться в одном доме.
Очередной вызов мешает мне ответить. Офицер — я так и не знаю его имени — подносит комм к уху и мрачнеет.
— К вопросу об уликах, — говорит он, дослушав. — На рукояти ножа остался органический след, и он соответствует кожной пробе вашего родича. Милорд, вы все еще настаиваете на том, что хотите взять его на поруки?
* * *
Когда я, наконец, добираюсь до Эрика, он выглядит на удивление хорошо для человека, пережившего допрос с пристрастием. Сказывается практический опыт, вероятно. Мысль меня злит, и подогревает без того бурлящую злость все то время, что я совершаю формальности, необходимые для того, чтобы как можно скорее получить возможность остаться с ним наедине и, наконец, поговорить без помех. Барраярец ошеломлен — а кто бы не был ошеломлен на его месте, — и тщательно держит лицо, за что я ему благодарен.
— Охрана? — сухо переспрашиваю я, выслушав долгие излияния следователя относительно необходимости таковой. — Вы полагаете мой дом недостаточно защищенным, или результат допроса требует взятия под стражу? Если так, я вызову адвоката и подам запрос на домашний арест.
Глаза полицейского расширяются; Эрик сказал бы — лезут на лоб.— Вы желаете сейчас уехать домой, оставив вашего сына на попечение врачей, лорд Эйри? И увезти вашего родственника, чье упорство в показаниях, увы, невозможно подтвердить допросом под фаст-пентой?
"Значит, он не признался", — думаю я с иррациональным облегчением, — "его вина под вопросом. У полиции множество улик и подозрений, но прямых доказательств нет, и это мне на руку; еще не хватало, чтобы в семейное дело вмешивались власти."
— Мой сын нетранспортабелен как минимум до утра, — с наигранным спокойствием констатирую я. — И мне было бы невежливо утомлять лорда Табора еще и своим присутствием. Потому я желаю временно оставить Лероя на попечение моей супруги и хозяина дома и заняться выполнением прямых обязанностей Старшего клана.
И, наконец, взглянуть в глаза человеку, однажды пытавшемуся убить меня. Бывшему врагом моего Дома — и сейчас практически получившему официальный статус такового.
Следователь качает головой, но отповедь явно на него повлияла. — Пусть так, — с явной неохотой соглашается он. — Если вы, милорд, оформите залог, то увозите барраярца в свой дом, но я должен отправить с вами охрану и проследить, чтобы подозреваемый был размещен в изолированном помещении. Прошу меня простить, мне нужно отдать необходимые распоряжения.
Он поднимается и выходит, забрав с собой часть персонала, я смотрю на держащегося из последних сил Эрика и подзываю слугу.
— Передайте мои извинения лорду Табору. Моя жена, надеюсь, в состоянии побыть при Лерое, а у меня, — коротко глянув на Эрика, — есть неотложные дела.
Судя по виду, мажордом наглядно представляет себе процесс сдирания кожи с барраярца и варки оного в кипящем масле и счастлив тому обстоятельству, что обе этих процедуры произойдут в другом доме.
— И отдайте распоряжение сообщать мне о состоянии сына каждые полчаса, — заканчиваю я. Слуга кивает, я оборачиваюсь к оставшимся в комнате полицейским. — Теперь мы можем уезжать?
Я не успеваю прикусить язык, и это "мы" срывается ужасающей недвусмысленностью. Надо полагать, слух о том, как Эйри оставил в чужом доме жену и раненого сына, а сам уехал почивать с любовником, который и есть несостоявшийся убийца, прибавится к прочим весьма скоро.
— Младший? — командую я.
— Да, мой лорд? — отзывается Эрик, послушно и незамедлительно поднимаясь.
— Домой, — отрывисто приказываю.
Охранник выходит вслед за ним, что-то бормоча в комм. Через минуту к нему присоединяется второй, и теперь нас сопровождают двое типов примечательно накачанного вида и с абсолютно незапоминающимися лицами. В машине Эрик сидит напротив меня между ними; мы, разумеется, молчим, связанные чужим присутствием, и я могу только не сводить глаз с резкого лица, оттененного усталостью и тревогой.
Кайрел, встречающий нас, с изумлением наблюдает за происходящим, получает краткие объяснения — с молодым господином несчастный случай, леди осталась с ним, а охранникам явно не помешает ужин, — и безуспешно пытается сохранить на лице корректное выражение.
Закончив с абсолютно необходимыми разъяснениями, я поворачиваюсь к охране. Никогда еще в доме Эйри не было чужих в подобном качестве, и я представления не имею о том, как себя с ними вести.
— Господа, снизойдите до объяснения своих обязанностей, — прошу я. — Вы должны осмотреть дом на предмет путей гипотетического побега, не спускать с моего младшего глаз или что?
Тот из двоих, который повыше, коротко усмехается. — Милорд, обычная процедура такова: задержанного обыскивают на предмет оружия и иных опасных предметов, средств связи, химических препаратов, а затем размещают в заранее проверенном помещении, откуда он не в состоянии выбраться.
— Раз так, давайте покончим с этим побыстрее, — решаю я, поддавшись усталости. Поднявшись по лестнице к своим комнатам, открываю дверь и предлагаю войти, но охранники неожиданно отказываются.
— Вы полагаете нас такими невежами, лорд, что мы и вправду станем перетряхивать ваши личные покои в поисках каждой острой булавки? — озвучивает свои мысли тот же полицейский. Достойная трезвость ума и воспитанность для человека простого происхождения. — Это шеф считает, что ваш Форберг смертельно опасен. А я так думаю, он не дурак и понимает: вы — единственный, кто стоит между ним и приговором. Высказавшись подобным образом, он обращается к Эрику, причем довольно добродушно:— Тебе может прийти в голову напасть на своего благодетеля, барраярец?
Эрик усмехается и отвечает со всей возможной твердостью.— Никогда.
— Этаж здесь третий, на окна я поставлю датчики, если милорд не возражает, — подытоживает охранник, — так что сбежать ему некуда. И будем считать, что ваш страшный преступник сидит в подземелье на цепи. А цепью, лорд Эйри, будет ваше собственное обещание, что он ничего не натворит.
Я не могу не уважать этого низшего. — В каком вы чине? — интересуюсь, пропуская Эрика в дверь своих покоев.
Полицейский щелкает себя по нашивкам на рукаве и усмехается, полушутливо разведя руками.— Старший патрульный, милорд, всего-то.
— Поменять бы вас местами с вашим начальством, — в открытую мечтаю я. — Толку было бы не в пример больше. Ставьте свои датчики, господин старший патрульный, и дадим друг другу возможность отдохнуть. Спокойного вам дежурства.
Оставшись, наконец, без посторонних глаз, я прохожусь по комнате, заглядываю в бар, захлопываю дверцы, так и не выбрав напитка. Разговор должен состояться, и я, а не Эрик, должен его начать, но это болезненно тяжело.
Хватит тянуть время, легче не станет, решаю, устав от собственной трусости.
— Ты этого не делал, — вернувшись к Эрику и усевшись в кресло напротив, говорю, смешав в интонации утверждение и вопрос. И со страхом ожидаю ответа.
— Не делал, — кивает любовник. Голос у него спокоен и чуть заторможен. — Могу поклясться всем, что у меня есть.
А ведь он держится из последних сил. Мысль отдается в теле всплеском жалости и уважения, сплетенных в странном симбиозе.
— Налить тебе чего-нибудь? — спрашиваю я, припомнив давнишний способ Эрика приходить в себя после стресса.
— Не нужно, — отвечает он, зябко потирая кисти. — Я что-то пил на балу, и если смешаю, то боюсь выключиться. Ты сейчас поедешь к Лерою?
— Смысл? — кривлюсь. Мальчик сейчас спит, сообщения о его состоянии должны поступать на комм исправно. — Потерплю до утра. Нужно сообщить Нару, но мне жаль его будить.
— Что с ним сейчас? — тоскливо спрашивает Эрик, не уточняя, с кем именно.
— Без изменений, — автоматически сверившись с коммом, говорю я. — Еще может быть масса неприятностей, но операцию он пережил и кровопотерю — тоже.
Осторожное облегчение на угловатом лице проявляется незамедлительно, и так же быстро исчезает.
— А мы... со мной что теперь? — не глядя на меня, уточняет Эрик. Словно не знает, чего от меня ожидать. И, признаться, я на миг задумываюсь о том, что ждало бы меня, окажись я в том же положении на Барраяре.
— А тебя мы будем вытаскивать, — стараясь говорить спокойно, отвечаю, — искать ту мразь, что разыграла весь этот спектакль с тобой в главной роли. Или, — не выдерживаю, — ты ожидал другого?
— Даже если не я это сделал, получается, ударили его все равно из-за меня? — размышляет Эрик. — Я бы не удивился, если...
В повисшей паузе читается все. "Если бы ты, Иллуми Эйри, испугался за своего ребенка так, что разделался со мной под горячую руку."
— Если мы сейчас примемся выяснять, из-за кого ударили Лери, — невесело усмехнувшись, обрисовываю я свою позицию, — то увязнем в вероятностях. Может, это из-за моих денег, а может, из-за его будущего, кто может сказать наверняка? Я тебе буду благодарен, если не станешь считать меня всепрощенцем. Если бы ты был виновен...
Я недоговариваю. Только угроз сейчас и не хватало. Но в комнате словно темнеет на мгновение, а Эрик морщится.— Если бы я убил кого-то в ответ на оскорбление, — резко отвечает он, — то признался бы сразу. Иначе его не смоешь.Повисает тягостная тишина.— Это я так, — помолчав, добавляет Эрик. — Я не убиваю детей. Но ты... поступай, как сам решишь. Я не хочу, чтобы от меня тебе были неприятности.
Вот что он имеет в виду? Что я ему ничего не должен, и если сейчас долг призывает меня одновременно к защите сына и чужака, то выбор должен быть очевиден, а Эрик его поддержит и поймет?Слов у меня нет, по крайней мере, пристойных.
— Ты мне выдаешь карт-бланш? — уточняю я, не веря собственным ушам. — Знаешь, что охранник ни словом не погрешил против истины: между тобой и приговором — только я, и все равно говоришь мне: занимайся, мол, Старший Эйри, своими делами, а на меня не оборачивайся?
